12

Адриан

В тот вечер я пробыл в "Ящике Пандоры" до поздней ночи, уже после того, как спортзал опустел. Мне было необходимо отвлечься, чтобы направить в нужное русло бурные эмоции, бушевавшие во мне после разговора с Сиенной. Тренажерный зал в этот час представлял собой другой мир - тихий, почти медитативный, единственными звуками были лишь редкий стук гирь и ровный ритм моего дыхания.

Под приглушенным светом, посвященным Хэллоуину, я занимался с несколькими товарищами по команде, которые тоже искали утешения в поздний час. Леви был тихим, но сосредоточенным, а Лиам - отстраненным, но решительным. Часть меня все еще интересовало, что произошло между ним и Лили, но пока он никому не рассказывал.

Никто не знал.

А учитывая, что Лиам хранил свои секреты так же тщательно, как и свою сеть, я сомневался, что кто-то узнает, если он сам не захочет рассказать.

Переходя от одного упражнения к другому, я чувствовал, как напряжение постепенно уходит из моих мышц. Физическая нагрузка была катарсическим средством, способом выплеснуть накопившееся разочарование и смятение. С каждой каплей пота я чувствовал, как с меня снимается эмоциональный груз дня. Мой разум, обычно представлявший собой вихрь мыслей и стратегий, обрел редкий момент ясности среди напряжения физической активности.

Я бы предпочел трахаться, но знал, что это не отвлечет меня так, как должно.

Дом был тих и окутан темнотой. Мое тело болело от тренировки - физическое напоминание о том, сколько усилий я приложил в спортзале. Направляясь на кухню, я намеревался съесть немного протеина, чтобы помочь восстановлению. Но по мере того, как я перемещался по знакомому пространству, в моей голове неотступно повторялся разговор с Сиенной, состоявшийся днем ранее. Спортзал, конечно, хорошо отвлекал, но не избавлял от основной проблемы, а только от симптомов.

Заметив безупречно чистый пол, я понял, что одна из горничных, должно быть, убрала разбитое мной ранее блюдо. Эта мысль раздражала меня, напоминая о том, что я потерял контроль над собой. В порыве разочарования я схватил другую тарелку и разбил ее об пол. Звук бьющейся керамики эхом разнесся по тихой кухне, резко контрастируя с ночной тишиной.

Но потом я остановился, сделав глубокий вдох. Я не должен был позволять Доновану, как никому другому, так себя вести. Это был Донован - всегда второй по качеству, всегда на три шага позади.

И все же у него было то, чего я хотел больше всего на свете.

Воспоминания о Сиенне преследовали меня еще со средней школы, когда ее мать начала работать на моих родителей. Увидев ее, я почувствовал нечто такое, чего никогда не испытывал раньше и не испытывал с тех пор. Это было чувство, которое заставляло меня чувствовать себя живым, которое заставляло меня чувствовать так, как ничто другое.

И что самое ужасное, Донован знал об этом.

Он всегда это знал, и именно поэтому он был с ней сейчас.

Я был уверен, что Донован искренне не заботится о Сиенне. Он был с ней только для того, чтобы добраться до меня, чтобы получить что-то от меня.

Сиенна заслуживала лучшего, и то, что она оказалась в центре этой молчаливой войны между Донованом и мной, было для меня невыносимо.

Но что я мог сделать?

Она же ничего не делала, несмотря на то, что Донован обращался с ней как с дерьмом. Может, она и вправду заслужила это.

Ситуация была сложной, запутанной в многолетнем соперничестве и невысказанных истинах. Я остался стоять на кухне, окруженный последствиями своего разочарования, и чувствовал себя как никогда зажатым и конфликтным.

Чертов ад.

Я покачал головой, отступая назад. Я взял из холодильника протеиновый коктейль, отвинтил крышку и сделал долгий, уверенный глоток. Прохладная жидкость была небольшим утешением, временной передышкой от бури эмоций, бушующих внутри меня.

Допив протеиновый коктейль, я составил пустую бутылку на стойку, а в голове все еще метались мысли о Сиенне, Доноване и запутанной паутине, которая опутала нас всех. Здесь не было простого решения, не было четкого пути вперед. Чувства, которые я испытывал к Сиенне, долгое время подавляемые и отрицаемые, теперь были неоспоримы, и все же действовать в соответствии с ними казалось невозможным.

Я дошел до своей комнаты, и каждый шаг давался мне тяжелее предыдущего. В доме царила тишина, почти гнетущая, что резко контрастировало с хаосом моих мыслей. Когда я вошёл в свою комнату, знакомое пространство не принесло мне облегчения. Я был физически истощен, но мысленно спокоен. В голове прокручивались события прошедшего дня - череда разговоров и противостояний, не находивших выхода. В уединении своей комнаты мне пришлось столкнуться с реальным положением дел: я оказался между своими чувствами к Сиенне и верностью семье, между тем, чего я хотел, и тем, что считал правильным. Это был конфликт, не имеющий простых ответов, и, лежа в постели и глядя в потолок, я понимал, что сон сегодня будет неуловим.

