Миннесота Гарден Вулвз были достойны. Они были известны своим агрессивным стилем игры и стратегическим мастерством на льду, но на этом все. Мастерства им явно не хватало, и это легко было использовать. Их футболки, темно-синие с жирными белыми надписями, были привычным зрелищем на льду, и я был удивлен, увидев, что примерно четверть трибун заполнена их зрителями.

Выйдя на лед, я почувствовал знакомый прилив адреналина. Рев толпы, холод катка, блики света - все это слилось воедино в момент чистого восторга. Хоккей был не просто игрой, он был частью моей сущности, способом направить энергию и эмоции на что-то конструктивное и захватывающее.

Когда шайба опустилась и игра началась, все мысли, которые не были направлены на игру, улетучились. Это было место, где я принадлежал себе, где все имело смысл. На время игры все сложности моей личной жизни перестали существовать. Были только я, лед, моя команда и игра.

Пока я не увидел ее.

Там, во время игры, среди спешки и сосредоточенности, мой взгляд случайно переместился на трибуны.

И там была она.

Она сидела рядом с Донованом, одетая в свитер Крествуд, а его рука небрежно обвивала ее плечи. Это зрелище задело нервы, зажгло чувство, которое я пытался подавить. Я хотел, чтобы она была в моей майке, с моим номером на спине, болела за меня. Это была собственническая, первобытная мысль, за которую я не хотел извиняться.

Словно почувствовав мой взгляд, Донован повернулся и встретился со мной глазами. На его губах играла ухмылка - молчаливый вызов, демонстрация обладания. Он притянул Сиенну к себе для поцелуя, нарочито демонстративного, чтобы я видел.

Это была провокация.

И она чертовски удалась.

Гнев захлестнул меня, огненной волной, которая грозила поглотить все мое внимание. Я был в ярости не только на Донована за его дразнящую выходку, но и на себя за то, что позволил ему так сильно на меня повлиять. Теперь игра была моим полем боя, поскольку я не мог пойти за братом.

По крайней мере, пока не мог.

Я заставлял себя отвернуться, переключиться на игру, но образ оставался, постоянно напоминая о том, что я пытался оттолкнуть. Каждый шаг по льду, каждая игра теперь подпитывались гневом и решимостью.

Я направил свои эмоции в игру, используя их для того, чтобы быть сильнее и быстрее. Но как бы я ни старался сосредоточиться на игре, часть моего сознания все еще оставалась на трибунах, с Сиенной.

Осознание того, что я не могу избавиться от этих чувств даже здесь, было горькой пилюлей, которую пришлось проглотить.

По мере того как игра продолжалась, я играл с ожесточением, которое было вызвано как желанием выплеснуть свое разочарование, так и победить.

Игра была напряженной, энергия на льду - электрической. Мой мозг постоянно анализировал и разрабатывал стратегию игры еще до того, как она возникла. Дэмиен слева и Эрен справа были синхронизированы со мной, каждый из нас играл в соответствии со своими сильными сторонами. Кент и Генри держали оборону, твердую и непреклонную, а Лиам охранял сетку с острыми глазами и быстрыми рефлексами. Наша команда двигалась как хорошо смазанная машина, каждый игрок был важным винтиком в стремлении к победе.

Но игра приняла неожиданный оборот. Один из игроков "Садовых волков" сделал дешевый выпад в сторону Эрена, ударив его по уязвимому месту. Удар был жестоким, ненужным, и он зажег во мне что-то первобытное.

За долю секунды я потерял всякое подобие контролируемого игрока. Я сбросил перчатки, и они с глухим стуком упали на лед, и бросился на обидчика.

Кулаки полетели, когда я вступил в схватку, движимый яростной потребностью защитить товарища по команде. Или это было что-то другое?

Мой обычно спокойный разум был поглощен сырым, необузданным гневом. Мы обменивались ударами, наши шлемы и щитки почти не защищали от яростной силы каждого удара.

Толпа ревела от восторга, наполняя арену радостными криками.

Судьи и игроки обеих команд бросились к нам, пытаясь разнять драку, но прошло несколько напряженных мгновений, прежде чем они смогли разнять нас.

Когда меня оттащили, задыхающегося и кипящего, я осознал масштабы того, что натворил. Я позволил своим эмоциям взять верх, поставив под угрозу не только свое самообладание, но и стратегию команды.

Черт.

Я не хотел, чтобы так получилось.

Пока меня вели к штрафному боксу, я пытался взять себя в руки. Пять минут - вполне достаточное время, чтобы остыть и обдумать свою вспышку.

Это была уже не просто игра, это была личная битва, в которой я ослабил бдительность, показав ту сторону себя, которую мало кто видел.

Сидя и наблюдая за тем, как игра продолжается без меня, я не мог отделаться от чувства сожаления даже на фоне затаенного гнева. На льду я был не таким, как сейчас, но это была часть меня, которую я больше не мог отрицать.

И все это из-за нее.