ГЛАВА 13

Алена

Кошмар всегда начинается одинаково. Мои родители ругаются, их голоса злые. Резкие. Они думают, что говорят шепотом, но я все равно слышу их, прижав ухо к двери. Я улавливаю отрывки. Такие слова, как "должен знать" и "дальше будет только труднее".

Слова кружатся в голове и отдаются эхом, как плохая песня. О ком они говорят? Они почти никогда не ссорятся, но когда ссорятся, как сейчас, это страшно. Мама плачет, а голос у папы какой-то неправильный. Это не похоже на него, на папу, который дает мне конфеты и называет zaychik, своим зайчиком.

Что-то хрустит и ломается, и я отпрыгиваю от двери. Мамин голос становится громче, как будто она очень напугана, а потом еще что-то ломается. Это уже слишком - крики, плач, грохот. Я не могу больше стоять здесь ни минуты.

Я бегу в свое любимое место - домик на дереве. Там, где полно кукол, книг и моих глупых рисунков из мультфильмов, мир обретает смысл. Громкие голоса стихают, сменяясь тихим шелестом листьев и запахом потертого дерева.

Дыхание облегчается, тело успокаивается. Здесь безопасно, и я погружаюсь в книгу, забывая о том хаосе, из которого только что выбралась. Все было хорошо до первого раската грозы.

В небе сверкает молния, затем раздается громкий раскат грома. Дерево яростно раскачивается на ветру, и я понимаю, что не должна была оставаться здесь, но теперь уже слишком поздно уходить. Хуже всего то, что никто не знает, где я. Я могу умереть здесь. В одиночестве.

Я прижимаюсь к стене, но дождь все равно пробирается внутрь. Он такой ледяной, что приклеивает мою одежду к коже. Но страшнее всего - молния. Она вспыхивает, дикая и яркая, а затем раздаются сильные раскаты грома.

Я крепко сжимаю своих кукол, сворачиваюсь в клубок и раскачиваюсь, пытаясь представить себя в другом месте. Где-то в тепле и безопасности, где ветер, дождь и молния не могут меня достать.

Кажется, что я здесь навсегда.

Наконец за мной приходит Джулиан. Когда он подхватывает меня на руки, я уже почти не сплю. Мне удается взглянуть на него. У него тоже испуганные глаза, и он плачет. Его крики о помощи смешиваются с громом, и я прижимаюсь к его груди.

БУМ!

Вздрогнув, я поспешно смахнула сон с глаз, и тут меня пронзила холодная дрожь. Сильный дождь бьет по окнам так громко, что заглушает испуганный хнык, сорвавшийся с моих губ. Я натягиваю на голову подушку, надеясь спрятаться от бушующей за окном бури, которая отражает то, что было в этом воспоминании. Кошмар - это воспоминание, возникающее каждый раз, когда в небе бушует ветер и сверкают молнии.

Как сейчас.

Я ненавижу это; я хотела бы не быть такой. Хотя я больше не ищу убежища в шкафах, как в детстве, но такая дикая буря, как сейчас, все еще способна выбить ветер из моих легких. Моя кожа холодная и липкая, глаза зажмурены, тошнота скручивает живот, когда я погружаюсь внутрь, отступая туда, где ничто и никто не может меня достать.

В этот момент сильные руки притягивают меня к теплому знакомому телу. Как будто это самая естественная вещь в мире - я уткнулась лицом в его грудь, и стук его сердца отдается в моем ухе. Одна из его рук скользит по моим волосам и спине, успокаивая меня. Барьер от хаоса в моей голове.

— Дыши, Алена. Просто дыши. Я здесь. Я с тобой.

Я втягиваю воздух ноздрями, беззвучно считаю до четырех, задерживаю дыхание еще на четыре счета, прежде чем выпустить его, и повторяю. Это техника, называемая "бокс-дыханием", - прием, которому меня научил мой психотерапевт, чтобы бороться с паникой.

— Умница, — пробормотал Лео. — Продолжай в том же духе.

Проходит еще три раунда, прежде чем дрожь утихает, сердце перестает бешено колотиться, и я нахожу в себе силы открыть глаза. Когда я это делаю, обеспокоенный взгляд Лео встречается с моим. Его лоб наморщен, губы сжаты в тонкую линию, он внимательно изучает меня.

— Ты в порядке, я держу тебя. — Его дыхание обдувает мои губы, а его мозолистая рука рисует успокаивающие круги на обнаженной коже моей поясницы. Мой ужас исчезает с каждым движением его ладони.

— Ты помнишь, — шепчу я, не спрашивая, а утверждая.

— Конечно, я помню. Я помню все о тебе. — Его глаза пробегают по моему лицу с такой нежностью, что мне кажется, будто я могу разорваться изнутри.

— На какое-то время я перестала их помнить, — признаюсь я. — Я ходила к психотерапевту в Париже, который помог мне справиться с паническими атаками. Но время от времени, когда на улице штормит, воспоминания возвращаются с новой силой.

Лео надолго замолкает. Я не могу прочесть выражение его лица, поэтому не уверена, что у него на уме.

— Ты никогда не рассказывала о том, что случилось той ночью, — пробормотал он. — Когда ты была девочкой.

О той ночи всегда было трудно говорить, но почему-то в спокойной обстановке каюты, когда дождь все еще стучит в окно, слова так и сыплются.

— Мне было семь или восемь лет, родители ругались. Кричали, кидались вещами. Это было совсем не похоже на них, я была так напугана. Мой домик на дереве был единственным местом, куда я могла убежать.

