Истерлинги оказались самыми обыкновенными кочевниками, «людьми арб и кибиток», не имеющими постоянного места проживания. Их раскосые глаза и выпирающие скулы, их жёсткие, как металлическая проволока волосы и толстые губы отталкивали Палландо. Никаких утончённых черт лица, никаких правильных овалов, как у людей Запада... Противно было смотреть на «не свои» лица, где лица – все на одно лицо. Очень трудно было отличить людей одного племени от людей другого племени, а уж родного брата от другого родного брата – и подавно. Но если на внешний образ можно закрыть глаза, на внутренний – ни в коем случае. Этим животным было бессмысленно что-либо объяснять – их не влекло что-то более духовное, более возвышенное. Отдавая должное, все они являлись неплохими воинами, но брали они всё же количеством, числом. Семейные ценности... Нет, пожалуй, тут всё в порядке. И хотя лично Палландо не встречался ни с одним из дунэдайн, он много о них читал – а рукописи эльфов, как правило, не предвзяты.

Дальше на юг начинался сущий кошмар, ибо тамошние люди поголовно поклонялись Молоху! Одни называли его Молох либо Маллох (все с ударением на первый слог) или же Мелех (с ударением на последний слог). В любом случае, зрелище это было невероятно отвратительным, ибо «Молох» представлял собою огромную (с хорошее дерево) каменную (причём, рогатую) статую, в огненное чрево которого каждую вторую субботу приносят свежие дары в виде живых детей – которые так плачут, что наворачиваются слёзы, стонет душа и сжимается сердце, обливаясь кровью (Палландо становилось так жалко, что таяла даже вся его брезгливость к чужим расам).

«Молох», – говорили люди с содроганием и благоговением, с упоением и с боязнью одновременно, – «Молох», – твердили они безропотно и в тоже время не без нот гордости в голосе, – «Молох», – и молча сбрасывали чад туда, вглубь. Бесполезно было объяснять, что человеческие жертвоприношения неприемлемы и недопустимы; тщетны были все усилия и старания по разубеждению.

– Лишь у валар вся полнота веры, – упрямо метался Палландо, не сдаваясь и разговаривая на всех выученных им языках, – Есть лишь один бог и отец...

Иные поклонялись золотому тельцу; у этих оскудевших душой в каждом глазу по медной монете.

– Вы неправильно живёте, невежды, – увещевал, молил и взывал синий маг, – Вы преклоняетесь перед неодушевлёнными предметами, которые ваши же мастера и изготовили! Это трата своего времени даром, это жизнь впустую! Есть лучший путь; есть то, ради чего действительно стоит жить!

– Не знаем мы ни о каких валар, не ведаем мы ни о каком Свете валар, – уклонялись язычники, идолопоклонники, – Оставь нас в покое.

– Потому и не знаете, потому что предки ваши не вняли в своё время призыву и не пришли! Вы блуждаете во тьме, вы бродите во мраке!

Но не послушали эти люди Палландо, оттолкнули они и его самого, и его добрые помыслы. Но в тот же год за упорное непослушание своё прокляты были они валар на семь лет. И воссмердела к южанам земля их, и не взрастила урожай во все семь лет наказания для них. Но и тогда не подчинились эти заблудшие души.

– Боюсь, мне нет смысла идти в Дальний Харад, – опустил руки синий маг, выходя из Харадвайта, – Страшно представить, какие люди там...

«Лучше разыщи Его, – мелькнуло в голове, – найди и устрани! Но не сам: это слишком опасно, ты не справишься, в одиночку это не под силу никому из вас. Узнай его местопребывание, и говори, говори, говори – не с ним, но с людьми Запада, с гномами и эльфами. Они разобщены и даже состоят во вражде, но уж попробуй убедить их, ибо это единственный выход...».

