глава 31

7 лет назад

Я не знал, как долго смогу позволить себе дорогостоящие занятия в Les Beaux Arts.

Я метался между работами: одна – в каком–то модном, богатом ресторане, обслуживал мужчин, точь–в–точь как мой отец, а другая – на стойке регистрации ночного отеля, где женатых мужчин сопровождали на ночь эскортницы. Я экономил каждый пенни, живя в квартире со странным чуваком по имени Айзек – он был всем, чем не был я, слегка раздражающим и экстравертом, спал до полудня и тусовался всю ночь напролет, но он был лучше Леона. Без него я бы, наверное, до сих пор спал на том вокзале.

Причина, по которой я пришел на дорогостоящий курс Бернарда, заключалась не в том, что он помечал каждую из моих готовых картин красным крестом, и не в его мотивирующей речи о том, что я никогда не стану настоящим художником, потому что у меня нет этой эксцентричной гениальности. Это было не из–за того, что его золотые ученики обращались со мной как с уличной крысой, и не из–за того, что я опустился до того, что рылся в мусорных баках и кладовке в поисках их остатков материалов. Я был на пару лет старше большинства из них – несмотря на того старика, живущего своей подростковой мечтой, и женщину, которая считала себя настоящей картиной эпохи Возрождения.

Причина, по которой я ходил на его занятия, заключалась в том, что заставило бы мертвецов смеяться из своих могил.

Приходили модели, и все они вдохновляли меня глубокой постоянной пустотой. Мои картины были бездушны под этими технически отточенными чертами. Я воспроизводил всё, что видел, без души, без деталей, заслуживающих изучения. У меня не было истории, которую можно было бы рассказать, не было чувств, которые можно было бы выразить, как бы я ни старался. И я так чертовски старался вписаться. Это не сработало.

Пока не появилась она.

Девушка, которая всегда приходила с платьем, подходящим сбежавшей невесте. У неё была та улыбка. Улыбка была настолько пропорциональной, что простой изгиб её губ заставлял её щеки приподниматься, а глаза прищуриваться. Простая улыбка выражала всё её лицо. И у неё были эти глаза – кошачьи глаза, которые могли зажечь солнце.

Прошло уже пару недель с тех пор, как её наняли позировать в Les Beaux Arts, и я старался никогда не пропускать её прихода. Она заставила меня взглянуть в какие–то неизвестные человеческие эмоции, которые я не мог классифицировать – например, покалывание в пальцах, сильное сердцебиение, а температура в комнате резко меняется. Она вызвала у меня симптомы. Но с тех пор моё искусство ожило.

Бернард ещё больше усложнял мне задачу, пока намеренно не унизил меня перед студентами, попросив их исправить мою картину, добавив слово, описывающее тот ужас, который я сотворил. Слова урод, бездомный, мертвый, грязь и неспособный покрыли мой холст в форме капающей крови. И даже тогда я почувствовал простой укол, но не более того, и каждый день проходил мимо картины; Бернард повесил её над своим столом, словно это трофей.

Я разговаривал с этой загадочной девушкой. Однажды. Это было в подсобке, но всё было напрасно. Я увидел своё отражение в зеркале. Я знал, что люди говорят обо мне. Несмотря ни на что, она написала мне письмо и подарила четырехлистный клевер. Я не привык получать подарки и к тому, что люди проявляют ко мне интерес. Она назвала меня призраком, и с тех пор я искал похожее имя в качестве художника.

На своём обычном месте в конце класса я прислонился к стене и нацарапал похожие слова.

Приведение. Дух. Фантом. Призрак.

Спектр. Я остановился на этом слове. Оно означало призрак или спектр – полосу цветов, как в радуге. Я стёр то, что написал. Я не был Аяксом Клемонте, богатым наследником. Я был почти без гроша в кармане, у Аякса, чье состояние ограничивалось одним чемоданом, набитым материалами для рисования, за которые я даже не заплатил, и карманными часами, которые я украл у своего отца. Насколько я понял, у неё был симпатичный парень в архитектурном отделе. Я не мог соперничать с ним.

Я достал карманные часы. Она опаздывала. Все студенты ждали её. Даже Бернард притопнул ногой. Стук ботинок эхом отдавался в коридоре, как будто кто–то бежал. Я бросил взгляд рядом со своим холстом. Это была она. Она казалась измученной, пересекая главную дверь с растрепанными волосами вокруг лица и небольшим количеством косметики.

– Мне очень жаль. У меня была назначена встреча, которая затянулась, и я…

– У меня нет времени выслушивать твои жалкие оправдания, – оборвал её Бернард. – Давай начнём.

Она вежливо кивнула и бросила свою сумку в угол, чтобы выйти в центр, приняв позу, не отрывая взгляда от горизонта. Это был мой любимый момент за весь день. Я мог любоваться каждым её сантиметром – от сочетания цветов в её глазах, от жженой сиены до марсианско–коричневого, словно само по себе произведение искусства, до её вздернутого носа и того, как свет падал на её лицо, словно маленькие кристаллы, и окрашивал её щеки в румянец. Я мог любоваться каждой её частичкой, оставаясь невидимым в тени.

