Глава 20

Элли так и не появилась в школе в понедельник. Я волновался, что, может быть, она все равно ушла и я не увижу выражения ее лица, но вот она стоит в другом конце коридора и роется в своем шкафчике. Я оглядываюсь на Одри, которая висит у меня на руке и болтает о вечеринках на Хэллоуин, костюмах и прочем дерьме, которое я на самом деле не слушаю и на которое мне пох*й, и наблюдаю за ней. Она прислоняется к открытой дверце шкафчика, выглядя больной. Я закрываю свой, обнимаю Одри за плечи и начинаю идти в том направлении, увлекая ее за собой. Она даже не прекращает говорить, чтобы перевести дух.

— Но потом я услышала, как София сказала, что собирается стать пиратом, и, очевидно, я не хочу появляться одетой, как она. Она, наверное, первая услышала, как я это сказала.

— Привет, Элли, — говорю я, когда мы подходим к ней. — Как прошел твой день рождения?

Она кладет свою сумку в шкафчик и с силой захлопывает его, привлекая взгляды окружающих нас людей.

Я ухмыляюсь, когда она поворачивается к нам. Пока не замечаю огромный синяк на одной стороне ее лица.

— Это было супер здорово, — невозмутимо заявляет она.

— О, смотрите, она решила впервые нанести макияж, — говорит Одри. — И это выглядит как в первый раз. Ты похожа на енота. Вот тебе подсказка: меньше значит лучше.

Она не реагирует, не сводя с меня глаз.

— Как ты мог?

— Я думаю, это выглядит неплохо, Элли, — произносит Тревор, подходя ко мне сзади. — Пошли они к черту, они оба. Пойдем на физкультуру.

Она засовывает руки в карманы, и они обходят нас, исчезая вместе в коридоре.

Что-то во всем этом оказалось гораздо менее приятным, чем я ожидал, и это выводит меня из себя.

— Боже, ты видел ее? — спрашивает Одри. — Она, должно быть, единственный человек на планете, который на самом деле выглядит хуже с макияжем.

— Отвали, Одри.

— Что?

— Я не хочу больше слышать ни одного гребаного слова из твоих уст об Элли.

— Но ты...

Я захожу в художественную комнату, оставляя ее там одну. Я вздыхаю, идя по проходу к своему месту, тому, что позади, где прямо передо мной должна была бы сидеть Элли, и возвращаюсь к работе над своим проектом для художественной выставки

Думал, что уже почти закончил, но сегодня утром у меня появилось новое вдохновение. Я затемняю веки, чтобы ресницы выглядели густыми и матовыми, и добавляю темный синяк на одну сторону лица.

За обедом я сижу с Айзеком и Сетом и смотрю, как Элли сидит одна в углу и ест, а затем покидает столовую. Когда я больше не могу этого выносить, оставляю их за столом и начинаю искать ее. Сначала я проверяю спортзал, с удивлением обнаруживая, что он пуст, затем ванные комнаты, по пути осматривая коридоры. Я останавливаюсь, когда слышу ее голос, доносящийся из класса мистера Паркса.

— Да, мне сейчас восемнадцать, — говорит она, — и поэтому я хотела начать искать работу, что-нибудь легкое. Мои тетя и дядя не хотят, чтобы я работала, но мне действительно не помешали бы деньги, понимаете? Я хочу накопить на покупку машины. Вы сказали, что живете в центре, верно? Вы знаете где-нибудь место, где принимают на работу?

— Тебе восемнадцать, да? — спрашивает он.

— Да, вчера был мой день рождения.

— Хм, ну. Есть кое-что, чем ты могла бы мне помочь, если тебе интересно. Это были бы легкие деньги, нам просто пришлось бы сохранить это между нами из-за того, кто твой дядя, и ты знаешь, поскольку ты ученица.

— Да, звучит здорово, — говорит она. — Что это?

— Возможно, ты этого не знаешь, но на самом деле я фотограф-любитель.

— О, это так круто.

— Да, и ты выглядишь очень фотогенично. Если бы ты могла зайти ко мне как-нибудь на этих выходных, я бы с удовольствием сделал несколько твоих фотографий. В задней спальне есть большое окно, которое пропускает много света и я думаю, ты идеально подошла бы для этого. — Он отрывает маленький квадратик бумаги от уголка своего календаря, что-то записывает и протягивает ей. — Ты просто позвони мне, когда сможешь освободиться.

— Сколько? — спрашивает она.

— Двести, — говорит он.

— Хорошо.

Она засовывает листок в карман и выходит из комнаты.

— Какого черта ты, по-твоему, делаешь? — спрашиваю я, когда она проносится мимо меня.

— Это не твое гребаное дело, — говорит она.

— Ты отдаешь ему себя, — возражаю я. — Зачем тебе делать что-то подобное?

— У меня нет выбора, — отвечает она. — Ты сказал, что тебе насрать, что со мной будет. Угадай что? Мне тоже все равно, что со мной будет дальше. Ты сделал это. Так что спасибо тебе. В каком-то смысле это освобождает. И знаешь, что еще?

У меня такое чувство, что я не хочу этого знать, но я не останавливаю ее, и она продолжает.

— Может быть, теперь я наконец-то смогу тебя возненавидеть. Все, что происходит со мной сейчас, может быть, потому что ты позволил этому случиться, потому что ты хотел, чтобы это произошло. Если я возненавижу тебя, тогда, может быть, я наконец смогу двигаться дальше.

Она открывает свой шкафчик, достает из рюкзака бутылку виски и делает большой глоток.

Срань господня. Она действительно потеряла самообладание.

— Нет, — рычу я, хватая ее за руку и подталкивая к двери в пустой класс. — Ты не понимаешь, Элли. Ты не можешь просто уйти.

