— Аксель.

Он косится в мою сторону.

— Да.

— Спасибо тебе за гостеприимство. Ты не обязан был предлагать это мне, но предложил. Даже после того, как я сделала всё таким неловким на шарадах в прошлый раз. С поцелуем.

Аксель возится со своей тарелкой, чуть не роняет её, но подхватывает прямо перед землёй. Пёс выглядит чрезвычайно разочарованным. Аксель откашливается.

— Да всё в порядке. Это ерунда.

Ерунда. Мне надо испытывать облегчение, что он не расстроен из-за поцелуя, на который я не спрашивала разрешения, но это тоже ранит, как и безразличие, когда он смотрит на меня.

— Ну... хорошо. Это хорошо. Нам надо лишь дать твоей семье понять, что сводничество тут тщетно.

— Ты думаешь, они вмешались в игру?

— Я думаю, что они притворились и подсунули это задание в корзинку прямо перед моей очередью. Готова поспорить, это была Уилла, — я ахаю, вспомнив. — Да. Она передала мне бумажку.

— Я об этом не задумывался, — говорит он, — но теперь слова Райдера выглядят ещё более обличительными.

— Что он сказал?

К щекам Акселя снова приливает розовый румянец. Он косится в мою сторону, и его взгляд падает на мои губы.

— Что когда мы соберёмся на День Благодарения, он бросит в корзинку бумажку со словом «поцелуй взасос».

Непрошеный образ Акселя — его ладони лихорадочно спускаются по моей талии, накрывают задницу, пока его рот встречается с моим, а его борода царапает мои щёки — вспыхивает в моём мозгу. Я сжимаю тарелку так крепко, что мои руки болят.

— Какая... абсурдная идея.

Аксель кивает, с трудом сглотнув.

— Абсолютно. Абсурдная.

Тяжёлое, густое молчание воцаряется между нами. Затем Аксель резко встаёт, испугав собаку. Он опять чуть не роняет тарелку, но подхватывает крепче, затем тянется к моей.

— Я заберу твою, если ты доела.

Я вместо этого тянусь к его тарелке.

— Нет. Ты готовил. Я помою посуду.

Он отводит тарелку вне досягаемости, хмуро глядя на меня.

— В этом нет необходимости.

Я встаю, оказываясь очень близко к нему.

— Я. Помою. Посуду.

Хмурая гримаса становится откровенно угрюмой. Я улыбаюсь. Затем собираю на поднос тарелки и всё, что он использовал при готовке. Держа поднос в руке, я неспешно захожу внутрь.

Я только добавила жидкое мыло в воду в раковине, когда Аксель закрывает за собой дверь и входит на кухню следом за мной, держа в руке тарелку.

— Руни...

— Пожалуйста, Аксель. Пожалуйста, просто позволь мне помыть посуду, — когда я поворачиваюсь к нему лицом, мы едва не сталкиваемся, отчего я интимно осознаю запах дыма от костра и древесного мыла, исходящий от его одежды, а также то, как часто поднимается и опускается его грудь.

Я тянусь к его тарелке, и наши кончики пальцев нечаянно соприкасаются, когда я забираю ту из его рук. Аксель хрипло выдыхает, и я поднимаю взгляд, затем застываю. Его зелёные глаза мерцают как угасающие угольки, не отрываясь от моего рта. По мне проносится жар, и моё тело покачивается в его сторону. Его голова склоняется, весь мир исчезает, а моё сердце гулко стучит. Это будто повторение Шарадного Поцелуя, пока эти прекрасные глаза не отрываются от моего рта, весь воздух покидает его лёгкие, наши рты так близко, всё ближе...

Громкий лай пса за дверью рушит момент, заставляя нас отшатнуться. Взгляд Акселя опускается к его ботинкам, щёки розовеют. Я с макушки до пят вся пылаю похотью, раскрасневшаяся, огорошенная, сердце стучит в ушах.

Срань Господня. Мы чуть не поцеловались? Его влечёт ко мне?

Аксель прочищает горло и смотрит на мои губы, затем снова в пол.

— Мне лучше уйти.

Я киваю, нехарактерно лишившись дара речи. Наконец, я подбираю слова и говорю:

— Спасибо за ужин.

— И тебе, — он морщится. — Ээ. Подожди. Я имел в виду... — он вздыхает. — Неважно. Спокойной ночи.

— Подожди, — я настолько на взводе из-за того, что было минуту назад, что соображаю с задержкой, но наконец-то сообразила. — Если я у тебя дома, то где остановишься ты? Не в шалаше. Ты сказал, это небезопасно.

— У меня есть палатка.

— Палатка? Ты серьёзно?

Он чешет шею сзади и пожимает плечами.

— Да.

— Аксель, нет. Пожалуйста, спи хотя бы на диване. Буквально одну ночь. А завтра я уеду. Обещаю. С утра пораньше избавлю тебя от своего общества.

— Я не... Ты не... — он стискивает зубы. — Тебе необязательно это делать, Руни. Это не проблема.

— Раз не проблема, тогда спи на диване.

Он хмурится, когда снаружи поднимается ветер, завывая вокруг нас.

— Я не могу.

— Почему нет?

— Я... храплю. Громко.

— И что? Я сплю как убитая. Ты меня не разбудишь.

Его рот поджимается в жёсткую линию. Он засовывает руки в карманы.

— Нет.

— Аксель Бергман, если ты не ляжешь спать на диване, я сама буду спать в этой твоей палатке, а ты займёшь кровать.

— Ты не будешь спать в палатке, — говорит он. — Особенно когда надвигается гроза, — он скрещивает руки на груди, плечами заполняя дверной проём. Думаю, он пытается запугать меня, но это лишь делает его раздражающе привлекательным. Угрюмость не должна быть такой сексуальной.

— Тогда и ты не будешь в ней спать, — возражаю я. — Я не буду вышвыривать тебя из твоего же дома, — я применяю старую, надёжную тактику, широко распахивая глаза и надувая губы. — Пожалуйста, Акс. Просто поспи на диване...

— Нет, — твёрдо отвечает он, открывая дверь за собой. — Ты спишь здесь. Я сплю... — он большим пальцем показывает за плечо, где ветер зловеще сгибает тёмные деревья поблизости. — Там.

Я безнадёжно вздыхаю.

— У тебя пугающе сильное чувство рыцарства.

Аксель делает ещё один шаг назад, упираясь ладонями в косяки.

— Неизбежное свойство Бергманов. Доброй ночи, Руни.

— Доброй н...

Дверь с грохотом захлопывается.

Застонав, я плюхаюсь на кровать, когда дождь начинает барабанить по окнам. Ночь будет очень длинной.