ГЛАВА 3

ЛИЛИЯ

Поездка в метро после работы — это отстой. Ехать в метро после того, как я увидела свою мертвую мать на работе, было совершенно ненормально. Хотя Джейда убеждала меня уйти на час раньше, чем обычно, я задержалась, чтобы не нагружать ее работой.

Я так и не удосужилась рассказать ей о галлюцинациях, хотя она была скорее другом, чем коллегой. И когда я говорила о смерти матери, я никогда не упоминала о черных червях у нее во рту.

В основном потому, что у меня было плохое предчувствие, что их тоже не было.

По словам отца Би, Коннора, моя мать перерезала себе вены той ночью. История гласила, что Би в конце концов вышла из своей комнаты и обнаружила меня в отключке на полу в ванной, а маму в ванне с перерезанными запястьями. Она вернулась в свою комнату и позвонила Коннору, а когда он пришел, она уже пряталась под кроватью, трясясь и бормоча про себя.

Но в этой истории была сюжетная дыра. Пустота, которая так и не заполнилась после долгих лет попыток вспомнить подробности той ночи. Я не могла припомнить, чтобы мама резала себе вены. Естественно, я бы запомнила такое жуткое зрелище.

Когда я настаивала на том, что видела, как черви вытекали из ее рта, Коннор отрицал их наличие и предъявил заключение судмедэксперта. В отчете причина ее смерти выделялась на фоне всех других ужасных подробностей: сильная кровопотеря в результате самоубийства. Именно тогда я впервые попала в темноту своего сознания, где не могла доверять себе. Туда, где реальность и кошмары смешались.

Через несколько месяцев я обратилась к нашему семейному врачу, чтобы спросить о паразитах, и он возразил мне, сказав, что никогда о таком не слышал. Что как мне показалось, вполне логично, если бы я их выдумала. Поиски в Google тоже ничего не дали о паразитах, а во всех медицинских журналах, которые я читала, не было тех осложнений и развития симптомов, которые я отмечала во время болезни моей матери.

У меня не было другого выбора, кроме как признать, что я их себе придумала. В конце концов, травма может наделать много дерьма в голове человека.

К тому времени, когда я, наконец, ушла с работы, я чувствовала себя так, будто пробежала мысленный марафон. Я все еще не до конца соображала, поэтому сегодня в метро чувствовала себя по-другому. Более пугающее.

Чуть позже полуночи единственным открытым маршрутом была красная ветка, и кроме того, что там пахло мочой, там было малолюдно. Единственными людьми на улице были наркоманы и посетители баров, некоторые из которых сидели без дела или спали. Ковингтон был не самым худшим городом в стране, но уж точно не самым безопасным.

Сильная вонь мочи, застоявшаяся от июльской жары, была лишь незначительным отвлекающим фактором, хотя и отвлекала от волнения, все еще бурлящего в моей голове.

Проблема была в том, что я мало спала. Это был порочный круг. Меня мучили ужасные кошмары, которые не давали мне уснуть больше чем обычному человеку. Из-за этого мне иногда мерещилось всякое. И порой по тому, что я видела, трудно было определить, бодрствую я или сплю.

Закрыв глаза, я делала глубокие вдохи, сжимая четки. Когда я наконец открыла их, то поймала на себе пристальный взгляд пожилого мужчины напротив меня. Судя по седине в бороде и волосах, ему было около сорока лет. Бледно-белая кожа свидетельствовала о том, что он не часто бывает на солнце. В вагоне была еще только одна женщина, лет шестидесяти, которая лежала без сознания в углу. Остальные люди, разбросанные по вагону, были мужчинами.

Моя тревога перед обществом появилась благодаря моей матери, которая всегда отвергала идею о том, что люди по своей природе хорошие. В ее глазах каждый был серийным убийцей, пока не было доказано обратное, и каким-то образом частица этой паранойи проявилась во мне с годами.

Я отпустила четки и сунула руку в карман за ножом, который носила с собой повсюду — даже в постель. Тот, который я купила для себя недавно, когда решила поработать в ночную смену.

Словно почувствовав мое беспокойство, пожилой мужчина опустил взгляд на кулон на моей шее. Подвешенный на цепочке из черных бусин, пепел внутри представлял собой чистейшую форму моей матери — вся болезнь, которая убила ее, сгорела дотла. Меня охватило желание снова вцепиться в кулон, чтобы защитить маму от его взгляда, но вместо этого я отвернулась, хотя все еще чувствовала на себе взгляд мужчины.

Голос над головой объявил, что моя остановка следующая. С облегчением я поднялась со своего места и, не глядя на мужчину, зашагала по проходу, когда поезд подкатил к остановке. Как только дверь открылась, я выскочила на пустую платформу.

— Эй! — окликнул меня хриплый, гравийный голос. — Эй, девочка!

Тупые пьяницы. Я имела с ними дело по меньшей мере три раза в неделю, и сегодня у меня просто не было настроения.

Я проигнорировала его и продолжила идти к лестнице, все мое тело дрожало, костяшки пальцев горели от рукоятки моего ножа в кармане. Щелчок кнопки раскрыл лезвие и обеспечил небольшой комфорт, когда я почувствовала, как оно упирается в ткань на моем бедре.