— Боже, Девон, ты не мог бы остановиться? — смеется она, и мне хочется разорвать ее пополам. — Я понимаю, правда понимаю. Я погубила тебя, и это моя вина. Но у меня нет того, что, по твоему мнению, у меня есть. Того, что ты получишь от меня, если продолжишь делать то, что, черт возьми, делаешь.

— Прекрати, бл*ть, врать! — кричу я.

— Я не лгу! — кричит она в ответ. — Верни мне мои деньги, Девон! Пожалуйста. Пожалуйста, верни мне мои деньги.

— Это не твои гребаные деньги, Элли.

— Я ненавижу тебя, — шипит она. — Лучше бы мы никогда не встречались.

Она кладет обе руки мне на грудь и сильно толкает меня. Я немного спотыкаюсь, прежде чем она плюет мне в лицо, и я снова оказываюсь на ней. Я вытаскиваю нож из кармана, раскрываю его и приставляю к основанию ее горла.

— Это чувство, черт возьми, взаимно, — говорю я ей. — И ты за это заплатишь.

— О, да? И как именно ты собираешься это сделать? Еще одна стрижка? Еще раз выставишь Одри напоказ по школе? Умоляю тебя, — усмехается она. Она обхватывает рукой мое запястье, на котором держится нож. — Ты собираешься угрожать мне единственной вещью, которая принесла мне хоть какое-то облегчение за последние несколько месяцев? А? Убедись, что это оставит след, Девон, иначе не зачтется.

Она наклоняется вперед, пока нож не впивается ей в кожу, отчего кровь стекает по горлу и скапливается у воротника ее черной футболки.

— Так-то лучше. Ты больше ничего не можешь со мной сделать, Девон. У меня ничего не осталось. Чем скорее ты это поймешь, тем скорее мы оба сможем двигаться дальше.

Потрясенный, я опускаю нож.

— Ты лжешь.

Она протягивает руки и кладет их по обе стороны от моего лица.

— Ты же знаешь, что это не так. Ты знаешь меня.

Я качаю головой.

— Я не знаю.

— Ты видел меня.

Она приподнимается на цыпочки, и ее губы едва касаются моих. Запах виски в ее дыхании достигает моих ноздрей.

— Прекрати, — говорю я ей.

— Я ничего не делаю. — Она сжимает в кулаке мою рубашку и прячет голову у меня на шее. — Я просто хочу чувствовать твой запах, — говорит она, делая вдох. — Ты так хорошо пахнешь. Знаешь, иногда он мне снится. Твой запах, твои руки на мне.

— Ты сумасшедшая, — говорю я ей, качая головой. — И ты пьяна.

Я сбрасываю ее с себя и чувствую что-то теплое и влажное на своей коже. Я смотрю на свою серую футболку и вижу спереди глубокое красное пятно крови.

— Упс, — говорит она. — Извини за это.

Я прижимаю ее к стене и накрываю ее рот своим, целуя так сильно, что наши зубы стучат друг о друга. Ее язык проникает в мой рот, когда она так же отчаянно целует меня в ответ, дразня мои губы своими зубами.

Опускаю руки и поднимаю ее за задницу, а она обхватывает ногами мою талию. Я несу ее таким образом в класс и пинком захлопываю дверь, затем подношу ее к учительскому столу и сажаю на его край, целую в губы, посасываю шею, пока втираю свой твердый член в ее киску.

— Девон, трахни меня, — умоляет она, берясь за пуговицу на моих штанах.

— Черт, — стону я. — Ты позволяла кому-нибудь еще делать это с тобой, пока меня не было?

— Нет, — возражает она. — Никому. Никогда.

— Если узнаю, что ты лжешь, я надеру тебе задницу, — говорю я.

Ее рука опускается ниже моего пояса. Мой член подпрыгивает, когда она обхватывает его рукой и гладит меня по всей длине.

— Черт возьми, это так приятно, — говорю я ей. — Потрогай себя. Намочи пальцы.

Я сжимаю свой член в руке, пока она расстегивает джинсы и залезает под нижнее белье. Я вижу это по ее глазам, когда ее пальцы погружаются в нее. Она покачивает бедрами, двигая ими внутрь и наружу, наблюдая, как я смотрю на нее, и тихий стон срывается с ее губ.

— Ты хочешь кончить? — спрашиваю я.

Элли кивает.

— Не надо. Пока нет.

Она выглядит обиженной, когда останавливает себя, но все равно делает это и обхватывает влажными пальцами мой член, проводя ими по кончику и смешивая мою предэякулят со своей. Я как раз собираюсь поставить ее на колени, когда раздается звонок, и в моей голове словно срабатывает будильник, и я вспоминаю, что я делаю и с кем я это делаю.

Я делаю пару шагов назад и засовываю свой член обратно в джинсы.

— Ты почти достала меня, черт возьми, — говорю я, качая головой. — Черт.

— Девон! — кричит она мне вслед, когда я убегаю с гребаной сцены, будто вся чертова комната в огне.

Я захожу в ванную и быстро ныряю в кабинку, запирая за собой дверь. Я плюю себе на руку, затем снова вынимаю свой болезненно твердый член и начинаю поглаживать его, не заботясь о том, что другие люди в ванной могут меня услышать. Я рычу, сжимая член в кулаке, представляя Элли на коленях, с высунутым розовым язычком и слезами, прилипшими к ресницам.

Она была лгуньей, но она всегда была такой хорошей маленькой шлюшкой для меня, и она была готова позволить мне делать с ней все, что я захочу, в том классе. Я мог бы надрать ей задницу, как я сказал, а потом трахнуть ее, и она наслаждалась бы каждой минутой этого.