Девятнадцатая глава

Лекс

С того момента, как я впервые столкнулся с Шарлоттой в ресторане, я знал, что в моем уходе есть нечто большее, чем то, что она говорит. Я никогда не думал, что буду стоять посреди кладбища глубокой ночью.

     Не обращая внимания на окружающую обстановку, я молчу, осторожно ступая, позволяя ей освободиться от бремени, отягощающего ее бедные плечи.

     Я следую за ней к месту надгробий, расположенных под большой ивой. Она останавливается и молча смотрит на меня, а затем опускается на колени на холодную землю. Осторожно подняв руку, она проводит ладонью по камню, его слова теперь видны, когда я читаю их своими глазами.

     Это могила ее бабушки.

     Шарлотта не показывает никаких признаков испуга. Кажется, что она спокойно сидит на холодной, грязной земле, ничуть не затронутая своим жутким окружением. Когда она начинает говорить, я опускаюсь рядом с ней на колени и слушаю ее слова, слова, которые, как я знаю, наконец-то объяснят недостающую часть головоломки.

     — Лекс, все началось на летних каникулах, когда я переехала в Коннектикут, прошло ровно шестьдесят дней с того момента, когда я видела тебя в последний раз...

Я сидела за обеденным столом, уставившись на лежащий передо мной конверт. Он был плотным, с логотипом Йельского университета, напечатанным в левом верхнем углу.

     Когда я приехала сюда две недели назад, я сразу же подала документы в несколько муниципальных колледжей, надеясь, что мое позднее заявление примут. Благодаря помощи бабушки, а также тому, что она была выпускницей Йельского университета и до сих пор дружит с некоторыми старшими преподавателями, я знала, что этот толстый конверт означает только положительные события, и ее помощь окупилась.

     Я посмотрела на часы, было четверть третьего. Бабушка сказала, что вернется домой не раньше трех тридцати, и я ждала, не в силах сделать это в одиночку.

     Ровно в три тридцать она прошла через кухню, неся корзину с яблоками. Она готовила свой знаменитый домашний яблочный пирог, мой любимый. Она увидела, что я с тревогой сижу за столом. Поставив корзину на пол, она поставила чайник на плиту. Очевидно, чай решал все мировые проблемы. Поставив чашку чая передо мной и одну для нее, она наконец села за стол.

     — Милая, сделай глоток, пожалуйста. Мы знали, что этот день настанет. То, что лежит в этом конверте, не определяет, кто ты есть.

     Я вникла в ее слова — она была права. Что бы ни случилось, я буду делать то, что хочу, а это учиться на юриста. Я сделала глоток чая и открыла конверт, прочитав вслух слова: «Поздравляю, мисс Мейсон».

     Вскочив со своего места, я поцеловала письмо, поблагодарив свои счастливые звезды за то, что меня приняли в Йель. Никогда в своих самых смелых мечтах я не думала, что такое может случиться, и хотя я знала, что бабушка сделала или сказала что-то «богам» Йеля, я приветствовала это принятие точно так же, как если бы меня приняли в первом туре.

     — Дорогая, ты сделала это. Какое большое достижение.

     — Не могу поверить, что я поступила в Йель. Это... просто вау!

— Это твой путь. Доверься ему во всей его красе. Из этого произойдут большие вещи, помяни мое слово.

     Она была права, как всегда, и той ночью я лежала в постели, не в силах сдержать восторг от того, куда повернет моя жизнь.

Йель, я все еще не мог в это поверить.

Был час ночи, и сон не шел. Мне было немного нехорошо, но я продолжала выдавать это за волнение. Это была новая глава моей жизни, и, несмотря ни на что, я должна была двигаться дальше. Возможности были безграничны, и на краткий миг я задумалась о том, что он делает. Был ли он с ней? Какое это имело значение? Я собиралась в Йель. Набрав в кулак воздуха, я не могла поверить в свои счастливые звезды. Я перевернулась на спину и заснула, мечтая о новой жизни, в которую мне предстояло вступить.

     На следующее утро я сидела и молча смотрела на миску с хлопьями, которая выглядела как куча рвоты.

     — Дорогая, все в порядке? Ты сегодня выглядишь ужасно бледной.

     — Да, конечно... просто не выспалась... знаешь, слишком взволнована.

     — Ну, поешь, а потом давай отвезем тебя к доктору Фланнигану, чтобы убедиться, что все в порядке? — обеспокоенная, она отодвинула прядь волос от моего лица.

     — Бабушка, я в порядке... сейчас. Просто хлопья выглядят... не могла бы ты их убрать?

     Было слишком поздно, меня стошнило в кухонную раковину, глупые нервы. Теперь она точно отправит меня к врачу. Что это было со старыми людьми и их одержимостью посещать врача из-за малейшей мелочи? Я знала, что это просто нервы, вот и все.

     — О, дорогая, не думай, что теперь ты выберешься из этого.

     Час спустя мы сидели в комнате ожидания. Доктор Фланниган, которая оказалась женщиной, назвала мое имя. Бабушка предложила подождать в приемной, и я вошла, не зная, на что именно меня проверяют.

     — Мисс Мейсон.

     — Чарли, пожалуйста.

     — Чарли. Твоя бабушка сказала мне, что ты плохо спишь, и тебя рвет.

   — Ну, сон был вызван другими обстоятельствами, а рвота была только один раз.

