9. ТЕО

Вот так поздно вечером я оказываюсь на полпути в местечко под названием «Мермейд-Лейн» после короткой остановки в собственной квартире, кишащей тараканами. Им лучше наслаждаться своими последними днями на этой земле. Их царству в моей духовке придет конец.

— Тебе действительно не обязательно это делать, — говорю я Салливану, наверное, в двадцатый раз.

— Я же говорил тебе, ничего страшного. Живу я один в огромном доме. Ну, почти один… Риз тоже живет там, когда приезжает в город. Но он вернется только через несколько недель.

— Хорошо...

Мысль о том, чтобы остановиться в особняке Салливана, не вызывает у меня особого восторга. Его богатство уже заставляет меня чувствовать себя неуютно. Красивая деревянная приборная панель его машины выглядит как салон старинного самолета, а одежда, которую он купил мне так буднично, наверняка стоит больше, чем я зарабатываю за месяц.

Наверное, я должна была привыкнуть к этому, ведь я общалась с Ангусом, но на самом деле это только заставило меня лучше осознать разницу между мной и безумно богатыми людьми.

Я уже довольно хорошо прочувствовала все это еще в старших классах. Моя мама была так рада, когда я выиграла стипендию в школу Пьедмонт, что ни за что не позволила бы мне отказаться. Но мне никогда не удавалось вписываться в это место, и борьба за существование среди богачей сильно подпортила самооценку, которая и так была не слишком крепкой.

Может быть, это было что-то подсознательное, когда я нанималась на работу к Ангусу… может быть, в глубине души мне нравится мучить себя, стоя рядом с деньгами и успехом, которых на самом деле никогда не достигну…

Но нет, я не собираюсь так думать.

Хватит с меня быть посредственной неудачницей, милой девушкой, которая всегда финиширует последней.

Я добьюсь богатства и успеха, открою свой ресторан и Салливан поможет мне в этом.

Ну и что с того, что мне придется пожить неделю в его невероятно роскошном холостяцком особняке, разве это может быть так плохо? По крайней мере, там не будет тараканов…

Я разеваю рот, когда мы сворачиваем на Мермейд-Лейн.

Особняк Салливана — не такой уж и роскошный.

На самом деле, он полностью разваливается.

Если бы дом Салливана был кораблем, то это было бы старое грузовое судно, которое пятьдесят лет находилось в нескончаемом шторме, а после вернулось в виде призрака.

Крыша прогнулась, краска местами облупилась, а двор зарос, как непроглядные джунгли: сорняки по пояс, деревья, покрыты мхом, а плющ, ползет по стенам. Крыльцо так густо заросло глицинией, что практически невозможно разглядеть большинство окон на первом этаже.

Остальная часть улицы выглядит не намного лучше.

Мермейд-Лейн представляет собой сборную солянку из обветшалых особняков, которые явно знавали лучшие дни. Те, что были отремонтированы, демонстрируют уровень вкуса, который можно было бы мягко назвать чудаковатым, и стоят рядом с убогими особняками, в которых творится настоящий хаос. Дом рядом с Салливаном выкрашен в ярко-фиолетовый цвет, а тот, что двумя особняками дальше, стоит среди блестящих китайских колокольчиков, газонных гномов и пластиковых розовых фламинго.

— Ух ты... — говорю я.

— Не то, чего ты ожидала? — Салливан одаривает меня кривой ухмылкой.

Он вылезает из машины, достает мою сумку из багажника и несет ее по ступенькам крыльца. Это спортивная сумка, в основном набитая одеждой, которую Салливан только что купил мне.

Теперь мне кажется, что вместо этого ему следовало бы вложить деньги в новый фонарь на крыльце. Или на краску для этой двери…

Салливан заходит внутрь, не утруждая себя ключом.

— Ты не запираешь входную дверь?

— Здесь особо нечего красть.

Это правда. В этом роскошном пространстве возникает странное ощущение пустоты. Внутри темно и гулко, большинство стен голые, а на полу нет ковров.

— Вот гостиная... — Салливан включает свет.

В гостиной стоит всего один потрепанный кожаный диван перед телевизором и буквально ничего больше.

— А вот и кухня...

Кухня Салливана чрезвычайно чистая, но, опять же, почти пустая. На столешницах нет ни одного прибора, а в фруктовой вазе лежит один-единственный апельсин.

В раковине стоит кружка, наполовину наполненная водой. Когда я открываю холодильник, молоко, яйца, масло и йогурт выглядят так, словно никогда не встречались друг с другом, спутники в пустынном, освещенном флуоресцентным светом пространстве.

— Завтра куплю еще продуктов, — Салливан окидывает взглядом скудное содержимое холодильника.

— Я так понимаю, ты редко готовишь...

— Иногда.... — он немного защищается. — Когда мой папа трез… то есть дома.

Салливан дергает подбородком в сторону кухонного окна, выходящего на задний двор, еще более заросший, чем передний. Вдалеке, за потрескавшимся и пустым, заросшим сорняками бассейном, виднеется домик у бассейна, почти утопающий в глициниях.

— Не волнуйся, — говорит Салливан. — Он никогда не заходит в главный дом, так что ты его не увидишь

— Я не против познакомиться с твоим отцом.

— Ты его не увидишь, — повторяет Салливан.

— Хорошо.

