10

ГРИГОРИЙ

Когда приземляется последний удар, раздается хруст костей под неумолимой силой кулаков моих людей, я прислоняюсь спиной к холодной стене, не впечатленный. Интервент, которого теперь едва можно узнать в том человеке, который думал, что сможет проникнуть в наши ряды, неподвижно лежит на земле. Я наблюдаю из угла за разворачивающейся передо мной сценой с монотонностью, которая стала слишком знакомой. Пытки, боль, отчаянные мольбы о пощаде, все это часть работы. И, честно говоря, временами она становится очень скучной.

— Он еще дышит? — Спрашиваю я, мой голос ровный, отстраненный от только что произошедшей жестокости. Один из моих людей, Твитч, проверяет, его движения эффективны, отработаны.

— Едва ли, — отвечает он, поднимая на меня глаза в поисках следующего приказа.

Я киваю, уже думая о будущем.

— Пока не отрезайте ему язык. Убедитесь, что он заговорит раньше. Нам нужно знать, кто его послал.

Твич вопросительно поднимает бровь, но я не даю ему возможности высказать свое недоумение.

— Приготовьте воду, пока он нужен нам живым.

Остальные мужчины обмениваются взглядами, но им лучше не спорить. Они видели смерть и разрушения от рук своего лидера и понимают ценность пленника.

Моя работа - добывать информацию, каким бы изнурительным и мучительным ни был процесс. Я видел бесчисленное множество людей, сломленных до бесчувствия, и только перспектива предоставления информации восстанавливала их волю к жизни.

— Хорошо, — говорю я, мой голос низкий и угрожающий. — Скажи нам, кто тебя послал. Мы можем сделать это быстро и относительно безболезненно, а можем и затянуть. Выбирай сам.

Пленник, тощий мужчина с дикими глазами, смотрит на меня вызывающе.

— Ты ничего от меня не получишь, — рычит он.

Я ухмыляюсь, протягивая руку в перчатке, чтобы сжать его челюсть.

— Думаю, ты нас недооцениваешь, — говорю я, в моем голосе звучит угроза. — Мы не из тех, кому ты хочешь бросить вызов.

Он шипит, его глаза расширены от страха, но упорно молчит. Я отпускаю его челюсть и встаю, скрестив руки на груди. Пора менять тактику.

— Хорошо. Если ты не хочешь говорить нам добровольно, мы найдем другие способы заставить тебя говорить. — Я поворачиваюсь к Твитчу. — Принеси соль.

Я киваю Твичу, который достает из кармана небольшой пакетик соли. Мужчина с ужасом наблюдает, как Твитч насыпает ее на его раны, грубые гранулы жалят, как иголки.

— Кто тебя послал? — Я требую, мой голос низкий и холодный. — И что им от нас нужно?

Мужчина корчится от боли, когда соль разъедает его плоть, но не сдается.

— Я ничего вам не скажу, — задыхается он, его голос хриплый от мучений. — Ты никогда не узнаешь моих секретов.

Я ухмыляюсь, и по моим венам разливается холодное чувство. Этот человек, так решительно настроенный хранить свои секреты, даже не представляет, во что он ввязывается.

— Отлично, — говорю я, и в моем голосе появляется угроза. — Посмотрим, как долго ты сможешь продержаться. — Я жестом показываю Твитчу, чтобы он насыпал еще соли на раны, и тот кричит от невыносимой боли.

Но я вижу, что он не сдается. Его глаза по-прежнему устремлены на меня, полные непокорности и обещания, что он никогда не сломается под давлением.

— Мы будем убивать тебя медленно, — говорю я, мой голос ледяной. — И поверь мне, это самый простой выход для меня.

Глубоко вздохнув, я машу рукой Твитчу.

— Принеси мне электро-щипцы.

Твич приносит мне электро-щипцы, и я угрожающе держу их перед мужчиной.

— Последний шанс, — шиплю я. — Скажи нам то, что мы хотим знать, или мы позаботимся о том, чтобы ты пожалел об этом.

Он смотрит на меня, его лицо искажено смесью страха и презрения.

— Я никогда ничего вам не скажу.

Я прижимаю к его коже шило, и электричество проходит сквозь него, озаряя его тело голубым светом. Он кричит от невыносимой боли, но все равно не дрожит.

Я отпускаю шило, наблюдая за тем, как он бьется в конвульсиях на земле. Наконец он смотрит на меня, его глаза молят о том, чтобы это закончилось.

— Знаешь, — начинаю я, мой голос низкий и насмешливый, — ты первый, кто продержался так долго. Я должен похвалить тебя за твое... упорство.

Я наблюдаю, как Твитч готовит следующий раунд агонии для нашего пленника, приводя его в сознание с помощью воды. Он смотрит на меня, его глаза полны отчаяния, и я вижу, что переломный момент неминуем.

— Отлично, — усмехаюсь я, в моем голосе звучит презрение. — Посмотрим, как долго ты сможешь продержаться.

Я говорю Твитчу, чтобы он продолжал следующую пытку, и он прикрепляет конечности мужчины к ржавой металлической раме. Крики мужчины наполняют комнату, пока Твитч подает электрический ток и затягивает винты.

