Глава 3

Я чувствую, как краснеют мои щеки, когда Девон заходит на урок рисования. Остаток выходных я провела в ужасе от этого. Я думаю, возможно, я рассказала ему слишком много. Я позволила ему взглянуть на то, что находится за стеной, чего я обычно не делаю. Другие мои друзья не спрашивают о моем творчестве. Они никогда ничего не спрашивают о моей жизни, и если бы они когда-нибудь решили, что им не все равно, я не знаю, что бы я им сказала.

Я сожалею об этом, но он, вероятно, тоже. То, что Дарси сказала обо мне, правда — по крайней мере, важная ее часть. Я — пустая трата времени.

Я не отрываю глаз от своего альбома для рисования, когда он проходит мимо и садится за стол позади меня.

— Привет, Элли, — говорит он у меня за спиной. — Ты сегодня очень хорошо выглядишь.

Я почти поворачиваюсь, чтобы что-то сказать, не знаю что, но хоть что-то, но тут подходит Тревор и прислоняется к моему столу.

Я не лгала, когда сказала Девону, что Тревор не был причиной моих слез. Это было не из-за него, и это было сложно. Я плакала, потому что боюсь, что всегда буду одна, и это будет не потому, что я так решила. Это будет потому, что я больше не знаю, как быть с кем-то еще.

— Э, привет. Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Я не смог попрощаться с тобой той ночью, — говорит он. — Я просто хотел увидеть тебя.

«Так вот к чему он клонит?»

— Этот парень, бл*ть, серьезно? — громко спрашивает Девон, смеясь. — Эй, мисс Гейтс. Тревор сюда не ходит. Вы можете выгнать его отсюда?

— Не лезь не в свое дело, Уэст. Или я вырву эту штуку у тебя из носа.

— Холт, покиньте мой класс и идите делать то, что вы должны, — скучающе отвечает мисс Гейтс.

— Увидимся за ланчем, — говорит он, прежде чем покинуть комнату.

— Что за гребаный мудила, — говорит Девон. Я немного смеюсь, затем, уже тише, он добавляет: — Элли, я могу увидеться с тобой позже?

На этот раз я оборачиваюсь.

— Мне действительно не разрешают никуда ходить... Никуда, кроме школы. То, что Дарси сказала обо мне, было правдой: ты напрасно тратишь свое время.

— Я так не думаю, — говорит он.

— Хорошо, — говорит мисс Гейтс. — Вам следует работать. Следующие пятьдесят минут должно быть тихо. Если вам нужна помощь, вы можете подойти ко мне. В противном случае, вы знаете, что делать.

Я возвращаюсь к своему альбому для рисования и продолжаю работать над людьми без лиц . Я не могу смотреть на их лица или думать о них. Но, как я уже сказала, рисовать их мне приятно.

Они никогда не исчезают полностью.

Девон придвигает свой стул к моему столу и ставит свои вещи рядом с моими. Я смотрю на него в замешательстве.

— Что? — спрашивает он. — Нам разрешено это делать.

— Не помню, чтобы я приглашала тебя в свое пространство, — говорю я ему.

Он криво улыбается мне и проводит рукой по волосам.

— Могу я присесть рядом с тобой, Элли?

Я пожимаю плечами.

— Почему?

— Потому что мне нравится быть на твоей орбите. И я хочу знать, куда ты направляешься.

— Куда я направляюсь? Что ты имеешь в виду?

— У тебя всегда такой вид, будто ты мысленно находишься где-то в другом месте, и я хочу знать, где это.

— Я думаю, ты еще пожалеешь об этом, — говорю я ему.

— Харгроув, я слышу слишком много разговоров, доносящихся оттуда. Если вы собираетесь работать вместе, вам нужно работать тихо, — говорит мисс Гейтс.

Я прищуриваюсь, глядя на Девона, который невинно пожимает плечами.

— Я могу работать спокойно, — говорит он.

Его лохматые волосы падают ему на лицо, когда он склоняется над бумагой и возвращается к работе, не сказав больше ни слова. Я наблюдаю за ним несколько минут, изучая штрихи его карандаша, то, как он хмурит брови и прикусывает губу во время работы. Я думаю, что он, должно быть, чувствует это, потому что слегка улыбается. Смутившись, я возвращаюсь к своему рисунку, но только смотрю на него.

Я не уверена, сколько так проходит времени, прежде чем он заговаривает.

— Ты зависла? — шепчет он.

— Нет. Я просто устала их рисовать, — говорю я ему. — Мне это... не нравится.

Он берет у меня альбом и начинает листать страницы. Я чувствую, что задыхаюсь — как будто он видит меня обнаженной, — но я не останавливаю его.

— Кого из них тебе нравится рисовать? — спрашивает он.

На этот вопрос трудно ответить. Как и безликие люди, большая часть моего творчества исходит из чувств или вещей, которые мне нужно выразить, и хотя я получаю удовольствие от процесса, конечный продукт не обязательно приносит мне радость.

Когда я не отвечаю, он останавливается на странице альбома и кладет его передо мной.

— А как насчет этого?

На этом рисунке я стою перед дверью нашей старой квартиры, пытаясь решить, стоит ли мне открывать ее полиции. Это было сразу после ареста моей мамы, но я этого не знала. Я не знала, почему они были там, но у меня было плохое предчувствие, и я боялась. Когда они рассказали мне, что произошло через дверь, я подумала, что они лгут — моя мама не была наркоторговцем; она убирала гостиничные номера.