***

В это время Алатар вышел к Амон Амарт – Роковой горе; таким образом, его долгий путь совершил полукруг. Только Саурона здесь не было – после мысленного противостояния с Моринехтаром он был истощён и отнёс самого себя далеко к востоку. Но больше всего Саурон был опустошён из-за того, что растратил почти все свои силы – ему стоило колоссальных трудов превращение в эльфа и человека. После Битвы последнего союза уцелел лишь его дух – но духи тоже умеют менять образы. Алатар раскусил злодея слишком поздно, думая, что общается с реальным человеком из плоти и крови, а не проекцией на всё это, не голограммой.

Сейчас, если бы Алатар продолжил свой путь дальше на восток, он бы обязательно встретил и измождённого Саурона, и разочаровавшегося в людях Палландо – однако вместо этого синий маг обследовал весь Барад-Дур, а после – Дол-Гулдур. На это ушли ещё месяцы, но ни Саурона, ни даже намёка на орков в тех краях Алатар не нашёл. Увы, не дошёл он и до Изенгарда – кто знает, что с ним приключилось по дороге! Может, заблудился в Лихолесье? Или какой ещё несчастный случай? Как ни старался, как ни боролся Повергающий Тьму, но миссию свою он завершить не смог...

***

Случилось так, что Палландо снова повстречался с безымянным эльфом.

– Роместамо-Помогающий-Востоку? Вот так встреча! Я уж думал, ты сгинул где-нибудь на юге или востоке. – Эльф предстал перед Палландо угрюмым и нетрезвым.

– Можно сказать, что я и вправду сгинул, – ответил ему старик не менее угрюмо, а настроение было таким, что тоже предрасполагало к питию.

И сели эти двое, и выпили квасного – а потом ещё и ещё.

– Что, разочаровался ты в людях, Роместамо?

Палландо кивнул.

– А они разочаровались во мне.

– То есть? Как это?

– А ты, наверное, думаешь, что я – самый низкопробный, самый гнилой из всех эльфов, какие только попадались тебе или кому-либо ещё (извращённые Морготом орки не в счёт).

– Возможно, все мы не без греха.

– Даже боги?

– Я не назвал бы себя богом. Вот валар (особенно Манвэ) – они воистину достойны ими называться.

– Откуда такой пессимизм, Роместамо?

– Люди, которых я видел... Это не люди, это нелюди. Безусловно, они умеют дружить, умеют любить (по-своему), но... Они живут, заводят семьи, разводят скот и трудятся в поле, и всё же... Скорее всего, они просто другие. Не тех людей я ждал, не к таким тянусь. Я ожидал встретить более схожих с нами, которые живут примерно тем же, у которых культура и искусство на порядок выше, у которых менталитет иной.

– Если ты думаешь, что современные дунэдайн лучше тех людей, которых ты видел... Спешу тебя огорчить: многие из них ничем не лучше (а то и хуже). Они могут выпивать каждый день, они могут поднять руку на женщину и ребёнка, они могут быть трусливы в бою и не только. Их поступки, их поведение... Боюсь, они мельчают и вырождаются – и не останется среди них подобных героям древности. Слышишь меня? Не останется скоро тех, с кого стоило бы брать пример; не подрастут те, кем можно было бы гордиться.

– Я чувствую, что ты прав, но откуда столько информации у простого лесного эльфа? Тёмного эльфа, который никогда не бывал в Валиноре, в благословенном Амане, не жил в Тирионе, Ильмарине и Альквалондэ, не видел свет Древ... Который не был даже в Авалоннэ, что на Тол-Эрессеа, где пребывают родичи твои, тэлери; из одного вы рода, из Старшего народа, хоть и племенем разные. Лучше расскажи, чем ты сам мог разочаровать людей (помимо характера и нрава).

