Глава 4

МАЙЛО

— Привет. — Сара шмыгнула носом, входя в палату. Ее плечи и голова были опущены вниз. Закрыв дверь, она изучала ручку так, словно это было самое интересное приспособление в комнате.

Наконец, она отстранилась и вздернула подбородок. Но она по-прежнему не смотрела на меня. Ее взгляд скользнул к пустому стулу в углу. Затем к стене. Потом к телевизору. Когда она больше не могла прятаться от меня, она взглянула на кровать, но только на мои ноги.

— Сара.

— Да? — Она подошла к раковине и выдавила на ладонь немного дезинфицирующего средства для рук, растирая и перекатывая его по рукам.

— Сара.

— Хммм?

— Я знаю, ты расстроена.

Она пожала плечами.

— Я в порядке.

— Тогда, может быть, ты посмотришь на меня?

Ее руки упали по бокам. Уголки ее рта опустились вниз. Затем она посмотрела на меня своими прекрасными глазами цвета лесной зелени, полными слез.

Моя правая рука потянулась к груди, потирая боль под грудиной. Как человек, который за последние несколько недель быстро освоился со шкалой боли от одного до десяти, вид плачущей Сары оценивался по меньшей мере на семь баллов.

— Это глупо. — Она вытерла щеки, икнув. — Она на пути к лучшему. Ей нужно снова стать ребенком и выбраться из этой больницы. Но я буду скучать по ней.

Луна уехала сегодня.

Я встречался с ней всего один раз. На прошлой неделе она заглянула в мою палату, когда дверь была оставлена открытой, и пригласила себя войти. На самом деле мне не нужна была компания, но, когда шестнадцатилетняя девчонка, одетая во все цвета радуги, появляется у твоей двери с солнечной улыбкой, ты не прогоняешь ее.

Луна пробыла у меня почти час, все это время рассказывая о своем несчастном случае и времени, проведенном в больнице. Она рассказала мне о своих друзьях и о том, как она беспокоится о возвращении в школу.

Но в основном она говорила о Саре.

Луна рассказала мне, что Сара была единственной медсестрой, которая всегда улыбалась, входя в палату. Как Сара помогала ей с домашним заданием и учила играть в джин-рамми². Как простое пребывание рядом с Сарой заставило часть боли уйти.

Она сказала мне, что Сара была спрятанной драгоценностью — то, что я уже знал.

Помахивая одной рукой, а другой поигрывая своими фиолетовыми волосами, Луна в конце концов вернулась в свою палату, и я понял, что она немного похожа на саму Сару. Когда она вышла из палаты, свет померк.

Сара готовилась к выписке Луны всю неделю, проводя свое свободное время в комнате Луны. Вчера вечером она задержалась допоздна, чтобы съесть прощальный торт с Луной и ее семьей. Но ничто из этого не облегчило сегодняшний день для ее нежного сердца.

Первая неделя, которую я провел здесь, была сплошным пятном боли и черными, пустыми промежутками. Когда я проснулся, агония была всем, о чем я мог думать. Даже наркотики не могли сдержать ее. Единственное, что я еще чувствовал — это вину. Сколько раз на той неделе я жалел, что взрыв не унес меня с собой? Сколько раз я проклинал себя за то, что был слабоумным полицейским, который заслужил эту изуродованную и расплавленную кожу?

Сколько раз я думал о том, чтобы самому покончить с болью?

Бесчисленное.

Но потом она вошла в мою палату. Мой свет.

Ее прикосновение успокаивало ожоги лучше, чем любой крем или мазь на земле. Ее голос был сном, прогоняющим страх и отчаяние. Когда Сара была в комнате, боль была терпимой. Еще одна мысль. Было легче не обращать на это внимания, когда я изучал ее фарфоровую кожу или веснушки, усыпавшие ее нос. Пока я пытался решить, был ли ее конский хвост светлым или рыжим.

Сара. Даже ее имя приносило мне утешение.

Был ли в ее жизни мужчина? Будет ли она плакать, когда я выпишусь из больницы? Смогу ли я вообще оставить ее здесь?

— Хочешь присесть? — спросил я.

— Окей. — Она кивнула, но вместо того, чтобы сесть на свое обычное место в кресле, присела на край кровати. Это было автоматическое, бездумное движение, но, когда она поняла, где только что сделала, ее глаза расширились, и она мгновенно вскочила. — О, прости.

— Нет. — Я вытянул руку, прижимая ее к жесткому матрасу, прежде чем она успела уйти. Это движение заставило меня вздрогнуть, ожоги запульсировали. — Ах, черт, — прошипел я. — Пожалуйста. Садись сюда.

Она опустилась обратно, стараясь сидеть не слишком близко.

Мой взгляд опустился на наши руки, ее все еще была зажата в моих. Она много раз прикасалась ко мне, будучи моей медсестрой, но сейчас все было по-другому. Это прикосновение было заряжено электричеством, которое, как мы оба притворялись, не потрескивало между нами, когда мы были в одной комнате.

Ее кожа была мягкой, прохладнее, чем моя собственная. Она была безупречной и гладкой там, где моя была грубой и изломанной. Ожог на тыльной стороне моих костяшек был ярко-розовым. Ее рука была цвета свежего ванильного мороженого.

