ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЭНЦО

Я меряю шагами спальню, мой разум бурлит, как штормовое море. Каждый шаг, каждый вздох — это борьба с нарастающей волной разочарования и растерянности, которая грозит утянуть меня на дно.

Лука.

Это имя эхом отдается в моей голове, как зов сирены, который я не могу игнорировать. Он — загадка, противоречие, головоломка, которую я не могу разгадать. В один момент он мягкий и ранимый, а в следующий — смелый и бросающий вызов.

Он смотрит на меня своими широкими, бесхитростными глазами, видя то, что я пытался скрыть, открывая секреты, которые я хранил годами. Я не знаю, в какую игру он играет, под каким углом смотрит.

Никто не бывает таким добрым, таким сострадательным без скрытых мотивов. Особенно по отношению к таким, как я. Я убийца, монстр, человек с окровавленными руками и льдом в венах. Я делал и видел такое, что заставило бы побледнеть даже самых суровых мужчин. И все же…

Когда Лука смотрит на меня, я не вижу страха или отвращения.

Я вижу надежду. Понимание. Вспышка чего-то теплого и яркого, как первый луч солнца после бесконечной ночи. Это пугает и возбуждает одновременно, выплеск адреналина прямо к сердцу. Я не могу позволить себе эту слабость, эту брешь в моей броне. В моем мире уязвимость — это смертный приговор.

Я потратил годы, возводя стены, превращая себя в оружие, в оружие Семьи. Я не могу позволить одному человеку, одному свидетелю разрушить все. Я должен взять себя в руки, напомнить Луке, кто здесь главный.

Может, я и не смогу убить его, но, черт возьми, я вполне могу убедиться, что он знает свое место. С рычанием разочарования я рывком открываю дверь и иду по коридору размеренными и целеустремленными шагами.

Я нахожу Луку на кухне, он стоит у плиты спиной ко мне. Аромат жарящегося бекона наполняет воздух, смешиваясь с насыщенным ароматом чего-то, что запекается в духовке.

Он тихо напевает себе под нос какую-то полузабытую мелодию, которая всплывает в моей памяти. Мгновение я просто стою и наблюдаю за ним. Он двигается с легкой грацией, его стройное тело покачивается в такт собственной музыке.

Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь окно, расцвечивают его волосы золотыми и медными прядями. Он выглядит так, словно ему самое место здесь, в этой уютной маленькой кухне с клетчатыми занавесками и потрепанными кастрюлями и сковородками.

Эта мысль вызывает во мне прилив гнева, горячего и горького.

Ему не место здесь, в этом мире теней и тайн. Он слишком светлый, слишком чистый, слишком, черт возьми, хороший для таких, как я. Я только развращу его, запятнаю тьмой, которая окрасила мою душу.

— Какого черта, по-твоему, ты делаешь? — рычу я, мой голос резкий и скрипучий.

Лука вздрагивает, резко поворачиваясь ко мне лицом. Его глаза широко раскрыты, губы приоткрыты от удивления. На нем одна из моих рубашек, ткань свободно свисает с его маленького тела. От этого зрелища по мне пробегает волна собственнического жара, яростного и первобытного.

— Я… я просто готовил завтрак, — заикаясь, бормочет он, и его щеки вспыхивают румянцем. — Бекон и печенье на пахте. Я подумал, что ты, возможно, проголодался.

Я подхожу к нему, мои глаза сужаются до щелочек.

— Я не просил о завтраке, — рычу я, вторгаясь в его пространство. — Я ни о чем тебя не просил.

Он с трудом сглатывает, его горло судорожно сжимается. Но он не отступает, не съеживается от угрозы в моем голосе.

— Я знаю, — мягко говорит он, встречаясь со мной взглядом. — Но я хотел сделать тебе что-нибудь приятное. Поблагодарить тебя за то, что ты не… за то, что ты защитил меня.

Я издаю резкий и горький смешок.

— Защитил тебя? Ты думаешь, что со мной ты в безопасности? Я совсем не олицетворение безопасности, мышонок. Я хищник, убийца, человек, на руках которого больше крови, чем ты можешь себе представить.

Глаза Луки смягчаются, в их глубине мелькает печаль.

— Я знаю, кто ты, Энцо. Я видел это в том переулке, тьму внутри тебя. Но я также вижу кое-что еще, то, что ты так старательно пытаешься скрыть… милосердие, сострадание. Доброта.

Я отшатываюсь, как будто он дал мне пощечину, мое сердце сжимается в груди.

— Во мне нет доброты, — выплевываю я хриплым голосом. — Ни света, ни искупления. Я проклят, Лука. Я был проклят с того самого дня, как родился в этой гребаной семье.

Лука качает головой, на его губах появляется легкая упрямая улыбка.

— Я в это не верю. Я думаю, что ты не просто убийца, мафиози. Я думаю, что какая-то часть тебя хочет чего-то большего, чего-то лучшего.

Я пристально смотрю на него, мое дыхание становится прерывистым. Я хочу возразить, сказать ему, что он неправ, что ему мерещатся вещи, которых на самом деле нет. Но слова застревают у меня в горле, подавляя своей горькой правдой.

Потому что дело в том, что… он прав.

Глубоко внутри меня есть часть, которая жаждет чего-то большего. Часть, которая мечтает об иной жизни, о другой судьбе. Часть, которая смотрит на Луку и видит проблеск надежды, шанс на спасение. Но эта часть меня слаба, бесполезна, уязвимость, которую я не могу себе позволить.