     — Чарли, у тебя был незащищенный секс?

     — Эм, нет... Я даже не занималась сексом.

     — Когда в последний раз у тебя был половой акт?

     Вот дерьмо, мы действительно собирались туда идти?

     Я не хотела ворошить воспоминания. Я на мгновение закрыла глаза, пытаясь отгородиться от воспоминаний о нашем последнем разе на вершине скалы.

     — Я не знаю... около двух месяцев назад.

     — Ты использовала защиту?

     — Да, тогда я принимала таблетки.

     — Тогда?

     — Да, но потом я перестала.

     Мне не нравилось, к чему все идет. Мое сердце учащенно билось, и я хотела только одного — прекратить разговор. Я положила свои липкие руки на бедра, потирая ладони о джинсы с легкой дрожью.

     К чему она клонит?

     — Чарли, не могли бы вы помочиться в чашку?

     Доктор Фланниган поставила передо мной чашку. Я схватилась за нее, с трудом пробираясь к туалету, расположенному рядом с ее кабинетом. Беспокойство охватило меня, пока я пыталась помочиться. Этого не может быть. Сидя на унитазе, я знала, что у меня есть всего несколько мгновений до того, как она меня проверит.

     Я начала пытаться вспомнить. В то время я всегда принимала таблетки. Нет, мы не пользовались презервативами, но я принимала таблетки. Подростковая беременность была самой горячей темой в старших классах. Я не была глупой. Я всегда помнила о том, что принимаю эту чертову таблетку каждый вечер перед сном, кроме той единственной ночи — ночи, когда я узнала о ребенке.

     Вернувшись в кабинет, я передала ей образец, и она обмакнула в него тонкую картонную полоску. Я не могла смотреть, вместо этого уставившись на таблицу герпеса, которая висела на стене.

     Боже мой, венерические заболевания?

     Я была такой чертовски глупой.

     Нет, Чарли, не делай этого с собой.

     Он сказал, что не спал с ней, и ты ему поверила.

     Бог знает, со сколькими еще людьми он спал. В тот момент я поняла, что почти ничего о нем не знаю. Я была такой наивной. Я бы никогда больше не совершила такой ошибки. Просто дыши, все будет хорошо. Все должно было быть хорошо.

     Прошло несколько часов, когда она вытащила палочку, ее лицо не выражало никаких эмоций. Она придвинула стул к столу, потянулась к полке рядом со своим столом и достала несколько брошюр, положив их передо мной.

— Лекс, я сделала тест, и он оказался положительным... Я беременна, — тихо плачет она.

     Я сижу неподвижно, потрясенный открытием. Я не только оставил ее, не попрощавшись, я оставил ее беременной моим ребенком. Теперь все стало понятно: почему она сдерживалась, почему не могла простить меня, вспоминая, что она мне говорила о том, что оставила нас. Но ребенок, что случилось с нашим ребенком? Я закрываю глаза, зная, что следующая часть этой истории, вероятно, будет тем, что я не хочу слышать, тем, что вытащит мои ошибки на поверхность, чтобы разложить их передо мной, большим красным маркером указывая, где я не справилась и как я подвела Чарли и нашего ребенка.

     — У меня даже не было выбора, хочу я этого или нет, пришли результаты анализа крови, и я была уже слишком далеко. Было слишком поздно, у меня не было выбора, кроме как оставить его, и все, о чем я могла думать, это о том, что мне придется смотреть на этого ребенка каждый день и напоминать о тебе — о том, что от тебя никуда не деться.

     — Я думала о том, чтобы найти тебя, но у меня все еще было разбито сердце. Я понятия не имела, что ребенок Саманты был не твой, так что в моих глазах ты все еще был человеком, который предал и оставил меня одну. Единственное, что я знала, это то, что этот ребенок не заслуживает быть вторым сортом. Ему не нужно было соревноваться с другим ребенком, которого ты воспитывал. Я была сломлена, Лекс, так сломлена и не могла вытащить себя из этой депрессии, которая выходила из-под контроля.

     Пока она говорила, боль внутри меня становилась все сильнее, распространяясь по всему телу, как самая смертоносная из болезней. Но даже в моей собственной боли, боль Шарлотты намного хуже.

     Сделав глубокий вдох, она закрыла глаза, а затем открыла рот, чтобы продолжить: — Моя бабушка была единственной, кто знал. Мы скрывали это от моего отца. Я была в темном месте, очень темном месте. Я изо всех сил пыталась увидеть хоть какой-то свет в этой ситуации. Что я знала о воспитании ребенка в восемнадцать лет? Это была не та жизнь, которую я хотела... по крайней мере, без тебя. Я плакала, засыпая каждую ночь. Я почти не ела... Я почти не двигалась. Моя бабушка укачивала меня во сне на наших качелях на крыльце. Но мне было грустно... так невероятно грустно, что я не смогла понять, что демоны были не только во мне. Она была больна... очень больна.

     Она делает паузу, чтобы достать что-то из своей сумочки. Это фотография, и она выглядит знакомой. Мгновением позже я понимаю, что это та же самая фотография, что висит у нее на стене. Но на этот раз она не прикрывает живот одеялом, и выпуклость выделяется на фоне ее худощавой фигуры. Я смотрю на нее, потрясенный, не в силах сглотнуть, боль усиливается, пока я изучаю фотографию в темноте ночи, когда мы сидим здесь.