Глава 17

Четыре года назад

— Привет. Голос привлекает мое внимание к тому месту, где стоит Брайани, протягивая мне миску.

Я опускаю половник в фасоль с водой, наполняя его больше, чем в прошлый раз, и перекладываю ложкой в ее миску.

— Привет.

— У меня сегодня выпал зуб. Она улыбается и наклоняет голову в сторону, показывая мне щель, где должен быть один из ее последних молочных зубов. 

— Я сама вытащила его, и доктор Уайатт дал мне конфету. Мятную.

— Это здорово. Трудно выдавить улыбку, пока мои глаза изучают ее, замечая отсутствие синяков и порезов, но выступающие кости. Я уверена, что в ее глазах выгляжу ужасно, даже если мясо, которое мне предложили к супу, не позволяет острым изгибам моих костей проткнуться.

Толчок девушки рядом с ней отбрасывает ее на шаг в сторону, и она идет дальше, чтобы взять ложку. 

— Я скучаю по тебе.

Накладывая суп в следующую тарелку, я чувствую первый укол слез в уголках глаз и прочищаю горло. 

— Я тоже по тебе скучаю.

Это самое большее, как я общалась со своей сестрой за последние недели. По мере того, как я все больше и больше погружаюсь в это место, она становится более занятой, более отстраненной. Ее визиты в буфет сместились с моего обеденного перерыва на рабочее время. Когда-то давно она была моим ближайшим наперсником, всем моим миром, теперь мы не более чем случайные незнакомцы. Помимо этих небольших встреч, где она делится случайными эпизодами своей жизни здесь, я больше почти ничего о ней не знаю. Плачет ли она по ночам так, как плачу я. Если она думает о нашей матери так же часто, как я. Если что-то из того, что было раньше, все еще имеет для нее значение.

Звук приближающихся шагов прерывает мои размышления, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть двух солдат по обе стороны от Нилы.

Девушки в очереди за едой расступаются, давая им место, и тогда я замечаю слезы в глазах Нилы.

— Этот субъект был найден прячущим еду в своей постели! Голос охранника гремит по Столовой, и болтовня вокруг нас стихает. Он указывает пальцем в мою сторону, и я чувствую хватку на своем плече.

Тугие узлы страха скручиваются у меня в животе, я поворачиваюсь ровно настолько, чтобы увидеть руководителя кухни, стоящего позади меня.

— Это тот, кто снабдил тебя хлебом? Наклонив голову в сторону Нилы, охранник наклоняется вперед, практически к ее лицу, одним из своих устрашающих приемов.

В груди у меня холодеет, руки потеют, а частота пульса с трудом поспевает за моим нервным дыханием.

К моему удивлению, Нила качает головой. Мы стали друзьями, но возможно, я не совсем поняла, до какой степени она ценит нашу дружбу. 

— Нет, сэр.

— Я нахожу немного удобным, что вы двое живете в одной казарме. Спите в непосредственной близости друг от друга.

— Клянусь, это была не она.

— Тогда, как именно тебе удалось заполучить хлеб в свои руки?

— Я взяла это.

— Это правда? Его вопрос побуждает меня поднять взгляд, и когда я это делаю, его глаза сверлят меня, разрывая мою совесть на мелкие кусочки.

Быстрый взгляд на Нилу, и я ловлю едва заметный кивок, настолько слабый, что я сомневаюсь, предназначался ли он для меня. Тем не менее, мой взгляд перебегает с нее на лезвие, которое он вытаскивает из кобуры на боку, и вся храбрость, которая могла бы во мне остаться, испаряется когда я представляю, как он вдавливает это лезвие в мои пальцы и срезает их с костяшек.

Я перевожу взгляд налево, где Брайани стоит в конце очереди, держа свою миску, ее глаза расширены от ужаса. Я не могу позволить ей видеть, как они делают это со мной. Что бы она ни сделали, чтобы это место не коснулось ее, не разрушило ее, будет омрачено видом того, как они уберут мои пальцы в назидание другим. Чувствуя, как на меня наваливается тяжесть стыда, я киваю в сторону солдата.

— Очень хорошо. Он дергает Нилу вперед и кладет ее руку на стойку передо мной.

О, Боже, нет.

Крики эхом перекликаются с гудением и вздохами, и я не могу заставить себя посмотреть на Нилу, когда она плачет и извивается в руках солдата.