Что, черт возьми, со мной происходит?

Я всегда гордился своей способностью оставаться отстраненной, держать свои чувства под контролем. Но ситуация с Сиенной, запутанная паутина с участием Донована - все это было слишком. Это грызло меня, не давая покоя, и я не могла от этого избавиться.

Я ненавидел чувствовать что-либо; эмоции были непредсказуемы, они затуманивали рассудок и делали тебя уязвимым. И все же я был здесь, поглощённый чувствами, которые не мог контролировать или понять. Это была не просто безответная привязанность или соперничество братьев и сестер; это была глубокая, тревожная смесь желания, ревности и чувства вины. Это была буря эмоций, к которой я не был готов, и она заставила меня чувствовать себя незащищенным и сырым, что я презирал.

Это был не я, или, по крайней мере, не тот, кем я себя считал.

И это осознание было, пожалуй, самым тревожным из всех.

Я ненавидел костюмы.

Морган обязал меня надевать их в дни игр, а так как сегодня было домашнее открытие, он ожидал, что мы будем одеты строго по форме. Я должен был сосредоточиться на сегодняшнем вечере, но мои мысли были заняты другим, когда я увидел Сиенну у барной стойки. Она все еще была в пижаме, ее клубничные светлые волосы были взъерошены со сна, а в глазах читался намек на сонливость. В ее внешности была неоспоримая миловидность, естественность, непринужденность, которая неожиданно затронула мое сердце. Это было настолько непривычное и нежелательное ощущение, что я быстро отогнал его в сторону.

Сиенна подняла голову, когда я вошел, ее взгляд на мгновение задержался на мне, а затем она быстро опустила глаза, и щеки ее окрасил румянец. Ее реакция показалась мне странной. Было ясно, что между нами возникло влечение, но ее поведение выглядело так, будто она избегает меня. Это отличалось от вчерашнего, и я не мог не нахмуриться.

Пока я наливал себе чашку кофе, меня грызло раздражение от того, что она может меня игнорировать. Я не хотел быть просто еще одним человеком, которого она может легко пропустить. То, что я могу оказаться для нее несущественным, после всех эмоций и мыслей, которые она во мне пробудила, было тревожно.

Дело было не только в гордости, но и в осознании того, что, несмотря на мои старания держаться отстраненно, Сиенна смогла повлиять на меня так, как я и не ожидал.

Я подошел к Сиенне, стараясь казаться безразличным. "Ты придешь сегодня на игру?" спросил я, прислонившись к стойке.

Она прочистила горло, в ее голосе прозвучал намек на неуверенность. "Я не уверена". Она встала, чтобы вымыть тарелку, и ее движения показались мне немного торопливыми.

Почувствовав внезапный импульс, я сократил расстояние между нами и встал так близко позади нее, что ее спина слегка коснулась моей передней части. Она слегка подпрыгнула от этого прикосновения, явно не ожидая, что я окажусь так близко. Я наклонился к ней, обхватив ее руками по обе стороны, фактически загородив ее собой. Я опустил подбородок на ее плечо, мой голос прозвучал на ухо. "Почему ты такая нервная?"

Ее реакция была мгновенной. Она тяжело сглотнула, увернулась от моей руки и поспешила прочь. Повернувшись ко мне лицом, она встретила мой взгляд, и я увидел в нем смятение. Она разрывалась, желая быть ближе, но в то же время сопротивляясь этому.

Какого черта?

Прежде чем я успел что-то сказать, она повернулась и направилась вверх по лестнице, оставив меня стоять на кухне.

Я зарычал от досады, как на нее, так и на себя. Я не понимал ее нехарактерного поведения, и это беспокоило меня больше, чем я хотел признать.

Реакция Сиенны не была похожа ни на что из того, что я испытывал с ней раньше, и это не давало мне покоя. То, что я не мог легко прочитать ее, не мог предсказать ее реакцию, нервировало меня.

Решив вернуть себе самообладание, я направился на занятия, мысленно готовясь сосредоточиться на чем угодно, только не на Сиенне. Утренние лекции отвлекли меня, потребовав полного внимания. Погружаясь в тонкости теории спортивного менеджмента и изучения конкретных ситуаций, я вытеснил мысли о Сиенне на задворки сознания. Мне приходилось балансировать между учебными обязанностями и бороться с неразрешенными эмоциями, которые таились под поверхностью. Классная комната стала моим убежищем, местом, где я мог погрузиться в знания и логику.

Черт возьми.

Я что, был гребаной девчонкой?

Это было смешно.

День шел своим чередом, а предвкушение вечерней игры росло. Открытие домашней игры всегда было важным событием, шансом задать тон сезону. Я сосредоточился на стратегиях и играх, на физической и психологической подготовке, необходимой для игры. На льду я и мои товарищи по команде были единым целым, братством, связанным общей целью. Когда приближалось время игры, энергия и волнение были ощутимы. Мы надели экипировку, каждый из нас мысленно готовился к предстоящему испытанию. В раздевалке царила атмосфера сосредоточенности и решимости, перемежаемая обычными предматчевыми ритуалами и шуточками.