Мужчина корчится от боли, стиснув зубы, а в воздухе витает запах горелой плоти. Некогда тощий мужчина превращается в скелетную фигуру, его некогда дикие глаза становятся тусклыми и безжизненными.

Решимость мужчины, некогда несокрушимая, начинает давать трещины. Его голос, некогда полный неповиновения, теперь умоляет о пощаде.

— Пожалуйста, — шепчет он, — Пожалуйста, убейте меня.

Вся эта сцена уже начала истощать мое терпение. Пытки ради информации – это одно, а бесконечные унижения – совсем другое. И, по правде говоря, сегодня у меня относительно хорошее настроение, что редкость, которая не должна пропадать даром для таких, как он. К тому же ясно, что он не захочет говорить, что бы мы ни делали.

Не говоря ни слова, я достаю пистолет, и его вес становится привычным и комфортным в моей руке. Затем, с точностью, рожденной годами практики, я спускаю курок и стреляю ему прямо в глаз.

Я убираю пистолет в кобуру и ухожу, не оглядываясь, безжизненное тело мужчины - всего лишь деталь в грандиозной схеме вещей.

Я выхожу из комнаты. На моем костюме, который в начале дня был чист и идеально выглажен, теперь видны брызги крови - яркое, пунцовое свидетельство утренней работы. Это худший способ начать день, и я мысленно помечаю, что в следующий раз надену что-нибудь более практичное. Но в нашей работе практичность часто отходит на второй план, когда нужно создать определенный имидж. Ну что ж…

Поднимаясь по лестнице в комнату Луки, я мысленно прокручиваю в голове предстоящий разговор. Луку нужно ввести в курс дела, и хотя он не любит лишних подробностей, последствия сегодняшних событий могут всколыхнуть всю нашу деятельность.

Не удосужившись постучать - вежливость, редко наблюдаемая среди нас, я врываюсь в его комнату. Лука там, как и ожидалось, - силуэт на фоне окна с сигаретой на губах, погруженный в размышления или просто наслаждающийся моментом одиночества.

Я прочищаю горло, чтобы объявить о своем присутствии, и Лука поворачивается, дым клубится вокруг него, как защитная пелена. Его глаза, острые и оценивающие, останавливаются на мне, одним взглядом оценивая мою внешность.

— Григорий, — приветствует он, его голос ровный, не выдающий удивления моим внезапным появлением. — У тебя кровь на костюме.

Да, ни хрена себе. Новость года. Но сейчас не время для сардонических обменов. Пора выкладывать все начистоту.

— Сегодня у нас был незваный гость, — начинаю я, мой тон соответствует серьезности ситуации. — Что-то вынюхивал. Ничем хорошим это для него не закончилось.

Выражение лица Луки не меняется:

— И?

Я стою перед Лукой, и серьезность ситуации витает в воздухе между нами.

— Человек, с которым мы имели дело, подозревается в том, что он был взаимным контактом между нашим синдикатом и синдикатом Переса, — объясняю я, мой голос ровный, несмотря на мельтешение мыслей в моей голове. — Поймали его тайком. Я думаю, что это может быть признаком чего-то худшего на горизонте.

Лука остается невозмутимым, но я замечаю легкое сужение его глаз - явный признак того, что он догадывается о более широких последствиях моего доклада. Он долго затягивается сигаретой, дым вьется в воздухе, как будто медленно выдыхая мысли.

— Я получил информацию от моих информаторов, — наконец говорит Лука, понизив голос, — что сейчас собирается оперативная группа полиции. Их цель? Связи мафии в этом районе. Нам пришлось оборвать несколько нитей, чтобы защитить себя.

Эта информация не удивила меня, но она добавляет еще один слой сложности в нашу и без того шаткую ситуацию. Знание того, что правоохранительные органы затягивают петлю на шее мафии, означает, что мы должны быть еще более бдительными, еще более безжалостными в защите наших интересов и наших людей.

— Есть какие-нибудь признаки того, что они приближаются к нам? — Спрашиваю я, уже мысленно перебирая список уязвимых мест, которые нам нужно устранить.

— Пока нет, — признает Лука, — но мы не можем позволить себе рисковать. Нам придется пересмотреть наши операции и убедиться, что нет никаких зацепок, которые могли бы привести их к нам.

— Я усилю охрану, начну чаще менять наших ребят. И я свяжусь с нашими контактами, посмотрим, сможем ли мы опередить любые шаги, которые может планировать оперативная группа, — говорю я, роль главы службы безопасности подходит мне как вторая кожа.

Лука кивает, молчаливо выражая одобрение.

— Делай все, что нужно, Григорий. Обеспечь нам безопасность. Это твой главный приоритет.

— А твой приоритет, — возражаю я, окидывая его пристальным взглядом, — должен заключаться в том, чтобы немного отдохнуть.

Он приподнимает бровь, на его лице отражается смесь веселья и скептицизма.

— О чем ты говоришь?

— Ты выглядишь уставшим, — прямо заявляю я. Это правда. Тени под глазами, легкая сутулость в позе, которую, как он думает, никто не замечает, все это кричит об усталости.

Лука издал короткий сардонический смешок, в котором больше усталости, чем веселья.

— Я подумаю об отдыхе сразу после того, как найду няню, которая согласится работать на мафиозную семью.