— Пожалуйста! Я больше не буду этого делать! Умоляю тебя! Пожалуйста! Ее мольбы - крики из ада, которые бьются о мой череп, и я заставляю себя закрыть глаза, отгородиться от них, когда он проводит лезвием по ее расплющенным пальцам.

Но я не могу.

— Подожди! Прежде чем я могу остановить себя, я протягиваю руку и хватаю его за руку. 

— Пожалуйста. Глубокие вдохи не могут прогнать головокружительное спокойствие, которое охватывает меня, как будто мое тело действует само по себе, без каких-либо указаний из моей головы. 

— Она не крала его. Я это сделала.

Это единственный рефлекс, который побуждает меня посмотреть ему в глаза, и когда я это делаю, что-то злое затмевает его взгляд. Он кивает в сторону начальника кухни, но другой солдат, стоящий позади меня, берет меня за руку, расправляя мои пальцы на столе рядом с пальцами Нилы. Сквозь панические вздохи я смотрю на нее и снова опускаю взгляд на наши пальцы, которые через несколько секунд будут оторваны от наших рук. 

— Нет, пожалуйста, - хнычу я, зная, что мои протесты бесполезны. 

— Пожалуйста, не делай этого. Я умоляю тебя быть милосердным, пожалуйста.

Горячая жидкость брызгает на мою форму, и хватка солдата ослабевает.

— Оставьте ее в покое! Брайани кричит и запрыгивает на стойку. В порыве абсолютного безумия она бросается к нам и запрыгивает на спину охраннику.

За этим следует рев криков, и куски хлеба летят по воздуху в сторону охранников, в то время как другие девушки в Столовой начинают атаку.

Я оборачиваюсь и вижу свою сестру, вцепившуюся в спину солдата, пока он крутится и вцепляется когтями в ее руки.

Она кусает его за ухо, и он рычит, протягивая руку назад, чтобы схватить ее за лицо. Она, должно быть, кусает его руку, потому что он дергает ее вперед, прежде чем отвести назад, ударяя ее по голове.

Я бросаюсь к нему, хватаю его за руку, прежде чем он успевает ударить ее снова, и это движение выбивает его из равновесия. Он падает на пол, и при ударе Брайани отпускает его. Я улучаю возможность ударить его ногой в пах, и вскрикнув, он обхватывает себя руками, перекатываясь на бок.

Улыбаясь своей сестре, я протягиваю руку, чтобы помочь ей подняться на ноги.

Она улыбается в ответ.

Треск эхом разносится по буфету, и сначала я не понимаю, откуда он исходит. Я оглядываюсь вокруг, замечая девушек, которые цепляются за другого солдата, мучая его своими царапаниями и пинками. Другие девушки замирают, как будто они тоже это слышали.

Еще один треск, и мой взгляд устремляется к Брайани, чья рука выскальзывает из моей. Она падает навзничь на белые плитки, где из-под ее тела начала выползать красная тень. Он становится все больше и больше, отходя все дальше от нее.

Какая-то сила ударяет меня по затылку, такая сильная, что в носовых пазухах возникает болезненное шипение, и мое зрение становится бледно-белым. Боль обжигает мою щеку, и я понимаю, что лежу на полу. Комната кружится вокруг меня, но мне удается перевести взгляд на Брайани, который лежит рядом со мной. Когда я тянусь к ней, моя рука скользит по лужице влаги, и я беру ее за руку. Слезы наполняют ее глаза, такие широкие от страха, и я не могу сказать, та ли это белая дымка, что была раньше, но ее лицо кажется более бледным, более изможденным.

— Кали? Синие губы дрожат, когда она лежит, сжимая мою руку. 

— Мне холодно. Так холодно.

Уголки моего зрения смыкаются вокруг меня, уменьшая сцену передо мной до полос красного, белого и голубого.

— Брайани? Я чувствую, как ее рука выскальзывает из моей, и я усиленно моргаю, мельком замечая солдат, тащащих ее по кухонному полу. 

— Брайани! Цепляясь за плитки, я заставляю себя приблизиться к ней, следуя по кровавой дорожке, оставленной позади. 

— Брайани, подожди!

Ее ноги исчезают за углом, в коридоре.

Сквозь слезы я снова подтягиваюсь вперед. 

— Брайани!

Они никогда не возвращаются, когда их утаскивают.