— Ничего, — немедленно уверяет она.

— Я знаю, что это ты, так как туфелька исчезла. Я обыскал свою комнату, и её там нет.

— Всё, что я сделала – всего лишь отдала ему туфельку, как он попросил, — она задыхается от рыданий, пытаясь перевести дыхание. — Она не принадлежала ей. Я знала, что не могу хранить её здесь, поэтому отдала ему.

— Кому? — я хмурюсь.

— Месье Мулену. Она не её, — она качает головой, её лицо бледное, но на её щеках есть два красных пятнышка. — Я всего лишь сделала то, что было правильно. Я вернула ему туфельку.

В этом нет смысла.

— Какого хрена он захотел вернуть туфлю? — спрашиваю я. — Он хотел, чтобы она была у женщины, которой подойдёт. В этом весь смысл аукциона. Ты не хотела, чтобы она была у Синди, но тот псих хотел.

— Нет, он не хотел, — её лицо становится упрямым. — Я могу это доказать. У меня есть сообщения. Я написала ему, и сказала, что туфля по праву моя. Я рассказала о билетах и заявила, что, хотя она и подходит Синди, её должны были отдать мне, согласно нашему первоначальному соглашению. Я сказала ему, что ты забрал туфельку для неё. Я спросила, не согласится ли он сделать мне такую же, если я заплачу ему.

— Какого хрена тебе так нужна стеклянная туфелька? — спрашивает Саша Волков.

— Это искусство, — она рыдает. — Потрясающее искусство, и я хочу её в свою коллекцию. Он отказал мне, сказал, что не сможет сделать ещё одну, так как он выбросил всю работу, которую проделал над ней, так как она должна была стать его последней работой. Он задал мне несколько вопросов о Синди, туфельке… тебе.

— Обо мне? — мой голос дрожит от едва скрываемого гнева. — Как ты думаешь, почему он спрашивал обо мне, если всё, чего он хотел – это туфля?

— Я не понимаю! — голос Иветты дрожит от страха, но, несмотря на ужас, она всё равно возмущена. Праведная.

Я хочу обернуть свои руки вокруг её горла и выдавить из неё жизнь. Я не могу. Сильванову это может не понравиться, и тогда у меня будут проблемы с его командой, и в любом случае, у неё может быть информация, которая мне когда-нибудь понадобится.

Ужасная мысль закрадывается в мой мозг, царапая грани моего разума. Что, если этот грёбаный художник-извращенец забрал её? Это практически кошмарный сценарий. Это не связано с бизнесом или местью. Это личное. Одержимость. Если я прав, и этот грёбаный извращенец забрал мою Синдерс, потому что ей подошла обувь, то что он собирается с ней делать?

— Сейчас же открой свою почту, — приказываю Иветте. — Я хочу прочесть всё, что ты отправила Мулену. Тебе нужен твой ноутбук?

Она качает головой.

— Всё в моём телефоне.

Я хватаю её подбородок, достаточно сильно, чтобы заставить её завизжать, и поворачиваю её лицо ко мне.

— Если я узнаю, что ты что-то скрыла от меня, я убью тебя, и сделаю это медленно и мучительно.

Она кивает, весь цвет исчез из её лица, оно стало пепельным.

— Если она умрёт, или пострадает, я, блядь, сделаю что-нибудь похуже, чем убью тебя.

— Что может быть хуже моего убийства? — её голос ломается от вопроса.

— О, есть так много вещей, которые хуже смерти.

— Если она умрёт, это не моя вина, — утверждает она. — Я только говорила о туфельке.

— Тогда тебе лучше сделать всё возможное, чтобы помочь нам вернуть её, не так ли? — говорит Сильванов. Его голос устрашающе спокойный. Как океан перед приливной волной. — Если ты будешь сотрудничать, и мы вернём её вовремя, тебе не причинят вреда.

Она дрожит, когда передаёт мне телефон.

— Он не причинит ей вреда. Он художник. Он гений.

— Он извращённый ублюдок, — рявкаю я.

Затем меня охватывает чувство вины.

Я обвиняю Иветту, но на самом деле это моя вина. Синди никогда не хотела эту грёбаную туфлю. Она думала, что это было странно. Если бы я не надавил на неё, она отдала бы туфлю Сиенне, которая поместила бы её в своей галерее, и тогда Сиенна была бы той, кого ненавидит Иветта. Она несколько раз поднимала эту тему, а я откладывал её, думая, что с ней мы сможем повеселиться. Теперь она исчезла. И Синди тоже.

Я хватаю Иветту за руку и грубо вытаскиваю из кресла.

— Отпусти меня, ненормальный ублюдок! — она бьётся об меня, упираясь каблуками в дощатый пол, а я тащу её в гостиную. Джеймс следует за мной по пятам, но Сильванов держится в отдалении, как будто знает, что сейчас произойдёт.

— Ты сошёл с… — слова Иветты обрываются, когда я бросаю её на пол.

Я поворачиваюсь к полке с её самыми ценными вещами, мерцающим в слабом свете комнаты, как блестящие бриллианты. Я хватаю первое, что бросается в глаза и бросаю на деревянный пол и стекло разбивается на тысячи осколков искрящихся кинжалов.

