Кэмпбелл пытается покачать головой, но мы оба знаем, что его протест бесполезен.

— Я беседовал с мисс Сазерленд. Она ничего мне не сказала. У нас не было оснований полагать, что Лоран Вердон был вовлечен в какие-либо неподобающие действия с ней или с любой другой студенткой. Не было никаких доказательств, подтверждающих эти опасения.

— У тебя не было никакого желания даже искать доказательства, не так ли? Потому что у Лорана Вердона было столько же связей, сколько и у тебя, и ты хотел использовать каждую из этих возможностей, чтобы колледж Эшборна оставался престижным частным заведением, чтобы ты получил пожертвование от некоего богатого благотворителя, чтобы набить карманы. Бизнес есть бизнес, верно?

— Это категорически не соответствует действительности.

— Слушай, доктор Кэмпбелл. Если я заполучил эти электронные письма, как думаешь, что еще я нашел в своих путешествиях по твоей грязной личной жизни? Кстати, как поживает любовница? — я качаю головой и цокаю языком. — Трахаться с няней так неоригинально.

Тишина настолько глухая, что давит на мою кожу. Кэмпбелл сглатывает, его губы дрожат.

— Послушай, кто бы ты ни был. Я понимаю, что ты расстроен, но факт остается фактом: обвинения в неподобающем поведении чрезвычайно серьезны и могут привести к разрушению карьеры, и они не должны основываться только на слухах. Кроме того, мистер Вердон больше не работает в Эшборне.

— О, я знаю, — говорю я.

Моя рука дрожит. С каждым ударом пульса, ком подкатывает к горлу. Ярость окрашивает мое зрение в красный цвет, когда я держу в руках последнее письмо между нами.

— Это история о счастливой девушке. О всеми любимой. Талантливой. Блестящей. О которой мистер Аоки предупредил тебя, когда нашел ее дрожащей в углу музыкальной комнаты в испачканной и порванной униформе. Он был уверен — случилось что-то серьезное, но она не хотела говорить ему, что именно. Он беспокоился о ее самочувствии. А всего через день Вердон таинственным образом исчез.

Кэмпбелл напрягается в своих путах, когда я медленными, хищными шагами обхожу вокруг стола, пока не оказываюсь рядом с ним, не отрывая взгляда от слов на странице. От имени. От образа человека с этим именем, и всего, что произошло.

— Ее зовут Ларк Монтегю, — пистолет щелкает, когда я снимаю его с предохранителя. — И она моя жена.

— Нет, пожалуйста…

— Ты должен был оберегать ее. Но у тебя ничего не вышло.

— Пожалуйста, пожалуйста, — умоляет Кэмпбелл, когда я прижимаю оружие к его виску. — Если ты любишь ее, то не причинишь мне вреда. Я заключил сделку с Монтегю, чтобы помочь им скрыть исчезновение Лорана. Я записал все разговоры. Если со мной что-нибудь случится, информация сразу же поступит в ФБР.

— Ты имеешь в виду информацию, которую хранил в сейфе в домашнем офисе, и копии, которые находятся здесь? — чувство глубокого удовлетворения расцветает у меня в груди, когда Кэмпбелл всхлипывает, а я сильнее прижимаю дуло. — Поскольку у тебя такая хорошая привычка ничего не делать, я не позволю, чтобы ты начал портить ей жизнь. Я все у тебя забрал.

— Я у-умоляю, — говорит Кэмпбелл. — Я дам тебе все, что угодно, только, пожалуйста, не делай мне больно.

— Это зависит не от меня.

Я опускаю пистолет и делаю шаг назад.

Дверь открывается. Кэмпбелл всхлипывает при приближении медленных шагов.

Ларк говорит тихим голосом:

— Здравствуйте, доктор Кэмпбелл.

Я вижу тот самый момент, когда он понимает, кто такая Ларк, и в его слезящихся глазах появляется обманутая надежда.

— Мисс Монтегю, пожалуйста…

— Кейн, — говорит Ларк. — Миссис. Кейн.

— Миссис. Кейн, мне ж-жаль. Пожалуйста, помоги мне.

Ларк ставит ящик с инструментами на стол и, положив руку на крышку, поворачивается, смотря на дрожащего мужчину, который на мушке моего пистолета. Моя прекрасная жена. Ангельски-дьявольская. Порочно-невинная. Ее милые черты лица контрастируют со смертельным взглядом в глазах.

— Мой муж принес мне подарок, — говорит она, открывая застежки на ящике. — Я умираю от желания узнать, что внутри. А ты?

Кэмпбелл всхлипывает, когда Ларк открывает крышку.

С ее губ срывается громкий писк, она хлопает в ладоши. Лучезарно улыбается мне, и я тоже не могу удержаться от улыбки, когда она достает маленькую стеклянную баночку.

— Ты принес мне блестки, — говорит она, встряхивая баночку. Я пожимаю плечами и пытаюсь выглядеть беспечным, но чувствую, как мои щеки заливает застенчивый румянец. Ларк сжалилась надо мной и снова обратила свое внимание на содержимое, не торопясь рассматривая каждый предмет, начиная от наклеек с золотыми звездами и заканчивая совершенно новым набором полированных ножей.

Потом Ларк достает из коробки иголку и золотистую нить.

— Знаешь, тетя научила меня шить, — говорит она, вдевая нитку в иголку и завязывая конец узлом. Кэмпбелл пытается вырываться из своих пут и хнычет, когда она садится к нему на колени. — У меня неплохо получается.

