Петушков обхватил голову руками. Кто первый посоветовал ему пойти к военному коменданту? Рыбников? Да, да. Он первый встретил немцев и предложил свои услуги.

На третий день после появления в городе оккупантов — 23 октября — Петушков пошел на Вторую линию. Над входом в трехэтажный особняк, что стоял недалеко от пруда, ветер развевал тяжелый темно-красный флаг с белым кругом посредине и с черной свастикой в нем. На фронтоне — квадратный лист железа. На нем желтыми буквами написано: «Городской комендант».

Петушков зашел в коридор. В нем толпилось человек десять незнакомых. Вскоре появился плотный мужчина среднего роста с быстрыми глазами, в простое грязной одежде. Уверенно направился к переводчику и спросил по-немецки:

— Может ли господин комендант принять меня? Я скрывался от Советской власти. Меня преследовали, как немца.

Переводчик скрылся в кабинете коменданта. Через минуту распахнул дверь и позвал просителя. Затем пригласил в приемную коменданта остальных посетителей. Перед дверью в кабинет стоял майор с железным крестом на груди. Мохнатые брови были удивленно приподняты, словно хотели взлететь на лысину.

— Господа,— обратился переводчик к вошедшим.— Вас приветствует военный комендант майор Циллер.

Лысый немец осклабился и заговорил отрывисто, будто подавал команду. Закончил и посмотрел на переводчика. Тот произнес:

— Господа, майор Циллер благодарит собравшихся за явку для оказания помощи немецкому командованию по установлению нового порядка. Он желает знать, кого вы рекомендуете на пост бургомистра.

Вперед вышел бывший сотрудник овощторга Рыбников и произнес скороговоркой:

— Разрешите, господин комендант. Мне думается, что на эту должность подходит господин Петушков Николай Григорьевич. Он инженер-строитель. Хорошо знает город, способный организатор. При Советской власти отбывал наказание за антибольшевистские взгляды.

Майор, выслушав переводчика, пригласил к себе Петушкова, Рыбникова и незнакомого немца. Остальные остались в приемной.

В кабинете Циллера над креслом с высокой спинкой висел портрет Гитлера в полный рост.

— Зетцен зих[4],— сказал майор, показав на стулья, стоявшие у стены по обе стороны от стола. Опустился в кресло и что-то шепнул переводчику, тот ушел. Потом обратился к немцу с черными глазами:

— Гер Эйхман, битте.[5]

— Господин майор просит, чтобы я представился вам,— сказал тот.— Моя фамилия Эйхман Андрей Андреевич. Я буду переводить вашу беседу.

Циллер заговорил снова. С трудом произнес фамилию Петушкова и показал на него пальцем.

— Бургомистр Пьетушкоф будет,— еще раз повторил он и продолжил по-немецки. Фразу подхватил Эйхман.

— Волей господина коменданта бургомистром города назначается господин Петушков. Он поздравляет его и приказывает подобрать штат управы. В воскресенье, 26 октября, господин комендант желает видеть у себя Петушкова.

В назначенное время, одетые в новые костюмы и в накрахмаленные сорочки с галстуками, представители новой гражданской власти появились у Циллера. Пришел и Эйхман. Снова заменяя переводчика, доложил майору:

— Господин комендант, помещение для городской управы найдено. Бывший Дворец пионеров на центральной улице. Начальники отделов приступили к выполнению своих обязанностей.

Циллер из-под мохнатых бровей смотрел на Эйхмана и словно не замечал его. После недолгой паузы спросил, кто назначен заместителем бургомистра. Не дожидаясь ответа, отрывисто приказал:

— Им будет гер Эйхман. Он знает язык великой нации.

Эйхман оторопело переступил с ноги на ногу и неумело поклонился.

Затем комендант попросил высказаться господ из управы. Дольше всех выступал Рыбников, назначенный заведующим отделом торговли.

— Мы приступили к организации работы хлебозаводов,— заявил он и гордо поднял голову.— Город, пострадавший от варварской руки большевиков, скоро забурлит всеми красками жизни благодаря заботе германского командования и лично коменданта господина Циллера! Новый, самый справедливый порядок будет установлен на донецкой земле.

Майор остался доволен совещанием и речами. Вручил всем удостоверения и еще раз напомнил, что городская управа работает под непосредственным руководством немецкой комендатуры, ей подчиняется и выполняет только ее распоряжения...

— Какой дьявол — только ее? — с досадой проговорил вслух Петушков, встряхнув головой, словно хотел освободиться от назойливых воспоминаний. Но через минуту подумал о Графе. Разве он один приходит в управу? Правда, его заботят коммунисты и партизаны, которых в конце концов всех перестреляют. А тут каждый день пристают немцы всех рангов и требуют лошадей, пролеток на резиновом ходу. Ну где их взять? В городе предприятия не работают... Или занимайся девушками.! Молодых да красивых подавай. Мол, нужна в дом уборщица или кухарка. А разве для этого? Хотя ему не жалко. Пусть берут. Но этим должны заниматься полиция и биржа труда. А недавно Циллер направил его в штаб южного фронта. Сказал, что по весьма важному государственному заданию.