Он молчит, обдумывая мои слова, его рука лениво поглаживает мою спину.

— Почему они ругались?

— Я не знаю, — признаюсь я, — но отец был зол, а мама... расстроена. Он почему-то злился на нее. Я никогда не говорила родителям, что убежала в домик на дереве из-за них. Некоторые вещи лучше не рассказывать. — Как только слова покидают мой рот, я понимаю, что могу говорить и о Лео, и обо мне. Но если он так считает, он ничего не говорит. Он просто продолжает тереть эти восхитительные круги на моей голой коже. — Как бы то ни было. Это было очень давно.

— Но это не делает те воспоминания менее сильными.

— Может быть, и нет. — Я вздыхаю и провожу ладонями по его твердой груди. Это, безусловно, нарушает установленное мной правило "не прикасаться", но сейчас я не могу найти в себе силы, чтобы переживать, потому что его тело, прижатое к моему, - единственное, что меня поддерживает. — Я просто хочу забыть обо всем этом прямо сейчас. Я не хочу ни о чем думать.

Он хихикает, звук низкий и богатый.

— Забавно, но мне не удалось забыть ни одной вещи о тебе.

— О, — говорю я, облизывая губы. — Что именно ты помнишь?

Его рука опускается ниже и оказывается прямо над моей попкой, и, о ужас, по моему позвоночнику пробегает дрожь.

— Какой ты пьешь кофе, какую марку зубной пасты выбираешь, как любишь слушать живую музыку. — Он делает паузу, его губы опускаются к моему уху. — Как ты любишь, чтобы тебя трахали грубо в первый раз и сладко во второй.

От его слов у меня забился пульс. Его запах, его сила, его близость - они затмевают все остальное. Шторм - это далекий гул на заднем плане, едва заметный по сравнению с возбуждением, пульсирующим под моей кожей. Трепет возбуждения в моей душе. Наши губы находятся в полуметре друг от друга. Я могу облизать его, не шевелясь.

Разве это было бы так плохо?

Да, да. Боже, Алена, возьми себя в руки.

Я пытаюсь вырваться из его хватки, перебраться на свою сторону кровати, но он не дает. Он держит меня в клетке своего мощного каркаса и хрипло говорит мне на ухо.

— Как ты думаешь, куда ты идешь?

— Я просто... Я думаю, что это может быть плохой идеей.

Конечно, это так. Если бы я знала, что для меня хорошо, я бы оттолкнула его руку, потребовала, чтобы он перестал ко мне прикасаться, приказала бы ему убраться из этой постели, как я должна была остановить тот поцелуй в Липари.

Но я этого не делаю.

Вместо этого я прижимаюсь к нему всем телом, потому что сопротивляться этому притяжению уже слишком трудно.

Он разразился смехом, на левой щеке образовалась ямочка. Почему он должен быть таким чертовски красивым? И без рубашки. От его широкого полуобнаженного торса исходит тепло, как от печки.

— Позволь мне сделать так, чтобы тебе было хорошо. Позволь мне помочь тебе почувствовать что-то, кроме страха. — Шторм утих, но его пальцы продолжают делать маленькие гипнотические круги чуть ниже пояса моих шорт. — Ты хочешь, чтобы я ушел?

В ответ на мое молчание он нежно проводит рукой по моим волосам, откидывая мою голову назад, чтобы я смотрела ему в глаза. Влага разливается по моим ногам. Да, пожалуйста, уходи.

— Нет. — Почему слова не слушаются меня?

Он выдохнул ругательство.

— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?

Я выдыхаю с трудом, когда он нежно проводит тыльной стороной ладони по моей горящей коже.

— Я... я не знаю.

— Если я просуну руку между твоих ног, ты окажешься мокрой для меня? — Не дожидаясь ответа, он скользит руками по моим бедрам, а затем ласкает мою попку, чтобы притянуть меня к себе. Даже сквозь шорты я чувствую его твердый как сталь член, как столб между нами.

— Черт возьми, Лео. — Мои слова вырываются наружу, хриплые и отчаянные, а его большое тело распластывается подо мной. Удовольствие струится по позвоночнику, когда его член упирается мне в сердцевину. Все напряжение и страх, все еще скованные в моем теле, могли бы быть сняты одним сильным оргазмом, который, как я знаю не понаслышке, он может обеспечить.

Но это неразумный выбор.

— Я не хочу тебя трахать, я... я все еще ненавижу тебя, — говорю я, отчаянно пытаясь оттолкнуть его любым способом. Но эти слова уже не соответствуют действительности.

— Тебе не обязательно трахать меня, — говорит он, его взгляд расплавляется. — Ты можешь с ненавистью трахать мое лицо. Терзать меня языком. А я смочу тебя своей спермой. Я обещаю, что это будет именно то, что тебе нужно.

Да, может быть. Раньше я любила скакать по лицу Лео. Почти так же, как мне нравилось задыхаться от его члена.

— Ты пришел сюда, потому что знал, что я буду слабой и уязвимой? Созрелой для того, чтобы меня взять?

Мои слова - это нож в груди, которым я и хотела их сделать. Он отстраняется так быстро, как будто я обожгла его огнем.

— Ты так думаешь? Потому что если ты хоть на секунду поверишь, что я такой, я уйду.

Как у вора, у него на руках может быть кровь, он совершал невыразимые поступки, но в глубине души я знаю, кто он в своей основе. Настоящий Лео.