— Эй! Девочка! — Голос был ближе, чем раньше, но я не осмелилась повернуться, чтобы посмотреть на него. — Стой!

Сердце гулко стучало в груди, я побежала к лестнице, и в тот момент, когда я ступила на первую ступеньку, крепкая хватка за руку встряхнула меня. Повернувшись, я увидела мужчину из метро и выхватила лезвие из кармана, держа его дрожащей рукой между нами.

— Я предлагаю вам отпустить меня. Сейчас же.

Он так и сделал, одновременно поднимая мою холщовую сумку.

— Вы забыли её.

Я ошарашено смотрела то на сумку, то на него. Напряжение в моих мышцах ослабло, и я испустила дрожащий вздох. Я подхватила сумку и засунула нож обратно в карман.

— Спасибо.

Кустистые брови мужчины взметнулись вверх.

— Берегите себя.

На этом он зашагал прочь, обратно к платформе.

Как только он скрылся из виду, я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Соберись, Лилия.

***

Мигающая вывеска театра «Люминет» отбрасывала яркий свет на тротуар, когда я шла по Пратер-стрит к ничем не примечательной двери сразу за входом в театр. Жилой комплекс, в котором я прожила большую часть своей жизни, расположенный над театром, был построен в начале двадцатых годов, когда в городе бурно развивались театры. Само здание было чем-то вроде достопримечательности Ковингтона — место, где первый известный серийный убийца в Массачусетсе оставил свою жертву, известную в те времена актрису, расчлененной в гримерной. Несмотря на свою печальную известность и историю, здание не очень хорошо содержалось в течение многих лет. Я полагаю, что не было достаточно денег, чтобы отреставрировать его должным образом.

Я поднялась по узкой лестнице, давно прогнившие доски скрипели под моими сапогами, словно кости. Даже сильный запах плесени и нафталина не мог стереть запах мочи, все еще забивавший мой нос. Когда я наконец добралась до квартиры, звук голосов вызвал во мне пульсирующий ужас, особенно когда я узнала в одном из них друга Коннора, Анджело. Он появился около четырех лет назад и торчал у нас как кошмарный прыщ на заднице, который в любой момент мог стать раковой опухолью.

— Я не знаю, чувак. У этих ребят есть связи с картелем, — сказал Коннор через дверь. — Мне нужно подумать о своей дочери.

Моя мама связалась с Коннором из-за Би, в основном, до того, как она умерла. Первые два года жизни Би он жил с нами, пока мама не выгнала его, и он оказался в Нью-Йорке, жил с соседями в каком-то паршивом районе. За пару лет до того, как мама заболела, он согласился вернуться к нам, чтобы помочь и попытаться наладить отношения с дочерью. Учитывая, что я не была совершеннолетней на момент ее смерти, нас бы, скорее всего, отдали в приемную семью, так как у мамы не было родственников, о которых я знала. Коннор временами был абсолютным придурком, но, по крайней мере, по большей части он стал нашим связующим звеном.

— Это гребаная тысяча. Оглянись вокруг, — огрызнулся Анджело. — Ты здесь живешь не в самых лучших условиях.

Через некоторое время после смерти мамы они вдвоем занялись каким-то тайным бизнесом, который, по словам Коннора, был не чем иным, как продажей добытого ими металлолома. Я не купилась на это ни на секунду, с тех пор как увидела, как они вдвоем выбивают дерьмо из парня в подворотне нашей квартиры. Каждый раз, когда я поднимала эту тему, начинался спор, который всегда заканчивался тем, что Коннор говорил мне не лезть не в свое дело.

Мне это не нравилось, и мне чертовски не нравился Анджело. Этот парень был похож на жуткое мороженое с гнилой, заплесневелой вишней.

Нахмурившись, я вошла в маленькую квартиру и обнаружила, что Анджело откинулся на один из кухонных стульев, а Коннор потягивал пиво рядом с ним.

Коннор выпрямился, вероятно, удивившись, что я вернулась домой на полчаса раньше обычного.

— Привет, Лил, как дела? — Коннору было чуть меньше сорока лет, но он был в полном беспорядке, с перепачканными жиром руками и рубашками из автомастерской, где он работал последние шесть лет.

Его друг, с другой стороны, был немного опрятнее, но от него исходил запах, который напомнил мне о свежей взрыхленной грязи, смешанной с хозяйственным магазином.

Пока он потягивал пиво, черные глаза-бусинки Анджело проследили за мной до противоположного угла комнаты, где я держалась на расстоянии.

— На работе возникли проблемы с техническим обслуживанием. — Скользя взглядом между Коннором и Анджело, я подтянула свою сумку повыше на руке. — Нашла дохлую крысу в одном из туалетов.

— Мило. — Коннор фыркнул и сделал еще один глоток.

— Удивлен, что ты не принесла ее домой на ужин, — сказал Анджело, его губы лишь наполовину изогнулись в улыбке.

— Если бы я знала, что ты будешь здесь, я бы так и сделала.