Петушкову в штабе прочли приказ командующего фронтом о поддержании морального духа воинов доблестного германского войска и поручили в кратчайший срок организовать в Сталино публичный дом для обслу-живания солдат. «Государственным заданием» заинтересовался Эйхман. Нашел частное лицо, отдал ему четырехэтажное здание на Седьмой линии, а сам стал компаньоном и участником в прибылях. «М-да, деловой человек этот Эйхман»,— подумал бургомистр.

Он встал и прошелся по кабинету. Раньше здесь находилась комната сказок. Широкие окна выходили на Первую линию, и яркий зимний свет падал на стены. Как ни старались маляры замазать роспись, она все-таки проглядывала сквозь салатную краску. Петушков остановился у стены, противоположной столу. Прищурил глаза и попятился назад. На него смотрел волк с оскаленной пастью. У бургомистра побежали по спине мурашки.

— Дьявольщина какая-то,— прошептал он.

Поспешно сел за огромный коричневый стол с резными боками. Его притащили из домашнего кабинета эвакуировавшегося профессора индустриального института. Массивные, обитые кожей кресла и два дивана были разного стиля. Петушков поморщился — как раньше не замечал? Не кабинет, а комиссионный магазин старой мебели. Он нажал кнопку звонка. Появился секретарь.

— Вот что,— стал растягивать слова председатель.— Вы пришлите мне завхоза управы. К концу дня.— Немного помолчав, флегматично спросил: — Ко мне есть на прием?

— Некая госпожа Разгуляева.

— Просите.

В дверь порывисто вошла высокая моложавая женщина в белой шубке. На голове — беличья шапка, из-под Нее выбивались смоляные вьющиеся волосы. Петушкова Поразили огромные карие глаза, обрамленные большими черными ресницами. Разгуляева с прищуром, будто прицеливаясь, посмотрела на Петушкова. «Какая она демоническая,— подумал он и криво улыбнулся.— Где я ее видел?»

- Господин бургомистр,— сказала посетительница грудным голосом,— Я хочу покинуть город. Мне нужна справка.

Но тут раздался телефонный звонок. Петушков взял трубку и схватился с кресла.

— Я вас слушаю... Да, да. Сейчас прибуду. ДОЛОЖИТЕ господину Норушату,— сказал он и аккуратно положив трубку на место. Обратился к посетительнице: обессудьте, госпожа...

— Разгуляева,— подсказала женщина.— Валентина Михайловна.

Петушков взял Разгуляеву под руку, и они вместе покинули кабинет. В приемной кроме секретаря оказался работник управы Пигарев. Секретарь ушел с бургомистром. Пигарев удивленно воскликнул:

— Валентина, здравствуй! Что ты здесь делаешь?

— А ты?

— Я работаю в управе.

— Вот как! — уже заинтересованно проговорила Разгуляева. Пигарева она знала еще до войны.— Алексея ты здесь влиятельная личность?

— По какой части?

— Давай сядем,— предложила она.

Расстегнула шубку, сняла шапку и, встряхнув головой, распушила волосы. Опускаясь на диван, привычным движением поддернула узкую юбку. Пигарев невольно бросил взгляд на ее стройные ноги, обтянутые черными шелковыми чулками. Сел рядом с Разгуляевой.

— Алеша, мне нужна бумажка. Я хочу выехать из города.

— Что так?

— Прискипалась полиция.

— Но ты же не большевичка... Или замешана?

— Не бойся... Накапала одна, что я украла простыни из детсада.

— Тю-тю,— присвистнул Пигарев.

— Мне на Прохоровке нельзя показываться. Вот и пришла к Петушкову.

— А,— сказал Пигарев, махнув рукой.— Не та фигура. Будет тянуть резину.— Он замолчал, изучающе посмотрел на Разгуляеву и вдруг зашептал: — Да ты ж красавица, Валька. Ты можешь достичь, чего захочешь. Я тебя познакомлю с настоящим человеком.

...Эйхман поднялся навстречу Разгуляевой. Усадил ее в кресло, сам сел напротив.

- Чем могу быть полезен? — спросил он.

Разгуляева сказала о своем намерении выехать в село, однако о причине умолчала. Умолчала и о стычке с начальником городской полиции Шильниковым.

Все началось из-за ссоры с Прудковой. Та еще до войны приревновала Разгуляеву к своему ухажеру и устроила скандал. С приходом немцев Валентина Михайловна в долгу не осталась и написала заявление в полицию, мол, Прудкова еврейка. Пошла к Шильникову, которого знала по Прохоровке. Но тот был приятелем Прудковой и сказал ей о заявлении Разгуляевой. Прудкова взбеленилась и пригрозила Разгуляевой арестом за воровство простыней и белья из детсада во время отступления красных. Немцы же приказали все взятое до них возвратить.

Разгуляева, услыхав угрозу, пошла в СД. Ей попался на глаза сотрудник гестапо Абрам Вибе — переводчик третьего отдела, руководимого гауптштурмфюрером Гейдельбергом. Стала рассказывать, зачем пожаловала. В это время вошел сам Гейдельберг, высокий сутулый немец в очках, понимавший по-русски. Попросил Разгуляеву изложить заявление письменно.