У моего тела был собственный мозг и воля. Мои карандашные линии были стремительными, глаза быстро бегали взад–вперёд, и мой мозг отключился. Моя рука сжалась до такой степени, что я мог перекрыть приток крови. Я был на той стадии, когда я забывал реальность; я искажал её. Мои глаза блуждали по материалу её платья. Юбки были как скрытая личность, тайна, которую нужно раскрыть.

В классной комнате зазвонил телефон, и я резко вернулся в реальность.

– Чей это телефон? – пожаловался Бернард.

– Простите, это мой. Я… – она извинилась и покинула свой место под громкие вздохи студентов, чтобы опуститься на колени к своей сумке. – Мне очень жаль.

– Какой беспорядок. Этот день – полный бардак! – прошептал Бернард, поднося руку ко лбу.

Я повернул шею в сторону, чтобы увидеть, как она отвечает на звонок.

– Мама, я не могу сейчас говорить. Что такое...

Её лицо стало призрачно–белым, и она приоткрыла губы, но с них не слетело ни звука, как будто она была отключена от мира. Мои брови сошлись на переносице. Она даже не ответила на жалобы Бернарда и глупые смешки других студентов.

– Я… – она повернулась, чтобы встретиться взглядом с Бернардом, но её подбородок задрожал. – Прости, мне нужно...

Слезы навернулись в уголках её глаз, и она выбежала из комнаты. Это что–то всколыхнуло во мне. Я хотел последовать за ней.

– Что не так с этой девушкой? Всё, она уволена. Я покончил со всем этим! – закричал Бернард.

– Может, у неё что–то случилось, – бросил я, очевидно, достаточно громко, чтобы все услышали.

– Как будто меня это волнует! Её работа должна быть на первом месте! – Бернард попытался позвать кого–то в коридоре. – Послушайте, мне нужна замена для...

Его голос становился всё тише и тише по мере того, как он удалялся от классной комнаты.

– Эта девушка такая странная, чувак, – прошептал любимый ученик Бернарда.

– По крайней мере, она довольно горячая, если не считать её убийственных глаз, – продолжил другой.

От этих комментариев у меня дернулся нерв на челюсти. Я хотел быть единственным, кто нарисует её, тем, кто увидит её, а не они. Они были недостойны.

– На своё первое занятие она принесла печенье, как будто мы были в гребаном старом фильме в стиле кантри. Ты знал, что она, по–видимому, встречается с Августусом? Но он с ней только ради секса. Мы все знаем, что он запал на другую.

Я сжал кулаки, слушая их сплетни. Я наклонился, чтобы поискать в сумке наушники. Я не хотел их слышать.

– Ребята, держу пари, что у неё в сумке единорог или что–то в этом роде, – тот же самый любимый мудак говорил так, словно он был каким–то шутником, заставляющим всех смеяться.

Какая–то девушка вскочила со стула, чтобы заглянуть в открытую сумку таинственной девушки.

– Там рукопись. Что–то под названием “Романтика на Солнечном озере”.

– Давайте спрячем её от неё.

Моя хватка на наушниках усилилась, и я положил их на пол. Кучка идиотов.

– Сделай это, и я нанесу на стену изображение твоей уродливой физиономии, – я уставился на хулигана и любимчика преподавателя.

– Расслабься, урод, – он посмотрел на меня сверху вниз, как будто я был тем самым социопатом, к которому никто не смел приближаться. – Я предпочитаю, чтобы ты молчал. Разве ты не усвоил урок, который мы преподали тебе в прошлый раз? Похоже, урод втрескался в эту сучку.

В прошлый раз. Он имел в виду тот случай, когда они уже рылись в её сумке и я пошел забрать блокнот таинственной девушки после встречи с ней. Этот придурок и группа его друзей толкнули меня так, что я упал на пол, спотыкаясь. Я ничего не сказал, потому что, если бы я действовал, меня бы исключили, и всякая надежда сделать карьеру в искусстве и увидеть её исчезла бы. Я должен был быть терпеливым, чтобы отомстить им всем. Но терпения в моём характере сегодня не было.

Я изобразил смертельно хмурый взгляд.

– Сучку?

– Что, ты обиделся? Я уверен, что ты идешь в ванную, чтобы подрочить, как ненормальный, – студенты смеялись. – Почему бы тебе просто не отчислиться, неудачник? Пойди и купи себе какую–нибудь одежду. От тебя воняет мусором.

– Я не уйду, потому что я лучше тебя, – сказал я, скрестив руки на груди.

– Ах да? – он постучал карандашом, как какой–нибудь дешевый гангстер. – Как насчет того, чтобы я пошел за твоей шлюхой и трахнул её в углу как дешевку, которой она и является, а?

Адский прилив поглотил меня целиком.

Это обжигало, как кислота.

Моё дыхание участилось.

Мои мышцы напряглись.

Бернард снова вошел в комнату, когда этот хулиган показал мне на своём телефоне сексуальную картинку того, что он намеревался с ней сделать.

– Они все некомпетентны, поэтому мы будем работать над...

Я сорвался.

Я поднялся со стула и направился прямо к хулигану. Я сбил его мольберт и в порыве швырнул его об стену.

– Аякс! – завопил Бернард, как пятилетний ребенок, увидевший мышь.