У него больше не было времени на размышления. Солдат схватил его за руку и резко дернул вверх, так резко, что если бы Рао не был от природы легок на ногах, он бы вывихнул себе плечо. Солдат протащил его по коридору в салон.

Его повалили на пол. Он едва успел подставить под него руки, как его нос треснулся о камень. Поднявшись на ноги, он снова упал под ударом сапога того же солдата, который его нашел.

Дюжина глаз обратилась на него: горстка имперских солдат регента, одетых в белые и золотые одежды Париджатдвипана, с саблями на поясе; толпа испуганных женщин, обнимающих друг друга; несколько мужчин в платках, один из которых упал на землю, с перерезанным горлом, его кровь стекала на пол.

И поэт, Балдев. Он был пожилым человеком, грузным, как могут позволить себе только богачи, с квадратной челюстью и носом с твердым, аквилинным лезвием. Его благородное лицо выражало ярость и страх.

"Я нашел его снаружи", - хрипло сказал солдат, притащивший Рао.

"Один из ваших, да?" Это спросил у Балдева другой солдат.

Балдев посмотрел на Рао.

Рао подумал о том, как он выкраивал себе место в этих салонах, потихоньку уговаривая одного из последователей Балдева сделать ему приглашение. Он думал о вопросах, которые задавал Балдеву, когда недоверие поэта немного оттаяло и он поневоле поверил, что Рао не имеет злых намерений и является лишь тем, за кого себя выдавал: человеком из Париджати, склонным к учености, с высокими идеалами и желанием видеть Ахиранью свободной.

Он подумал о том, что открыл ему Балдев. Секрет, которым они наполовину поделились после последнего салона.

Я знаю человека, который может помочь тебе.

"Я не знаю этого человека", - сказал Балдев, оглядев Рао с ног до головы с видимым презрением.

"Вы уверены в этом?"

"Я не общаюсь с людьми, которые не принадлежат к моему народу", - сказал Балдев. Его голос был звучным, звенящим бархатом, созданным для поэзии и политики. Сейчас в нем слышалось нарочитое отвращение к пьяному мужчине-париджати, распростертому на полу, и к солдатам, окружавшим его. "Этот дом полон таких развратных парийских развратников, как он. Во что бы то ни стало, арестуйте их всех. Я буду рад видеть свою землю свободной от них. Он не мой аколит".

Женщины, мужчины, все старательно избегали смотреть в его сторону. Он ответил тем же и уставился в пол.

"Отлично", - сказал другой солдат. Он говорил тихо, но серебряная манжета на его руке выдавала в нем командира. Его глаза были немигающими. "У меня к тебе несколько простых вопросов, поэт. Отвечай на них с невинностью, и ты сможешь уйти".

"Загадка, да?" Рао поднял голову и увидел, что улыбка Балдева невесела. Лишь натянутость этой улыбки говорила Рао о том, что он боится.

Как и должно было быть. Под острием адреналина, под бдительным терпением, которое ему привили долгие годы судебных и оружейных тренировок, Рао тоже боялся.

"Вы принимали участие в нападении на махал регента?" - спросил командир.

"Нет", - ответил Балдев.

"В ту ночь, когда прозвучал раструб, вы были здесь?" Голос командира был мягким.

Тишина. Возможно, до Балдева доходила реальность того, что перед ним стояло.

"Да", - наконец сказал Балдев. "Мы были здесь. Я и мои аколиты".

"Проповедуя политическую идеологию повстанцев", - уточнил солдат.

Балдев ничего не сказал.

Командир сделал один шаг вперед, сцепив руки за спиной.

"Много ли женщин приходит на ваши... лекции?" Взгляд командира скользнул к сгрудившимся вместе женщинам, слабо дрожащим от страха. "Говорите. Или я выпотрошу другого мужчину".

"Нет. Не так много женщин".

"Ты уверен, поэт?"

"Женщины с хорошей репутацией не часто заходят в дома удовольствий".

"Мы слышали, что ахиранские женщины не слишком беспокоятся о своей репутации", - сказал один из других солдат. Другой рядом с ним засмеялся. Эти двое, заметил Рао, были одеты не совсем в ту же форму, что и остальные. На их тюрбанах не было знака регента, а в просторечии Забана не было ахиранийского акцента. "Кто же эти женщины? Шлюхи?"

"Придержи язык", - ровно сказал их командир.

"Простите, командир Дживан", - сказал мужчина. В его голосе не было особого раскаяния.

"Говори", - обратился командир к поэту.

"Служанки", - жестко сказал поэт. "Кормилицы. Достаточно респектабельно".

"Тогда вам не составит труда вспомнить одну конкретную женщину: маленькая, молодая. Не выше, чем вон та". Он жестом указал на одну из женщин, которая выпустила небольшой выдох ужаса и гнева одновременно, не поднимая взгляда. "Темная кожа. Вы ее знаете?"

"Это может быть любая женщина".

"Она называлась Миной".

"Нет", - сказал Балдев. "Я не знаю эту женщину".

"До недавнего времени, - продолжал командир, - она была служанкой в махале регента. Она пыталась убить его гостя. Грязное дело. К счастью, ее остановили". Пауза. "Мы задались вопросом, - сказал он, - куда может пойти женщина, чтобы научиться таким вещам". Служанка. И вот ты здесь, поэт".