Я годами хоронил это, прятал под толщами льда и стали. Я не могу позволить Луке воскресить это, не могу позволить ему разрушить стены, которые я возводил, кирпичик за кирпичиком.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — рычу я, сжимая руки в кулаки. — Ты не знаешь, что я совершил, какой выбор мне приходилось делать. Если бы ты знал, то с воплями убежал бы в другую сторону.

Взгляд Луки не дрогнул, его глаза сияли и были тверды.

— Тогда расскажи мне, — тихо произносит он, в его голосе слышится мягкий вызов. — Помоги мне понять, Энцо. Дай мне увидеть человека, стоящего за этим монстром.

Я смотрю на него, мое сердце бешено колотится в груди. На мгновение я испытываю искушение. Искушение выплеснуть все, что у меня внутри, позволить яду разлиться в очистительном порыве.

Но я не могу. Я не буду. Это слишком опасно, слишком рискованно. Лука уже запал мне в душу, он уже ближе, чем кто-либо когда-либо. Я не могу дать ему больше возможностей, больше власти надо мной.

Как только я открываю рот, чтобы заткнуть его, оттолкнуть жестокими, режущими словами, напряженную тишину разрывает звук. Звук, который я знаю слишком хорошо, звук, от которого ледяная вода бежит по моим венам.

Выстрелы. Близко, слишком близко.

Резкий отрывистый лай полуавтоматического оружия, звон бьющегося стекла, глухие удары пуль по дереву и штукатурке. Я реагирую инстинктивно, годы тренировок и опыта берут свое. Я бросаюсь вперед и прижимаю Луку к земле как раз в тот момент, когда кухонное окно разлетается градом стекла и свинца.

Мы с силой ударяемся об пол, я накрываю его своим телом, защищая от смертоносных брызг. Лука кричит подо мной, в его голосе слышны панические нотки. Я чувствую, как он дрожит, его сердце колотится о мою грудь, как отбойный молоток.

— Энцо, — выдыхает он, хватая меня за плечи. — Что происходит? Кто в нас стреляет?

Я стискиваю зубы, мои мысли лихорадочно мечутся. Есть только одно объяснение, одна причина этого внезапного, жестокого нападения.

Кто-то нашел нас. Кто-то, кто хочет моей смерти, а заодно и Луки.

— Лежи, — рычу я, мой голос хриплый от избытка адреналина. — Не двигайся, не издавай ни звука. Я разберусь с этим.

Лука неуверенно кивает, его глаза широко раскрыты от ужаса. Я поднимаюсь, пистолет уже в моей руке, его тяжесть знакома и успокаивает. Я пригибаюсь и крадусь к разбитому окну, мои чувства обострены. Стрельба прекратилась, но я знаю, что это лишь временная передышка.

Кто бы там ни был, он не собирается отступать, пока не закончит свою работу. Я рискнул быстро выглянуть в окно, окидывая взглядом снайпера всю сцену. Их трое, все вооружены до зубов, все одеты в цвета конкурирующей семьи.

Братья Риццо — головорезы низкого ранга, у которых больше амбиций, чем здравого смысла.

Они месяцами пытались вторгнуться на нашу территорию, выискивая любое слабое место, любую трещинку в броне Витале. И теперь они ее нашли.

Нашли Луку, свидетеля, которого я не смог себя заставить убить. Человек, который пробрался мне под кожу, в голову и сердце. Человек, который стал обузой, слабостью, которую я не могу себе позволить.

Во мне закипает ярость, горячая и злобная.

Как они посмели прийти сюда, в мой безопасный дом, в мое убежище?

Как они посмели угрожать тому, что принадлежит мне, тому, на что я претендую, как на свою собственность?

Я заставлю их заплатить за это. Заставлю их пожалеть о том дне, когда они впервые услышали имя Энцо Витале.

С рычанием чистой, первобытной ярости я вскакиваю и стреляю через разбитое окно. Мой первый выстрел попадает главарю между глаз, его голова откидывается назад, разбрызгивая кровь и мозги.

Второй и третий падают, не успев даже среагировать, их тела дергаются, когда мои пули разрывают плоть и кости.

Но я недостаточно быстр. Недостаточно хорош.

Когда я поворачиваюсь, чтобы проверить, как там Лука, убедиться, что он в безопасности, я слышу хлопок четвертого выстрела. Чувствую жгучую боль, когда пуля пронзает мое плечо, разворачивает меня и я падаю на пол.

Где-то вдалеке я слышу, как Лука выкрикивает мое имя, его голос высокий и полный паники. Я пытаюсь приподняться, чтобы успокоить его, но мое тело не слушается.

Из раны льется кровь, горячая и скользкая, растекаясь лужицей подо мной по кафелю. Лука подбегает ко мне, его руки трепещут надо мной, лицо бледное и потрясенное.

— О боже, Энцо, — выдыхает он, его глаза широко раскрыты и полны слез. — О Боже, ты ранен. У тебя идет кровь.

Я пытаюсь улыбнуться, сказать ему, что это пустяки, просто царапина. Но слова не идут с языка, язык во рту отяжелел. Перед глазами все расплывается, боль превращается в глухой, отдаленный рев.

Лука прижимает ладони к ране, пытаясь остановить поток крови. Я чувствую, как его пальцы, скользкие и дрожащие, впиваются в мою плоть. Я слышу, как прерывается его дыхание, слышу панику в его голосе, когда он умоляет меня не засыпать, остаться с ним.