— Неееееет! — голос Иветты пронзительный, но она не может достаточно быстро встать на ноги, чтобы остановить меня. Одну за другой я бросаю стеклянные статуэтки на пол, в стены, и в неё. Её самовлюблённая, извращённая жадность подставила мою Синдерс под удар. Она хотела разбить её на кусочки, уничтожить, чтобы она стала мне не нужна, но моя одержимость, моя любовь к Синдерс чертовски глубже, чем это. Может, мы и не идеальны, может, мы разбиты, но она – моя навсегда, и я всегда буду защищать своё. С гортанным рёвом я хватаю тяжёлый деревянный шкаф, в котором хранятся разбитые мечты Иветты, и толкаю его вперёд. По комнате разносится эхо осколков, сопровождаемое криками Иветты, и это музыка для моих грёбаных ушей. Моя грудь вздымается, когда я вижу свой путь разрушения. Иветта забилась в угол, крепко обхватив руками грудь, её сотрясают рыдания, а кровь пронзительными струйками вытекает на поверхность плоти.

— Т-ты раз-разбил их все! Почемууу? — её рыдания тяжелы и прерывисты, и здесь, в этот момент, эта отвратительная сука самая красивая, какой когда-либо была – плачущая от отчаяния и разрушенная моими руками. Я наклоняюсь и провожу пальцами по её волосам, натягивая кожу головы. Я провожу своим носом по её, запах её слез совершенно восхитительный.

— Тебе повезло, что это были твои драгоценные статуэтки, а не все кости и сухожилия в твоём теле. Ты грёбаный позор, — рычу я. Я освобождаю её от своей хватки щелчком запястья и делаю шаг назад, смахивая воображаемую пыль со своих брюк.

— Уведи её отсюда, пока я не изменил её лицо, — говорю я Джеймсу.

Он дёргает Иветту и тащит её за руку, прикладывая столько усилий, что она спотыкается и подворачивает лодыжку. Она визжит в агонии, когда её нога подгибается под ней, но Джеймс не жалеет её. Он поднимает её на ноги и продолжает тащить прочь.

Я поворачиваюсь к Сильванову.

— Послушай, возможно ты захочешь отказаться от этого сейчас. Я знаю о твоём партнёре. Я знаю о твоей организации, и что вы работаете с женщинами, которые подверглись жестокому обращению. Я не могу обещать, что не причиню вреда Иветте, если придётся. Я сделаю всё, что нужно, чтобы вернуть Синди, и, если это значит, что придётся уничтожить Иветту, я сделаю это.

Он наблюдает за тем, как я говорю, слегка наклонив голову в одну сторону.

— У меня есть правила. У моего партнёра более строгие правила. Тем не менее, я бы сделал что угодно, нарушил бы любое правило на этой грёбаной земле, чтобы вернуть своё Солнышко. Я понимаю. Я помогу. Всё, что произойдёт в погоне за твоей женой, останется между нами в этой комнате. Если тебе нужны люди, я доставлю их сюда за день. Я знаю, мы обсуждали, что охрана твоей жены – это женщины, и я считаю, что так и должно быть, но у меня есть мужчины, которые отслеживают людей, снайперы, всё, что тебе, блядь, нужно. Скажи слово, и они здесь.

Я тяжело сглатываю. Я не знаю этого парня, но он предложил мне поддержку, как только она мне понадобилась.

— Есть адрес электронной почты, указанный в обмене между Иветтой и художником? — спрашивает он.

Я киваю.

— Хорошо, с нами работает хакер, и он может узнать почти всё. Если ты доверишься мне и дашь мне информацию, которую получишь из телефона Иветты, я смогу начать вникать в дела этого урода.

У меня есть детектив, который работает на меня, и парень, который взламывает для меня людей, когда это необходимо.

— Насколько хорош этот хакер? — спрашиваю я.

— Чертовски хорош. Правительственный уровень. Может влезть почти во всё.

Я киваю.

— Хорошо. Да, это было бы здорово. Я поручу моему детективу следить за этим ублюдком, а ты втянешь своего парня в его онлайн дерьмо.

Он снова кивает и направляется к двери.

— Я собираюсь найти свою жену. Пришли мне всё, что найдёшь в телефоне этой сучки, и мы займёмся этим.

Затем он уходит, оставляя меня наедине с Волковыми. Он даёт нам возможность обсудить, что мы будем делать, и оставляет за собой возможность отрицать любые действия, которые мы предпримем с этого момента. Если у меня и были сомнения по поводу его охраны для Синди, то теперь их нет. Мужчина невозмутимый, обособленный, и явно собрал замечательную команду.

Первое, что я сделаю, когда верну Синди – очищу дом. Все ублюдки, в которых я не уверен – уйдут. Я вернусь в старую страну, чтобы набрать новой крови и убедиться, что они верны, как собаки. Тогда я верну свою чёртову компанию, постепенно избавлюсь от сомнительной стороны бизнеса, и, в конце концов, я стану непобедимым, если вы только не хотите умереть.

Мой отец построил империю, но когда он перешёл к законному бизнесу, то не смог полностью избавиться от незаконного, и по мере того, как она становилась меньше, уменьшалась и наша армия.

Я искуплю грехи отца и, когда наведу порядок в доме, стану слишком сильным, чтобы кто-то мог мне перечить. Не то, чтобы это было основано на бизнесе, но мне нужно знать, что никто не будет преследовать Синдерс в будущем.

Джеймс возвращается в комнату.

— Она заперта в красной комнате, — говорит он с жёсткой ухмылкой.

Красная комната – одна из немногих комнат для гостей с замком на двери. Мы с Джеймсом решили, что это, должно быть, была комната, где они держали пленников в прежние времена, и что стены окрашены в тёмно-красный цвет, чтобы скрыть пятна крови. Это была чушь собачья, но Иветта и её дочери боялись этой комнаты, так что время, проведённое там взаперти только усилит её трепет.