Рао почти слышал, как на губах Балдева зарождается аргумент: Какая польза такому человеку, как он, нападать на гостя регента?

Затем Балдев вспомнил, что сестра императора находилась в плену у регента. Рао видел, как он вспомнил об этом: внезапная серость проступила на лице поэта.

Ничто из сказанного им не могло его спасти.

"Мы нашли нескольких писцов, которые писали материалы, которые не должны были писать", - продолжал командир. "Откровенная ересь, скрытая в ахиранском письме".

"Где они?" - спросила одна смелая женщина. Ее голос дрожал.

"Их уже отвели на место казни".

"Пощадите хотя бы женщин", - прошептал Балдев. За все его вечерние лекции, его декламации, его голос никогда не звучал так слабо.

"Проблема в женщинах", - пробурчал командир.

"Что вы с ними сделаете?" - спросил поэт. Его голос дрогнул. Затем окреп. "Мы слышали, что император Чандра делает с женщинами. Пожалуйста..."

"Лучшая смерть, чем та, которую заслуживают нечистые женщины", - громко сказал один из двух солдат Париджати. "Вы, ахираньи, не знаете, как вам повезло".

Рот командира истончился. Затем он обратил внимание на своих людей. Сделал жест.

Соберите их.

Это было слишком. Один из ахиранийцев, стоявший на коленях в крови своего соотечественника, издал вопль и бросился вперед. Раздалось шипение стали, крик, взрыв свежей крови, когда наступил хаос и женщины бросились к двери.

В тот момент казалось, что нет причин не вмешиваться. Кем бы солдаты ни считали Рао, они собирались убить и его. Поэтому он повернулся, сбив с ног одного из солдат, и небрежно ударился руками и коленями о камень. В суматохе тел и оружия Рао чудом не был раздавлен или заколот. Когда он почувствовал удар сапогом в ребра, то принял это за удар. Его голова ударилась о пол. За его глазами вспыхнули звезды.

Без оружия ему ничего не оставалось делать, как перевернуться и схватиться за ногу другого солдата. Он застонал. Позади него, вокруг него, мужчины кричали. Один бросил книгу. По полу разлетелись снопы стихов.

Одна из женщин вышла за дверь и побежала по коридору, за ней бежал солдат. Рао остался лежать на полу.

Он выкрикнул проклятие, когда нож упал на пол рядом с его головой. Он поднял голову и увидел поэта Балдева, который смотрел на него, лицо его было в крови, над глазом расплывался синяк.

Балдев плюнул ему в лицо.

"Парийская мразь", - прорычал он. Это было отвратительное выражение лица, совершенно не соответствующее его рассудочной, интеллектуальной манере, которой он придерживался в прошлом. "Вы все - отбросы Париджати!"

Балдев с диким криком ударил кулаком ближайшего охранника - и тут его повалили на пол, прижали, а Рао остался на месте.

Солдат над ним - один из тех, кто не носил знак регента и смотрел на своего командира с едва скрываемым презрением, - посмотрел на Рао сверху вниз, впервые почувствовав родство.

"Ему не следовало этого делать", - хрипло сказал солдат. "Как только ты проникаешь под поверхность, они все становятся грубиянами".

Рао ничего не ответил. Его ребра болели. Его лицо было горячим от крови.

Если бы у него был меч, он мог бы отрубить этому человеку голову.

Солдат протянул руку. Рао взял ее.

"Сэр", - сказал солдат своему командиру.

"Тогда отпусти его", - сказал командир тем же скучающим тоном. "Я думаю, мы можем согласиться, что он только тот, кем кажется".

Солдат все еще колебался.

"Я могу заплатить", - заикаясь, проговорил Рао, немного ненавидя себя за эту уловку. Он засуетился. Он вытащил молитвенные камни Париджати, эти питхи, соединенные серебряными звеньями, из горловины своей туники. "Я могу..."

Наконец, казалось, этого было достаточно.

"Иди", - сказал солдат. "Беги, пьяный ублюдок. В следующий раз ты будешь лучше знать, как вмешиваться в имперские дела, не так ли?"

"Да, сэр", - сказал Рао.

Лучший мужчина доблестно сражался бы за этих плачущих женщин, за этих мужчин". Поэт. Лучшего человека вообще не было бы в этой комнате, в этом борделе.

Но Рао не был лучшим человеком. Он был всего лишь человеком с целью, и его работа еще не была закончена.

Спотыкаясь, он подошел к двери.

Поэт не смотрел на него. Поэт спас ему жизнь.

Рао оставил его на верную смерть.

Он проснулся от того, что Лата склонилась над ним, ее лоб был изрезан веером линий. Над ней потолок был покрыт резьбой с розами и цветами ириса. Значит, он снова во дворце иллюзий. Вдалеке до него доносились слабые звуки музыки. Но комнаты, которые он снял в этом прекрасном доме удовольствий, заведении с розовыми фонариками у дверей, были просторны, как королевские покои, и хорошо изолированы от шума внизу.

"Лежи спокойно", - сказала Лата. "Я промываю твои раны. У тебя ушиблены ребра".

"По крайней мере, скажи мне, что ты не снимала с меня дхоти", - тонко сказал Рао.

Он хотел пошутить, но Лата ответила: "Нет. Я позволила Прему сделать это. Хватит пытаться поднять голову".