И поведал тёмный эльф свою трогательную историю:

– Много лет назад я, эльф из королевства Трандуила полюбил одну деву из рода человеческого, из Озёрного города, а она в ответ полюбила меня. Многие завидовали нам и отговаривали, но мы были непреклонны. Вместе мы гуляли по ночному лесу, вместе ходили в горы. Мы скакали друг другу навстречу: один – на белом коне, другой – на гнедом; скакали и по полям, и вдоль морского берега. На опушке леса мы нашли небольшой опустевший дом без окон и дверей – я намеревался привести его в порядок и впоследствии жить там, в радости и счастье, ибо желал со своей избранницей заключить вечный брачный союз. Я был настойчив и дарил своей возлюбленной много тканей. Однажды, звонко и весело смеясь, мы убежали так далеко, что попали в невиданную страну, где катались на мумакил, а после они обливали нас водой из своих хоботов и громко хлопали своими большими ушами. Наверное, мы были совсем ещё детьми? После на мою ненаглядную посмели напасть трое негодяев – мне пришлось вступить с ними в схватку и отстоять любимую. Ах, я бы обменял все сокровища мира на один единственный перстень с бриллиантом! Чтобы припасть на одно колено и сделать ей предложение руки и сердца, дабы впоследствии создать крепкую, дружную семью. Я так и задумал, но...

Он помолчал немного.

– Ты из майар, ты служишь валар, и ты знаешь, что не дозволено быть эльфу с человеком (ибо мерзость это пред очами Эру – равно как и мерзость в глазах Эру союз мужчины и мужчины, женщины и женщины, человека и гнома, гнома и эльфа, гнома и животного, эльфа и животного, человека и животного). В случае с эльфами есть одно исключение – и я, как всякий праведный, порядочный эльф пообещал... Я дал клятву, что отрину своё бессмертие ради любви к человеческой женщине, но в последний момент я струсил и передумал, испугавшись, что когда-нибудь состарюсь и умру. Неизвестно, жива ли ещё зазноба моя, ведь я безмерно скучаю по ней и доныне проклинаю свою слабость и нерешительность. Да, мой друг, мои предки не последовали за другими и не увидели Света валар, когда валар призывали Старший народ. Но теперь, если после исполнения своего задания ты возвратишься к валар, проси перед ними за меня, дабы повернули они время вспять и переписали судьбу, как в случае с Береном и Лутиэн, ведь я намерен возродить свою любовь. Мне туда путь закрыт, но тебя они выслушают; боги всегда прислушиваются к просьбам ангелов. В их власти изменить многое, если не всё.

– Я попробую, – замялся Палландо, не зная, как правильно поступить в данной ситуации, ибо был ещё не совсем пьян – и, к тому же, не до конца доверял этому эльфу. – Что же было после?

– А после в моей жизни не было ничего особо интересного... Новое братство, потеря стратегически важной крепости, переодевание в неприятельского воина... Помню стычку между гномами и гоблинами: шла большая битва, а я стоял и смотрел, не зная, чью сторону принять – самым странным я нашёл то, что все они использовали какое-то новое зелье, после которого становились более выносливыми и агрессивными – после такого зелья обычно всё время лезут в драку, не ища особых причин. Ещё я помню кровать в одном заброшенном доме, после отдыха на которой я был выжат, как лимон, а про поднятие духа и бодрости забыл надолго. Снилась же мне на том проклятом ложе некая странная птица, которая не хотела куда-то возвращаться и плакала кровавыми слезами; она так жалобно смотрела на меня... Снилось и Солнце, которое вдруг резко пошло пятнами, словно билось в агонии (ибо стемнело вокруг вмиг). Лицезрел я видение сие отчётливо и точно наяву; у светила этого вдруг изменилась его светимость, и вот: после некоторых раздумий оно зажглось ярче, нежели прежде, а небо стало значительно светлее. Вот, собственно, и вся моя история. Теперь я поселился здесь, вдали от всех, чтобы быть поближе к тому месту, где мы вместе катались на мумакил. И раз в год я плаваю в Озёрный город, дабы возложить цветы моей ненаглядной на могилу, потому что не может человек пережить эльфа...