ГЛАВА 22.

«Конечно, легче признаться в убийстве за чашкой кофе, чем перед присяжными».

~ Фридрих Дюрренматт

ЛИАМ

— Правильно, ты, маленький засранец, подойди ближе, — сказала Мел, глядя на оленя, стоящего в нескольких десятках футов от нее.

— Расслабь руку и дыши, — сказал я ей, положив свою голову рядом с ее.

— Моя рука расслаблена, и ты дышишь достаточно за нас обоих, — ответила она, как умница, которой и была.

Отступая от нее, я закатил глаза.

— Ну, тогда давай, убей Бэмби.

Она выпустила стрелу, которая, как я и предполагал, пролетела мимо головы оленя, заставив его в страхе убежать. Моя жена смотрела, как он исчезает в лесу в молчаливой ярости, прежде чем снова повернуться ко мне. Передав мне лук и стрелы, она вытащила пистолет, и я постарался не рассмеяться.

— Я могла бы убить его этим! — закричала она, и это было мило, тем более, что я знал, что не я был источником ее ярости.

— Дело не в этом. — Я поднял лук к небу, оттянул его назад и выпустил стрелу. Стрела прошла прямо сквозь птичье сердце. Мел просто закатила глаза, указывая на небо, и выстрелила три раза.

— Три птицы у меня, одна у тебя. Опять же, в чем смысл? — Она улыбнулась, глядя вниз на... блядь.

— Мы только что убили Пересмешников⁴⁰. — Я нахмурился, опускаясь на колени, чтобы посмотреть на четырех птиц, наполовину разорванных на куски на земле.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

Улыбнувшись ей еще раз, я встал и выпустил еще одну стрелу в дерево, наблюдая, как еще одна красивая птица падает навстречу своей смерти.

— Выпендриваешься.

— Я нашел единственное оружие, которое моя жена не может использовать. — Я усмехнулся, когда Мел посмотрела на меня. — Я думаю, что буду прибегать к его помощи как можно чаще.

— Я охотница за людьми! Кто охотится на людей со стрелами? — она огрызнулась, и я открыл рот, чтобы заговорить, но Мел свирепо посмотрела на меня.

— Если ты скажешь «Зеленая стрела»⁴¹, я выстрелю тебе в бедро, — добавила она, и все, что я мог сделать, это ухмыльнуться ей.

— Все люди — животные, любовь моя. Они замирают, когда боятся. Они кричат от боли, когда умирают. Охотник есть охотник, и если ты можешь убить оленя, ты можешь убить человека. Это так просто, — ответил я. — Плюс, я не собирался говорить «Зеленая стрела», может быть, «Соколиный глаз»⁴² или «Китнисс Эвердин»⁴³, но определенно не «Зеленая стрела».

Ее глаза расширились, и она отвернулась от меня, направляясь обратно в лагерь. Догнать ее было нетрудно.

— Ты такой ребенок, — сказала она, но я мог видеть легкую усмешку на ее губах.

— Да-да, — произнес я, беря ее за руку и притягивая к себе. Она посмотрела на свои руки, а затем на меня. Я знал, что ей было немного не по себе, но моя девочка не отстранилась.

— Что? Разве ты не собираешься попросить меня сначала успокоиться?

— Может быть, если бы мы были в пятидесятых годах прошлого века.

— Ты когда-нибудь была на свидании? — спросил я ее, заставляя нас остановиться.

— Я не хожу на свидания, и тебе лучше тоже не пробовать на мне это романтическое дерьмо, — сказала она.

— Девушкам нравится романтическое дерьмо. — Я улыбнулся. Она всегда заставляла меня улыбаться, и я не был уверен, смогу ли заставить себя скрыть это от нее или от всего мира.

— Я не одна из этих девушек. Я Мелоди.

— Мы можем пойти на компромисс, — сказал я, прислоняясь к одному из домов.

Она скрестила руки на груди и выпрямилась. — Или я могла бы застрелить тебя.

— Насилие — это не выход, любовь моя. Ну, насилие против меня — это не выход, — ответил я, быстро соображая. — У нас могут быть секретные свидания. Ты и я в нашей спальне, где только я могу видеть, какая ты добрая.

Прежде чем она успела заговорить, я притянул ее к себе и прижал к дереву, безжалостно целуя.

— В особых случаях мы можем убить полицейских или любого другого, кто снова встанет у нас на пути в пижаме. Мы можем смотреть, как они истекают кровью и горят, пить вино, трахая друг друга снова и снова. В конце концов, мы оба охотники за людьми, — прошептал между нашими губами.

Она поцеловала меня, прижимаясь всем телом ко мне, и с усмешкой отстранилась.

— Ты точно знаешь, как очаровать женщину.

Ее слова так возбудили меня, что я поднял ее и прижал к дереву. Боже, я любил свою жену.

— Сэр, Мэм, — раздался голос позади нас, и прямо здесь и сейчас мне захотелось свернуть ему шею. Темнота в глазах Мел сказала мне, что она тоже хотела его смерти.

Оторвавшись от меня, она повернулась к Феделю, который стоял к ней спиной.

— Что?!

Он не обернулся.

— Самолет заправлен топливом и готов к вылету. Ни один из ваших телефонов не работал, но ваш отец, сэр, пытался связаться с вами. Комиссар полиции через час сделает заявление для прессы о пожаре. Они также приходили к нам сегодня утром.

Этот ублюдок снова пришел в мой гребаный дом? Он просто напрашивался на гребаную смерть!

— Готовы ли люди? — спросила Мел, поправляя одежду, но ей и не нужно было этого делать — она всегда выглядела одинаково — красивой, смертельно опасной и привлекательной.

