Убив себя, я знаю, прегрешенья

Мне не избыть нимало, все равно;

И ведь не соверши ты преступленья,

То не было б и мной совершено.

И будь обратного я убежденья,

Мне б и до завтра не было дано

Дожить: я за столь грешное деянье

Достойное несла бы воздаянье,

Но так твои благие утешенья

Преобразили вдруг всю мысль мою,

Связали клятвенные уверенья,

Что всю решимость гордую свою

Забыла я. Но что до рассужденья,

Чтобы пробыть со мной, — не утаю:

Нет, ни за что! Тебя уйти принужу.

Тут — грех на грех — и выйдет все наружу.

Да ведь тебя, конечно бы, узнали

Все нимфы, видевшиеся с тобой

В тот день, и прямо бы уж растерзали,

Убили бы, узнав, кто ты такой.

Поверили б они тебе едва ли,

Что не знаком из них ты ни одной;

А я сказала б каждой встречной смело,

Что в нашей схватке я, мол, одолела.

Тем более что всякого общенья

Уж буду избегать по мере сил.

И, юноша, не отвергай моленья:

Ты невозвратного меня лишил, —

Оставь меня. Нести мои томленья

Дай мне одной. Мне свет не будет мил,

Но буду жить — и душу успокою.

О, сделай так, молю тебя с тоскою!»

Конечно, понял Африке прекрасно

Из этих слов, что уж своим огнем

Амур пылать ее заставил властно,

Но легкий стыд лишь ставит на своем.

И, видя все, как па ладони, ясно,

Сказал себе: «Отсюда не уйдем,

Пока с тобой еще не потолкую,

И запоешь ты песенку другую».

Потом он молвил ей среди лобзаний:

«О сладостные, милые уста!

О лик прекрасный, всех моих желаний

Единая цветущая мечта!

Ты — женщина, одна из всех созданий,

Что в жизни мне, как божество, свята!

Я, глядя на тебя, воскрес душою:

Взяв лучшее, ты небрежешь тщетою!

Но в силах ли, любя настолько страстно,

Перенести разлуку я с тобой?

Один — я умираю повсечасно,

С тобой — взнесен блаженною судьбой

Превыше всех желаний полновластно!

Но ведает Амур, какой тоской

Томится жизнь моя и дни, и ночи,

Когда не светят ей вот эти очи!

Но, скажем, пусть я мог бы удалиться,

Как ты велишь, — тогда снести ли мне,

Что думой одинокою томиться

Осуждена ты по моей вине?

И нашей встрече уж не возвратиться!

Так жизнь моя, несчастная вполне,

Таким страданьем миг наполнит каждый,

Что будет смерть моей единой жаждой.

Но, раз не хочешь ты, чтоб я с тобою

Остался тут, пойти бы ты могла

Здесь недалеко в домик мой со мною.

И с матерью б моей ты там жила,

И назвала б она тебя родною,

Как милую бы дочку, берегла,

И так же бы отец. Избушка наша

С невесткой полная была бы чаша».

«Нет, ни за что так делать не должна я, —

Сказала Мензола. — Идти с тобой

В твой дом! Нет, грех мой тяжко искупая

Смиренной, покаянною мольбой,

Крушиться буду, грешница такая.

И прежде смерть моя придет за мной,

Чем к людям покажусь на свет я божий,

Венок утратив светлый и пригожий.

He с тем пошла Диане вслед я смело,

Чтобы вернуться в мир любой ценой.

Когда б за прялкой я сидеть хотела

У матери иль мужнею женой,

Далеко увело б такое дело

С пути, что мне открыл отец родной,

Меня любивший крепко. Покрывало

Дианино пять лет меня спасало.

И вот молю — напрасно ли моленье? —

Из-за любви, о коей ты твердил,

Что подняла тебя на преступленье,

Чтоб ты сейчас один домой спешил.

Клянусь тебе богиней, чье веленье,

Чей выстрел, говоришь, тебя сразил:

Твоя любовь мне будет жизни жаждой,

Тебя любить я буду мыслью каждой».

«Не будь во мне, — тот отвечал, — сомненья,

Что твой обет исполнится точь-в-точь,

Что мне отдашь ты сердца все биенья, —

Я подозренья отогнал бы прочь.

Но горше все обиды, огорченья, —

И я боюсь: ничем уж не помочь;

Раз ты в лесу, одна — так уж навечно

И я один. Мне страшно бесконечно».

Она в ответ: «Сюда к тебе являться

Я буду очень часто, чтобы нам

Беседовать вдвоем, вблизи видаться

Благоприлично — хоть по целым дням,

И верь мне, слова буду я держаться

И ждать тебя, — придешь ли только сам?

Ведь ты уже связал меня, признаюсь,

Я влюблена. Я, кажется, влюбляюсь».