Черт, пахло от нее тоже хорошо. Как летний ветерок на пшеничном поле. Как солнечный свет и свежевыжатый апельсиновый сок, смешанные в одном флаконе. Я вдохнул его, чтобы потом не забыть, когда у нее закончится смена. Два ее выходных дня на прошлой неделе, были ужасными.

— Твоя рука выглядит хорошо, — сказала она.

— Почти вернулась к норме.

Это был всего лишь сильный ожог первой степени. Досадная помеха по сравнению с остальными. Но за ней, как и за всеми остальными, ухаживала квалифицированная Сара, смазывала кремами, чтобы уменьшить вероятность образования рубцов, и перевязывала три дня назад.

— Если ты будешь держать ее увлажненной, я не думаю, что она будет шелушиться.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Я бы сделал все, что она мне скажет. Я бы всю жизнь терпел боль, если бы это означало лежать здесь, держа ее руку под своей. — Больше никаких слез, ладно? Я не могу этого вынести.

— Я попробую. — Она слегка улыбнулась мне. — Это что, чисто мужские штучки? Не иметь возможности видеть, как плачет девушка.

— Нет. — Я провел указательным пальцем вверх и по ее костяшкам. — Я могу 

справиться со слезами. Просто не с твоими.

САРА

Хорошо, что я сидела, иначе могла бы упасть. Никогда в моей жизни мужчина не говорил мне ничего столь нежного.

Палец Майло продолжал водить по моим костяшкам. Покалывание доходило до моего локтя с каждым поглаживанием. Его кожа была теплой, даже горячей по сравнению с моей. Ладонь у него была широкая, а пальцы длинные. Его рука обхватила мою собственную, оберегая ее.

Я не должна была держать его за руку — или позволять ему держать мою. Мне не следовало бы так сильно этим наслаждаться. Но я не могла ускользнуть. Как и его сладкие слова, я никогда раньше не чувствовала, чтобы мужчина так прикасался ко мне. Как будто моя рука была бесценным произведением искусства, требующим защиты, а не просто придатком костей, сухожилий и мышц.

Я встречалась с парнем в колледже около трех месяцев. Он держал меня за руку всякий раз, когда мы шли на занятия, но такого ощущения у меня никогда не было.

— Мы вернулись. — Дверь позади меня открылась, и я вскочила с кровати, высвободив руку.

С пылающими щеками я бросилась к раковине, как раз в тот момент, когда Тереза и Кирк вошли в палату.

— Привет, — пробормотал Майло. В его голосе звучали раздражение и разочарование.

Я улыбнулась.

Когда румянец сошел с моих щек, я повернулась и поздоровалась с родителями Майло.

— Привет. Как прошел ланч?

— Привет, Сара. — Кирк подошел к окну, облокотился на подоконник и похлопал себя по плоскому животу. — Ланч был завтраком, и я съел слишком много блинчиков.

Кирк был худощавым и высоким, как Майло, с лицом, выражавшим заботу и приветливыми глазами. Невозможно было перепутать отца и сына с их одинаковыми прямыми носами. Кирк коротко подстригал свои каштановые волосы, также, как и Майло, за исключением того, что линия роста волос стала более глубокой в форме буквы «М».

— Я принесла тебе еще один клубничный коктейль, — сказала Тереза Майло, ставя стакан на стол. На конце соломинки все еще оставался кусочек бумаги толщиной в дюйм.

— Спасибо, мам.

Тереза подошла к стулу и села, потягивая свой собственный молочный коктейль со вкусом «Орео», в то время как Майло принялся за свой розовый. Ее глаза были того же кофейного оттенка, что и у Майло, и когда она улыбалась, невозможно было не улыбнуться в ответ.

— Мы хотели бы поговорить с вами обоими. — Кирк скрестил лодыжки и еще глубже облокотился на подоконник.

Поговорить с нами обоими? О нет. Мое сердце подскочило к горлу. Заметили ли они притяжение между мной и Майло? Неужели они разгадали причину, по которой я так часто заглядывала в его палату, только для того, чтобы увидеть его лицо? Неужели они думали, что я непрофессиональная, глупая девчонка, которая не может контролировать свои чувства?

Они бы не ошиблись. И все же я жаждала их одобрения.

Я сглотнула. Майло отставил свой коктейль и кивнул Кирку.

— Что случилось?

— Мы выслушали то, что ты хотел сказать, и ты прав. — Кирк взглянул на Терезу. — Здесь мы мало что можем сделать. Так что мы возвращаемся домой.

Облегчение подняло меня на ноги. Дело было не во мне и Майло. Я хотела поднести руку к своему бешено колотящемуся сердцу, но оставила ее прижатой к боку.

— Хорошо, — сказал Майло. — Спасибо.

— Прежде чем мы уйдем, я просто хочу убедиться, что с тобой все будет в порядке. — Тереза посмотрела на меня, ее глаза умоляли о честности. — Я могу остаться, если ты считаешь, что так будет лучше.

— Я обещаю, что мы хорошо о нем позаботимся. И если что-нибудь случится, я позвоню тебе первой.

Тереза и Кирк остались, пока я меняла Майло повязки. Затем я прощалась с ними и пошла через отделение, чтобы помочь Ким закончить с ее пациентами на сегодня. С уходом Луны и отсутствием новых поступлений на моей стороне отделения стало слишком тихо.

Я усердно работала, потратив пару часов, пока не удалилась на пост медсестер, чтобы обновить карты пациентов.