Но оказалось, что я ошибалась. Моя мама убирала гостиничные номера, но когда все подорожало, и она подумала, что мы потеряем квартиру, коллега предложила ей работу по совместительству.

— Нет. Это тоже не приносит мне радости. — Я нервно постукиваю карандашом по столу. Я даже не замечаю, что делаю это, пока это не делает он. Он берет мою руку в свою и успокаивает ее.

— Я ставлю перед собой задачу выяснить, что работает, — говорит он.

— И как ты планируешь это сделать? — спрашиваю я.

— Я умею читать по ладони, — говорит он.

Я прищуриваюсь, глядя на него, затем чувствую, как его большой палец проводит линию внутри моей ладони, и понимаю, что его рука все это время лежала на моей. Задержав дыхание, я медленно возвращаю руку к своему телу.

— Я шучу, — говорит он, улыбаясь. — Я просто подумал, что это подойдет ко всему моему образу сатаниста-чернокнижника. Но я не шутил насчет другой части.

— Другой части?

Кажется, я уже забыла, о чем мы говорили.

— Я узнаю, что приносит тебе радость.

Я стою там, не сводя с него глаз, в течение минуты, прежде чем раздается звонок. Затем, не говоря ни слова, собираю свою сумку и иду к двери. Он все еще на своем месте, ссутулившись в кресле, улыбается, будто знает, что достучался до меня, когда я пытаюсь вырваться. Не отвечаю, когда он говорит, что увидится со мной позже, пока я выхожу за дверь.

Думаю, что, возможно, совершила ошибку. Может быть, он поймет свою раньше, чем мне придется беспокоиться о собственной.

После четвертого урока я бегу к своему шкафчику, быстро закидываю туда свои вещи, а затем направляюсь в столовую. Может быть, отчасти это для того, чтобы избегать Девона в холле, но по большей части, это просто моя рутина. Если я потороплюсь, то смогу одной из первых зайти в столовую, взять несколько дополнительных продуктов, а затем бросить их в рюкзак, чтобы мои друзья не увидели это.

По счастливой случайности, я примерно десятый человек в очереди. Я беру себе поднос, но пару маффинов и дополнительную порцию молока запихиваю в сумку после того, как расплачиваюсь на кассе. Я сажусь за обычный столик в одиночестве и начинаю есть. Входят Дарси и Одри и садятся рядом со мной со своими диетическими газировками. Только Морган и парни когда-либо проходят через очередь, чтобы взять еду.

— Почему у тебя такая кожа, несмотря на то, что ты ешь? — задает вопрос Одри, наблюдая, как я доедаю печальное подобие чизбургера.

Я только пожимаю плечами и продолжаю жевать.

— Ты похожа на фарфоровую куклу, — говорит Тревор, садясь рядом со мной, по бокам от него Люк и Джастин.

— Ну, я не кукла, — отвечаю я откровенно резким тоном.

Я не игрушка — уж точно не для него — и я бы давным-давно сломалась, если бы была хрупкой.

Он вздыхает и качает головой, явно расстроенный.

— Я просто был милым, Элли.

Я собираюсь сказать ему, что мне не нужны его милости, но быстро забываю об этом и снова переключаю свое внимание на печальный чизбургер. После нескольких секунд молчания Люк меняет тему, и все расходятся дальше. Я быстро доедаю, затем отношу поднос на кухню и возвращаюсь на свое место.

— Он снова пишет мне, — говорит Дарси, когда я сажусь обратно.

— Кто?

— Парень постарше, с которым я была, о котором я давно ничего не слышала.

— Парень из колледжа? — спрашиваю я.

— Да, — говорит она. — Он утверждает, что скучает по мне. Он хочет поскорее меня увидеть.

— Ты собираешься его кинуть? — спрашивает Одри. — Я имею в виду, он отшивал тебя на несколько недель, верно?

— Да, но у него была веская причина, — говорит она. — А это другое дело. Я же говорила вам, ребята. Это похоже на... реальность.

В этот момент Тревор обнимает меня за плечи, рассеянно листая что-то в своем телефоне. Я не хочу устраивать сцену, поэтому оставляю все как есть, хотя у меня по коже бегут мурашки. Я думаю, что смогу найти предлог встать и уйти через пару минут. Я возвращаюсь к разговору своих друзей, изображая интерес и не обращая внимания на тяжесть, лежащую на моих плечах.

Но потом он начинает насвистывать. И не прерывается.

У меня перехватывает дыхание. Я впиваюсь ногтями в бедра, но через колготки этого недостаточно, чтобы снять напряжение. Я стискиваю зубы, и когда мои глаза начинают слезиться, я отталкиваюсь от стола, хватаю свою сумку и ухожу, не сказав ни слова.

— Эй, ты куда? — спрашивает Тревор мне в спину. Я не отвечаю, покидая невероятно шумный кафетерий.

Мне нужно найти тихое место. Побыть одной. И мне нужно попасть туда до того, как все станут свидетелями одного из моих полномасштабных срывов.

Я захожу в туалет, но быстро выскакиваю обратно, когда замечаю группу девушек перед зеркалом, которые разговаривают и ждут, пока их подруга закончит макияж. Я продолжаю идти по коридору, а затем в пустой спортзал, где ныряю под трибуны.

Дрожащими руками я роюсь в сумке в поисках альбома для рисования и угольных карандашей.

«Все в порядке. Ты в порядке. Его здесь нет».

Мне удается найти и то, и другое, я открываю книгу и едва касаюсь карандашом бумаги, когда чувствую руку на своем плече. Я реагирую раньше, чем думаю.