- Не человек, а клад! Скучноват, но удобен! Скучноватость лекций товарища Парусного проистекала отнюдь не от недостатка эрудиции, а скорее от ее избытка, от его тесного знакомства с литературой и периодической печатью. Побывав у него на квартире, мы могли бы увидеть огромный стеллаж, уставленный небольшими фанерными ящиками для хранения цитат и вырезок на такие, например, темы: "Любовь. Какой она должна и какой не должна быть", "Социалистическая вежливость", "Быть честным в любом положении", "Красота внешняя и внутренняя" и т. д. Содержимым этих ящиков он щедро делился со своей аудиторией.

2.

Но пока товарищ Парусный в ожидании девятнадцати часов прохаживается по директорскому кабинету и, покашливая, прочищает голос, мы успеем побывать еще кое-где и увидеть вещи, также имеющие кое-какое отношение к великой теме дружбы.

Прибежав из парикмахерской, чтобы переодеться, Семен Голованов застал в своей комнате Ивана Татарчука. Сидя на кровати, Татарчук пытался натянуть на ноги новые туфли приятеля. Туфли трещали по всем швам, но огромные пятки богатыря упрямо не хотели влезать в жесткие задники. Татарчук даже покраснел от натуги. Модный галстук (он также был заимствован из гардероба Голованова), туго затянутый на его шее, придавал ему вид удавленника.

Вдосталь полюбовавшись на это зрелище, Голованов сказал:

- Нет, Ванька, ты окончательно обалдел. Ведь ты носишь сорок третий номер, а у меня сороковой.

- То-то и смотрю, что не лезут! - с грустью проговорил Татарчук. Придется, видно, в своих идти.

И он со вздохом поглядел на огромные, довольно-таки поношенные "скороходы" на резиновом ходу.

- Опять объясняться идешь?

- Обязательно! Сегодня уж непременно. Достань, Сенька, где-нибудь рублей двадцать!.. На представительство: на всякое там мороженое, пирожное, ситро...

- Где же я возьму?

- Достань! Я и так тебе сто двадцать должен... Довод был силен, но Голованов покачал головой.

- Сам в долгу, как в шелку... У Сережки не просил?

- Просил. Пусто. Ведь перед зарплатой.

- Понятно! А у Славки?

- И у него ни бум-бум. У Куликовского просил: показал трешку, говорит последняя.

- Врет. Напрасно у него просил!

- Понятно, напрасно.

- Знаешь, у кого всегда деньги есть? У Анны Степановны Карасевой.

- Неловко просить, я ей уже полсотни должен. Слушай, а у твоей квартирной хозяйки?

- Я сам у нее вчера последние взял.

- Все равно достань где-нибудь!

- Беда с тобой, Ванька! Придется мне к Анне Степановне идти.

- Только не говори, что для меня берешь! Голованов исчез. Вернулся неожиданно быстро с двадцатипятирублевкой в кулаке.

- На, жених!

- Уф! - с облегчением вздохнул Татарчук. - У кого взял?

- Какое тебе дело?

- Все-таки?

- Только вышел на улицу - идет знакомая девушка из нашего цеха. Я у нее и попросил.

- Какая девушка?

- Говорю, знакомая...

- Кто?

- Ну, Люба... Татарчук ужаснулся.

- Стой! Какая Люба?

- Ты что, Любу не знаешь?

- Она?! И ты... ты у нее занял?!

- Почему бы нет? Она охотно одолжила. Двадцати у нее не было, дала двадцать пять.

- И это ее деньги! - простонал Татарчук. - Как же я буду угощать ее за ее же деньги?

- Чудак ты, Ванька! Она дала деньги мне, значит, они мои. Я отдаю тебе, и они становятся твоими.

- А вдруг, когда я за мороженое платить стану, она свои деньги узнает?

- Чепуха! Бумажки все одинаковы.

- Не скажи! У девчат деньги всегда аккуратно сложены и оттого, что лежат в сумочках, духами Пахнут. И у каждой обязательно по-разному.

Татарчук обнюхал бумажку.

- Так и есть - "Вечерняя Москва!" Она всегда этими духами душится. Уж лучше я этот четвертной разменяю.

- Разменяй. Мало ли по дороге киосков? Бедственное положение Татарчука, причинявшее столько хлопот его многочисленным друзьям, проистекало не от малого его заработка и не от наклонности к мотовству, а от рокового стечения обстоятельств. Он истратил уйму денег на постройку моторной лодки с мощным стационарным двигателем. Затеянное в широких масштабах судостроительство выбило его из бюджета, а тут нежданно-негаданно приспела любовь к новому электрику цеха, черноокой и чернобровой Любочке Пономаревой. Не обращавший до той поры никакого внимания на свою наружность Татарчук почувствовал потребность приобрести жениховскую внешность, которая тоже чего-нибудь да стоит.

- Только ты, Ванька, действуй решительно! - наказывал ему Голованов. Даже смешно: пятый раз собираешься объясниться. Никогда не думал, что ты такой трус!

- Не трушу, а обязательно всегда кто-нибудь мешает. Последний раз я совсем было решился, даже о цветах разговор завел, а тут директор дворца Шустров схватил меня за рукав и потащил. "Там, - говорит, - пьяный ворвался, нужно помочь его вывести". Только он еще хуже сказал: "Тебе, - говорит, - Татарчук, достаточно показаться, каждый испугается". Это при ней-то! Неужели я в самом деле такой страхолюда?

- Не страхолюда, а здоров очень. Рост сто девяносто сантиметров, да в плечах восемьдесят.

- В том-то и толк! Верзила да еще конопатый... И фамилия какая-то несуразная - Татарчук. Может быть, ей, Любе, противно Татарчуком быть?

Глядя в настольное зеркало, Татарчук впадал все в больший пессимизм.

- И ко всему этому еще злостный банкрот!

- Кто?!

- Злостный банкрот. Я в одном романе читал, что раньше таких, как я, в яму сажали.

Схватившись за живот, Голованов расхохотался:

- Тебя в яму?! Разве что экскаватором такую ямищу выкопаешь.

- Вот видишь: даже ты смеешься!

- Смеюсь, потому что чепуху мелешь. Идем!

3

В 19.00, с точностью службы времени, над трибуной лекционного зала поднялась очкастая, начиненная этическими проблемами голова товарища Парусного.

В чем, в чем, а в обстоятельности отказать ему было невозможно! В самом начале товарищ Парусный сообщил, что дружба известна со времен доисторических. Этот тезис он подтвердил цитатами из "Илиады". Воспетую в ней дружбу Ахиллеса и Патрокла лектор уверенно относил к разряду фронтовой дружбы, поскольку она окрепла и закалилась в боях на Троянском направлении. Остановившись потом на дружбе Ореста и Пилада, хотя эта дружба имела менее героический характер, он с похвалой отозвался и о ней. Далее последовали примеры дружбы более поздних времен и эпох. Особенного расцвета дружба, по мнению товарища Парусного, достигла в социалистическом обществе.