Глава 32

25 Декабря

Эбби

Я сижу, скрестив ноги, в своей маленькой квартирке, вокруг меня беспорядок из рваной бумаги, повсюду разбросаны коробки с китайской едой на вынос.

Напротив меня сидит Дэмиен Мартинес, выдающийся адвокат по семейному праву.

Он не покидал меня почти три дня, только чтобы сходить в туалет и позвонить своей маме, чтобы убедиться, что он правильно записал информацию о её рейсе, после того как поздравил её с Рождеством.

Это было волшебно.

— Это должно стать нашей традицией, – говорю я, не особо задумываясь над своими словами. — Праздничная вечеринка, сочельник и рождественское утро у сестры, потом возвращение в город за китайской едой, подарками и отдыхом в одиночестве. – Я уже открыла несколько подарков от Дэмиена, что не должно меня шокировать, но это так. Получать подарки от этого мужчины, которые, как я знаю, он выбирал сам, а не какой-то личный покупатель или помощник, заставляет меня падать в обморок.

На данный момент я открыла два: светло-розовые спортивки с толстовкой ("Оставь их у меня, ладно? Чтобы тебе было что надеть") и дорожный футляр для моей косметики ("Поскольку ты будешь ездить туда-сюда"), всё идеально моего размера и цвета.

Дэмиен открыл набор гранёных хрустальных стаканов для виски, новую бутылку своего одеколона и бутылку любимого виски. Всё это было куплено перед вечеринкой, и совесть подсказывала мне, что я могу просто оставить это у него дома, если он откажется видеться со мной когда-либо ещё.

Но когда он бросает мне третий подарок, беспорядочно завёрнутый в красную бумагу (да, мужчина упаковал свои подарки, хотите верьте, хотите нет), глупая улыбка на его лице говорит мне о том, что я совершила ошибку, строя годовые планы, когда мы встречаемся меньше двух месяцев.

Господи, Эбби, остынь!

— Я не имела в виду... ещё слишком рано, я просто...

— Это отличная традиция, naranja, – говорит он, улыбаясь. — Мне она нравится.

А потом, потому что я никогда не могу удержать свои слова, я снова говорю.

— Знаешь, Кэт рассказала мне, что это значит, – говорю я, улыбаясь. — Ты называешь меня так неделями.

— Оранжевый? – говорит он с улыбкой, но его глаза говорят мне, что он знает, что я имею в виду. Я сворачиваю кусок рваной бумаги и бросаю его ему в голову. — Naranja означает оранжевый. Media naranja означает половину апельсина.

— Так она мне сказала, – говорю я, медленно просовывая палец под ленту подарка, лежащего у меня на коленях.

— Мой папа так называет мою маму. Говорит, что она его вторая половина, несмотря на то, насколько они разные. – Мой палец перестаёт двигаться, замирает от его честности. — сейчас это означает, что неважно, сколько они ссорятся, сколько ошибок совершают, они всегда подходят друг другу. Она всегда будет его второй половинкой. – Я облизываю губы, и его глаза наблюдают за происходящим, прежде чем он продолжает говорить. — Думаю, я уже тогда знал. В то первое утро с тобой.

У меня нет слов.

У меня нет способа ответить или сказать ему, что это значит для меня, не боясь полностью и окончательно его напугать.

— Открой его, детка, – говорит он, наклоняя подбородок к подарку у меня на коленях. — У тебя есть ещё один после этого.

Открыть подарок – более лёгкий вариант для моих перегруженных эмоций, поэтому я делаю, как он сказал, срываю обёрточную бумагу и открываю...

Одеяло.

— Одеяло? – спрашиваю я с лёгким смешком в голосе. Оно темно-синее, практичное и простое, но мягкое и, кажется, тёплое.

— У них не было розового, иначе я бы купил такое, – говорит он, улыбаясь, когда я начинаю его разворачивать. — Оно с подогревом.

— С подогревом? – спрашиваю я, сбитая с толку.

— Ты сказала, что в твоей спальне холодно. Твои ноги замерзают. – Я опускаю материал на колени, вижу шнур, который повышает и понижает температуру. — Это будет полезно, чтобы согреть их зимой, прежде чем ты залезешь в постель. Ты не сможешь спать под ним – это небезопасно, но оно поможет расслабиться. – У меня голова идёт кругом.

— Ты купил мне одеяло с подогревом, потому что я сказала тебе, что в моей спальне всегда холодно. – Моё лицо мягкое, смущённое этим простым действием. — Я сказала тебе это один раз. – Он придвигается ближе ко мне, ставит контейнеры на журнальный столик, пока наши колени не соприкасаются.

— Я помню всё, что ты мне говоришь, Эбигейл, – говорит он, убирая волосы за плечо. Он уже говорил это однажды, и я подумала, что это фраза... но вот мы здесь. — Ты привыкнешь к тому, что я забочусь о тебе, – говорит он, нежно прижимаясь своими губами к моим.

Я всё ещё не знаю, что сказать.

— Давай, ещё один, – говорит он, кладя мне на колени небольшую коробку. Эту он не заворачивал, коробка размером с книгу, прекрасно обёрнутая большой красной лентой. Мои пальцы хватаются за конец и тянут, прежде чем я отрываю бумагу, открывая простую белую коробку. Сняв верхнюю часть, я разворачиваю папиросную бумагу и вижу ярко-розовое бикини со стрингами. Поднимая его, я смотрю на него с крайне скептически поднятой бровью.

— Тебе придётся носить его с тем, что я запланировал.