Твердой рукой Ларк прокалывает нижнюю губу Кэмпбелла. Он вопит от боли, но поблизости нет никого, кто мог бы услышать его мольбы о помощи, пока Ларк медленно протягивает нить через его кожу.

— Ты знаешь, что именно так я в конце концов рассказала Слоан, что мистер Вердон делал со мной? — Ларк протыкает иглой верхнюю губу и туго натягивает нитку, закрывая первый стежок. — Он порвал мою форму. Я хотела ее зашить. Но руки слишком сильно дрожали, чтобы вдеть нитку в иголку, поэтому она сделала это за меня.

Вокруг дыр проступают капли крови, когда Ларк протыкает иглой нижнюю губу для второго стежка.

— Я все рассказала Слоан, пока она зашивала мою форму, — говорит она, дергая за нитку. — И на следующий день я надела ее в последний раз. Потому что она сделала то, что я хотела, но не была готова. Она дала понять, что демонов можно убивать.

Слезы текут по лицу Кэмпбелл, и я не чувствую жалости. Никаких угрызений совести. Только боль за страдания, которые выпали на долю моей жены. Только восхищение ее стойкостью, когда она делает еще один стежок. И еще. И еще раз, пока его губы не становятся полностью зашиты.

— Вот так, — несколькими резкими рывками Ларк туго натягивает нить и завязывает хвостик, прежде чем обрезать излишки. Затем она похлопывает его по плечу и отступает, чтобы полюбоваться своей работой. Губы Кэмпбелла уже распухли, кровь размазалась по подбородку. Его глаза умоляют, ведь рот он не может открыть. — Теперь ты молчишь. Как и всегда.

Ларк подходит ко мне, подняв ладонь. Я кладу оружие в ее протянутую руку.

Она не дрожит. Не колеблется. В ее голосе нет страха, когда она произносит:

— Гори в аду, доктор Кэмпбелл. Передай дьяволу привет от Кейнов.

Раздается тихий хлопок. Алая струя крови. В комнате воцаряется тишина. Ларк передает мне пистолет, но ничего не говорит. Единственным звуком является ее ровный вздох. И затем, наконец, я чувствую ее руку на своей, нежное пожатие, и облегчение, которое она испытывает, разливается по моим венам.

— Конор отвезет тебя обратно, — говорю я, поворачиваясь к ней лицом. В ее глазах мелькает разочарование, хотя она и пытается его скрыть. Но у меня внутри все горит. — Я приберусь здесь. Обо всем позабочусь, ага?

— Окей, — Ларк колеблется, но потом крепче сжимает мою руку и, привстав на цыпочки, быстро целует в щеку. — Спасибо, Лаклан. Мне… — ее взгляд скользит по телу Кэмпбелла, но когда возвращается, она устало улыбается. — Мне это было нужно.

Она убирает руку, и я наблюдаю, как Ларк выходит из хижины, проходя мимо Конора, который стоит у двери и наблюдает за происходящим.

— Ты в порядке? — спрашивает Конор, прерывая мое внезапное желание последовать за ней в ночь.

— Да. Я в порядке, — отвечаю я. Беру нож из ящика с инструментами и начинаю перерезать веревки и скотч, которыми безжизненное тело Кэмпбелла привязано к стулу.

— Ты слышал о клубе под названием «Пасифико»?

— Вроде, нет.

— Что ж, нужно кое-что проверить. Это может быть связано с тем, что происходит с семьей Ларк.

У меня по спине пробегает холодок.

— Да? — спрашиваю я, наклоняясь, чтобы разрезать веревки на лодыжках Кэмпбелла. — Что именно?

— Каждый месяц клуб получает крупные выплаты, но я не могу понять, куда они направляются. Каждый раз по пятьдесят тысяч долларов, на сегодняшний день выплачено триста тысяч. Владельца клуба зовут Лукас Мартинс. Он троюродный брат Боба Фостера.

— Выплаты за что?

— Не знаю. Не смог найти никаких подробностей, только суммы. Возможно, стоит уточнить в клубе, может, там что-то есть на жестком диске.

— Спасибо. Я разберусь с этим, — говорю я, разрывая последнюю веревку, вставая и сталкивая Кэмпбелла с его чертова трона, и труп бесформенной кучей падает на пол. Мы стоим несколько мгновений в тишине, прежде чем я кивком указываю на дверь. — Береги ее, ладно?

Конор хихикает, когда я достаю из ящика с инструментами болгарку и включаю ее.

— Конечно, братан.

— Над чем ты смеешься?

— Ни над чем. Я просто рад за тебя, чувак.

— Заткнись, черт возьми. Че за хуиню ты несешь?

Я включаю болгарку, чтобы заглушить довольный смех Конора, когда он выходит из хижины. Когда он уходит, я выключаю ее всего на мгновение, чтобы послушать, как заводится двигатель фургона и хрустит гравий под шинами. А потом приступаю к работе.

Когда добираюсь домой, на часах уже около трех утра, и хотя меня так и подмывает написать Ларк, я этого не делаю. Все еще слишком взвинченный ночными событиями, чтобы уснуть, я вместо этого выгуливаю Бентли, а затем беру с собой свой ящик, где спрятан трофей, в мастерскую Ларк. Там есть коробка, которая идеально мне подойдет, и несколько нераспечатанных банок прозрачной эпоксидной смолы, оставшихся от одного из ее проектов. Я подключаю телефон к колонкам и включаю воспроизведение последней книги, наливая себе выпить. Промываю свой трофей в раковине и вытираю насухо, а затем достаю золотистую проволоку и начинаю придавать фрагментам нужную форму.