— Да, Мэм. Монте и все остальные, кто был в состоянии, уехали прошлой ночью, — быстро ответил он. Федель определенно больше боялся Мел, чем меня. Мне тоже нужно было уравновесить эту чашу весов.

— Оставь нас, — потребовал я, и он ушел. Повернувшись к своей жене, я попытался дышать спокойно, однако я хотел, чтобы этот ублюдочный полицейский был мертв.

— Я собираюсь убить его, — сказал я ей. — Я выясню…

— Это не сработает. Ты должен сломить его. — Она вздохнула, становясь передо мной. — Убить его — это только полдела. Он станет образцом для остальных сотрудников полиции. Он станет героем. Он собирается произнести какую-нибудь воодушевляющую речь и попытаться возродить надежду на лучшее будущее. Пришло время нам сделать то, что мы обещали сделать, если он не отступит.

— Мы заставим Чикаго истекать кровью, — сказал я, и она кивнула.

— Когда преступление происходит в гетто, никому нет до этого дела. Когда преступность проникает в пригороды, люди требуют от своих полицейских большего.

— Они начинают им не доверять. Когда им удастся это добиться, то мы выйдем вперед и напомним каждому, почему они любят Каллаханов.

— Я попрошу Деклана и Монте взломать записи и найти всех полицейских, у которых есть семьи. — Она улыбнулась, но этого было недостаточно. Я хотел, чтобы город и штат кричали в агонии.

— Не только полиции, — добавил я, когда мы направились обратно в лагерь. — Я хочу знать имена всех судей, политиков и бизнесменов, которые не поддерживают нашу семью. Если он встанет перед нами, мы проделаем дыру в нем и в каждом человеке, который когда-либо знал его.

Там будет кровь, много крови.

МЕЛОДИ

— Жители Чикаго, я пришел к вам сейчас, потому что знаю, что вы боитесь. Я из Чикаго. Я знаю этот город как свои пять пальцев и знаю, что мы можем вернуться к тем славным дням. Вот почему полиция Чикаго работает сверхурочно, чтобы сделать наши города безопасными. Если вы что-нибудь увидите, мы защитим вас, если вы выйдете вперед. Пришло время нам отвоевать наш город у тех, кто считает, что мы сдались. От тех, кто думает, что мы просто позволим им сохранить...

— Его голос заставляет меня хотеть застрелиться. — Я застонала, заглушая компьютер перед нами. — Может быть, нам следует убить его сейчас. Разве у нас нет снайперов в этом районе?

Лиам выпил мое вино и тоже расслабился.

— Мы с тобой оба знаем, что это была бы плохая идея. Завтра начинается царство террора, просто потерпи еще двенадцать часов.

Вздохнув, я посмотрела на экран компьютера, где этот идиот все еще продолжал говорить.

— Он действительно верит, что кто-то будет высказывать свое мнение?

— Они должны быть реальными идиотами, — сказал Лиам. Однако Федель встал и положил перед нами еще одну папку.

— Что это такое? — спросила я, но в тот момент, когда я открыла ее, на моем лице появилась улыбка, когда я протянула ее Лиаму, ожидая увидеть, как он отреагирует.

— Господи Иисусе, ты делала это в церкви? — Он засмеялся, поднимая больничную фотографию Наташи. Я должна была просто убить ее.

— Мне сказали, что ты видел ее за завтраком, — заявила я, и он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, прежде чем повернуться к Феделю.

Его челюсть сжалась, когда он бросил фотографию обратно на стол.

— Ты следила за мной? — Лиам зашипел.

— В то утро, когда ты вел себя как осел, — я сделала паузу и, взяв бренди, добавила: — В то утро, когда ты вел себя как гигантский осел, я велела следить за тобой и твоей бывшей девушкой...

— Она сука, которую я трахал в прошлом, а не моя бывшая девушка, — огрызнулся он.

Наклонившись, я убедилась, что он может видеть мои глаза.

— Я не сожалею, ни капельки, и мне все равно, кем она была. Она хотела быть частью твоего будущего, и я убедилась, что она знает, что произойдет, если снова пересечет эту черту.

Его нос раздулся, но он просто уставился на Феделя.

— Зачем ты показал это нам?

— Мисс Брайар подала заявление в полицию Сэму, утверждая, Мэм, что это вы напали на нее. Брукс ждет ваших указаний, — ответил Федель.

— Убей ее, — потребовал он. — Я предупреждал ее, когда она устроила мне истерику раньше.

— Это ни к чему хорошему не приведет. — Я вздохнула, потому что я действительно хотела, чтобы эта сука умерла. — Если бы ее убили, это было бы слишком очевидно. У нее есть семья. Они бы это поняли, а это слишком много незавершенных дел для одной шлюхи.

Я просто не была уверена, что с ней делать.

Лиам ущипнул себя за переносицу, прежде чем снова поднять фотографию.

— Сломанный нос и челюсть, большие ссадины на лбу, со следами отбеливателя в горле.

— Отбеливатель?

Я пожала плечами.

— Они, должно быть, использовали отбеливатель в унитазе, в который я засунула ее голову.

Он попытался не улыбнуться, но я видела, как его губы дернулись вверх. Покачав головой, он положил папку обратно.

— Девяносто процентов этих ран могли быть нанесены самому себе. В конце концов, она очень неуравновешенная женщина с историей преследования и насильственных действий в приступе ревности, — серьезно сказал он, глядя на Деклана, который выглядел намного лучше, чем в начале недели. Ему повезло, что я воспользовалась своим маленьким ножом.