Я не могу до конца разобрать выражение лица Салливана… он выглядит несчастным и, возможно, даже немного смущенным, что для меня не имеет смысла, потому что, хотя его дом обветшал и в некотором роде пуст, он все равно огромен и в десять раз лучше, чем мой клоповник.

Я могла бы кружиться по кругу, раскинув руки, и ни к чему не прикасаться в этом месте. Могла бы с визгом бегать по коридорам, и вы бы даже не услышали меня из противоположного крыла дома.

Могла бы прожить в этом месте неделю, не сталкиваясь ни с Салливаном, ни с его отцом.

— Жалеешь, что не осталась у Мартиники? — спрашивает Салливан.

— Нет! Почему ты так говоришь?

Его темные волосы падают ему на глаза. Он демонстративно откидывает их назад, прямо замечая: — Здесь не так классно, как ты ожидала.

— Нееет.... — я даже не могу нормально произнести это слово. Я его расстягиваю в непонятное «Ньееее»...

Салливан качает головой, глядя на меня.

— Ты ужасная лгунья. Одна из худших, из всех кого я когда-либо встречал. Если бы я знал это заранее, у меня были бы серьезные сомнения по поводу нашего плана.

— Твоего плана, — напоминаю ему. — И я предупреждала тебя, что не могу притворяться.

— Да, говорила, — честно говорит Салливан.

— И мне жаль, что я была... эм... удивлена. У меня сложилось четкое впечатление, что ты богат.

Салливан фыркает.

— Жаль разочаровывать. Теперь ты знаешь грязную правду… я не богат.

Хотя был. В школе. Я не ошибаюсь насчет этого.

Его родители, должно быть, были богаты, когда купили этот дом. Но это было, по крайней мере, двадцать лет назад.

И, боюсь, я догадываюсь, когда именно начался упадок…

Мой желудок медленно и недовольно сжимается. Я смотрю в окно на тот темный и далекий домик у бассейна.

— Каждая моя копейка вложена в эту землю, — говорит Салливан. — Я с ног до головы в этой сделке с Ангусом, либо все, либо ничего.

Думаю, это хорошо. Это значит, что ему это нужно так же сильно, как и мне.

— Что ж... — я наклоняю голову, неубежденная. — Ты все еще вроде как богат. У тебя есть этот дом. И эта машина. И все твои модные костюмы...

Салливан пожимает плечами.

— Внешний вид имеет значение. Первое, что я сделал на свою первую зарплату, — купил приличный костюм. Иначе тебя никто не воспринимает всерьез.

— Так вот почему ты купил мне всю эту одежду?

— Именно поэтому. И посмотри, как по-другому Ангус относился к тебе.

Я прикусываю кончик ногтя большого пальца.

— Мне не понравилось, как он вел себя сегодня.

— Тебе никогда не нравилось, как он себя ведет. По крайней мере, сегодня ты одержала победу.

Я хмурюсь, скрещиваю руки на груди и прислоняюсь спиной к кухонной стойке Салливана.

— Не уверена, что согласна с такой оценкой.

Он напоминает мне: — Ты ведь получила отгул на половину рабочего дня...

Да, это так. И я была благодарна за это, но вряд ли это было без последствий. Или будущих осложнений…

— Да, но теперь Ангус ведет себя как сумасшедший и ревнивый. Что, если он начнет приставать ко мне?

— Не начнет, — Салливан ухмыляется. — Помни, он думает, что у тебя есть парень.

Боже, эта улыбка творит невероятные вещи с его лицом. Она оживляет его и рождает во мне жгучий порыв рассказать анекдот, или приготовить еду, или сделать прыжок с трамплина, или еще что-нибудь… что угодно, лишь бы произвести на него впечатление.

Вместо этого я качаю головой, заставляя себя сосредоточиться.

— Разве это не усложнит твой план?

— Вовсе нет. Это ключевая часть моего плана.

Мое лицо краснеет, и я встаю чуть прямее, устремляя на Салливана суровый взгляд.

— Я не собираюсь флиртовать с Ангусом, чтобы получить то, что ты хочешь.

— То, чего хотим мы, — напоминает мне Салливан. — Это и твой билет с дерьмовой работы, не забывай.

— Мне все равно. Я не собираюсь флиртовать с ним, чтобы добиться этого. Или еще чего-нибудь похуже...

— Тебе и не придется, — уверяет меня Салливан. — Трахаться с Ангусом не входит в план… ни для кого из нас.

Это заставляет меня фыркнуть.

— Ты уверен? Химия между вами была неоспоримой...

— Я имею в виду, что сделаю то, что должен, — невозмутимо отвечает он, — но давай пока придерживаться плана А.

— Рада слышать, что ты предан делу.

— Да, — говорит Салливан, и все шутки отходят на второй план. — Но я не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты мне доверяешь?

На его лице читаются лучшие побуждения, а в глазах видна честность.

Салливан выглядит искренним.

Он звучит искренне.

Но я уже была свидетелем того, насколько убедительным он может быть.

— Я не знаю, могу ли тебе доверять, — говорю я наконец. — Ведь мы итак по уши во лжи с этой сделкой.

Я ожидаю, что он будет оскорблён моим замечанием, но он принимает мои слова спокойно, медленно кивая, как будто внимательно обдумывает сказанное мной.