— Что ты запланировал?

— Продолжай искать, – говорит он, и его лицо расплывается в самой большой, самой мальчишеской ухмылке, которую я когда-либо видела. Он не может сдержать себя от волнения, охватывающего его. Я отодвигаю папиросную бумагу и вижу конверт с моим именем, написанным черным, утилитарным мужским почерком.

Когда я открываю конверт, мои брови снова нахмуриваются, прежде чем посмотреть на него.

— Что это? – Он просто улыбается, наклоняясь вперёд, чтобы нажать на пространство между моими бровями. Я продолжаю смотреть. — Бора-Бора?

— В марте. Ты и я.

— Мы едем на Бора-Бора? – спрашиваю я, и его улыбка чуть-чуть спадает.

— Да. Кэт сказала, что ты всегда хотела поехать.

— Кэт?! – Улыбка возвращается.

— Да.

— Ты говорил об этом с Кэт?

— Да, а что? – Боже, эта улыбка заразительна, и я не могу не вернуть её.

— Она знала о... вечеринке! О плане! Она не упоминала об этом! – Я вспоминаю, как она согласилась, что я должна сказать ему правду, и думаю, знала ли она тогда.

— Да, ну. Может быть, у неё было больше веры, чем у тебя.

— Да, может быть, – говорю я, перекладывая брошюры и билеты на самолёт. — Я никогда не была за пределами страны.

— Вот почему это на март. Кэт сказала, что так будет легче перенести взлёт. У тебя будет время получить паспорт.

— Ты хочешь отправиться со мной в отпуск? – говорю я, глядя на него, теперь уже совершенно потрясённая.

С каждым мгновением после той вечеринки я всё больше понимаю, насколько всё изменилось с нашего соглашения, что всё будет просто развлечением. Руки Дэмиена двигаются, забирая кучку бумаг и отодвигая их в сторону, прежде чем держать моё лицо по обе стороны, заставляя меня посмотреть на него. Моё сердце бешено колотится, пульс определённо ощущается в его руках.

— Эбигейл, я хочу отправиться с тобой куда угодно. Ты сказала, что хочешь быть крутой тётей, путешествовать и... быть поглощённой.

Моё сердце замирает от его слов, но он продолжает говорить. — Ты поглотила меня. Я не знаю, как ты это сделала, но я безумно, глубоко влюблён в тебя. Каждое мгновение каждого дня поглощено мыслями о тебе, планированием будущего, умиранием от желания быть с тобой.

— Дэмиен, я... – Я не знаю, что я собираюсь сказать, но это не имеет значения. Он обрывает меня.

— День за днём, детка. Мы принимаем это день за днём. Но день за днём, мы будем смотреть в будущее. И прямо сейчас это будущее выглядит так: ты в ярко-розовом бикини на пляже на Бора-Бора. Хорошо?

Я улыбаюсь, потому что, что мне ещё делать?

— Хорошо, – говорю я.

А потом он целует меня, и я не могу думать ни о чём, кроме его губ на моих.

Кажется, он согласен, его руки скользят по моим бёдрам и проникают под безразмерный рождественский свитер, который я ношу, стягивая его через голову. Мгновенно его руки переходят к застёжке, расстёгивая лифчик и отбрасывая его в сторону. Его пальцы переходят к поясу моих леггинсов, натягивая и щёлкая им о мою кожу.

— Сними их, – говорит он, и я встаю, судорожно снимая их, наблюдая, как он снимает свою одежду.

Боже, этот мужчина чертовски хорош. Твёрдый в нужных местах, ещё твёрже в лучших, этот счастливый путь, ведущий к моему любимому месту из всех...

Он сидит на моём ковре, вокруг него куча бумаги, и я решаю, что они мне нужны. Он пристально наблюдает за мной, пока я отцепляю ногу от леггинсов, отбрасываю их в сторону, прежде чем опуститься на пол и поползти к нему.

— Господи, rubia, блять, да, это горячо, – говорит он низким, задыхающимся голосом, а я просто улыбаюсь, ползая, пока не оказываюсь прямо между его ног. — Что ты... – Моя рука движется к его твёрдому члену, медленно водя верх-вниз, пока я смотрю на него, облизывая губы. — Иисус, мать твою, Христос, – говорит он, задыхаясь.

Я наклоняюсь вперёд, беру головку в рот и сосу, смазывая уже капающую с него сперму.

— Ты хочешь этого? Хочешь мой член, детка? – Слова звучат почти сладко, и его рука перемещается к моей голове, хватает шёлковую резинку и отбрасывает её в сторону, мои волосы рассыпаются по плечам.

Я двигаюсь дальше, прижимая язык к нижней части и нежно стону от его вкуса. Я концентрируюсь на его руках в моих волосах, на его тяжёлом дыхании, на твёрдом полу под моими коленями, эротично покусывая его, пока он не коснётся задней стенки моего горла.

— Вот так, детка, чёрт, да, – говорит он, и когда я поднимаю глаза, он смотрит на меня сверху вниз, его рука держит волосы, которые он распустил. — Соси мой член, как хорошая девочка. – Я стону от его слов, и он стонет, когда вибрация проходит через него. От одного этого звука я сжимаюсь, чувствую себя опустошённой, нуждающейся в собственной форме освобождения. Я опускаю руку вниз, осторожно раздвигая себя и чувствуя, какая я мокрая. Когда моя голова наклоняется вниз, принимая его так глубоко, как только могу, я обвожу свой клитор, стону, когда головка его члена ударяется о заднюю стенку моего горла.