11

Обида - это союз

печали и злобы.

Сэмюэл Джонсон

КАРИНА ГАЛЛО

Семь лет назад

Может быть, я была под кайфом после марафона "Дневников принцессы", за которым последовали "Титаник", "Записная книжка" и еще несколько романтических комедий с именами существительными. Так или иначе, я написала ответ на письмо Одинокого Ромео своими фирменными бирюзовыми чернилами.

Если Ренье был Одиноким Ромео (а он должен был им быть, потому что он единственный, кто называл меня Галло), то он заслуживал ответа, а если нет, то, возможно, не так уж плохо попытаться поговорить с ним снова. Мы были лучшими друзьями на протяжении девяти лет. Один или два года ссор были просто пятном в великой схеме вещей.

— Скажи мне еще раз, зачем мы это делаем? — Броуди прислонился к шкафчику, и его голос эхом разнесся по пустому коридору.

— Ш-ш-ш! — Я закрыл ему рот рукой. Весь смысл прогула уроков заключался в том, чтобы никто не мог нас поймать, и мне не нужно было, чтобы его большой рот разрушил мой план. — Мы ничего не делаем. Я делаю. — Свободной рукой я поднесла письмо к губам и поцеловала его с внешней стороны, а блеск для губ оставил след на бумаге. — Я делаю это, потому что мне подарили любовное письмо, и я должна на него ответить. Это справедливо.

Он лизнул мою руку, которая все еще была прижата к его рту, и я отдернула ее, скривила лицо от отвращения и вытерла его слюну о свое идеально выглаженное Поло.

— Мы не будем смотреть ромкомы в эти выходные.

Я пожала плечами.

— В любом случае, это твоя очередь выбирать фильмы в эти выходные. — Я нашла шкафчик и хотела засунуть туда свою записку, но рука Броуди преградила мне путь.

Его брови нахмурились.

— Это шкафчик Ренье.

— Я знаю.

— Он засранец. Он тебя ненавидит.

Спасибо, что напомнил.

Я вздохнула, раздраженная тем, что приходится повторяться.

— Он засранец? Да. Сейчас он такой. Но раньше мы были друзьями. Мне нравится думать, что тот парень, которого я знала и любила, все еще там.

Если это возможно, его хмурый взгляд стал еще глубже.

— Любила?

Не знаю, почему я почувствовала необходимость защищаться, но я это сделала.

— Нельзя дружить с кем-то девять лет, не любя его.

Он приподнял бровь, на его лице появился интерес.

— Это так?

— Да. — Я толкнула его бедром в сторону. — А теперь двигайся.

Мое сердце колотилось, когда я засовывала письмо в шкафчик. Я рисковала своим сердцем, и если я не получу ответа, то буду раздавлена. Снова. Но Ренье был из тех, за кого стоит бороться. Он был моим защитником. Моим шутом. Мое прошлое, настоящее и будущее. И моим лучшим другом.

За это стоило бороться.

— Это плохая идея, — повторил Броуди. Он, как обычно, защищал себя, но это действовало мне на нервы.

Я фальшиво улыбнулась ему.

— Я знаю, что ты ненавидишь этого парня, но я была бы очень признательна, если бы ты поддержал меня в этом. Я и так достаточно нервничаю. — Мои ладони были такими липкими, что не могли даже сформировать правильный кулак. — Больше никакого негатива с вашей стороны, мистер.

Он поднял обе руки вверх.

— Ладно, ладно.

— Мне нужно идти в класс. Сегодня на уроке мы изучаем технику безопасности при вскрытии крысы. Я должна успеть как можно больше, чтобы не наделать глупостей, например, не зарезать своего напарника.

Не то чтобы я была против разозлить Лейси Райан.

— Или подложить любовную записку в шкафчик какого-нибудь придурка.

Я сузила глаза.

— Эй!

Ладно, может, это было немного глупо.

Он рассмеялся.

— Это был последний удар. Клянусь.

— Увидимся вечером! — Я перекинула рюкзак через плечо и оставила Броуди одного в коридоре.

Весь оставшийся день я ждала ответа от Ренье. Хоть какого-нибудь. Я ждала и на следующий день. Но дни превращались в недели, недели - в месяцы, а месяцы - в год. Потом - в следующий. И следующий.

И все равно никакого ответа.

И тут я вспомнила слова Броуди, сказанные в тот день, когда я получила письмо от "Одинокого Ромео".

Увидимся, Галло.

Настоящее

Под моим ответом "Одинокому Ромео" лежали полчища и полчища писем. Я украла коробку и сбежала из дома Броуди, не потрудившись запереть за собой дверь. То, что он не рассказал мне о том, что видел Ренье и папу вместе, я могла простить. Но кражу писем Ренье, адресованных мне, - а я теперь не сомневалась, что они были от Ренье, - простить было невозможно.

Я не могла вернуться домой, потому что злилась на папу. Я не могла бежать к Броуди, потому что он предал меня, и я не видела будущего, в котором мы могли бы снова стать друзьями. И я не могла бежать в "Down & Dirty", потому что он принадлежал Ренье, и мы с ним ссорились.

В моей жизни было трое мужчин, и все они в тот или иной момент сильно лгали мне. Но единственный, у кого были добрые намерения, единственный, кто действительно думал только о моем благополучии, - это Ренье.

Только Ренье заботился о моем благополучии.

И так случилось, что именно в него я была влюблена.

Я поехала в парк рядом со своей квартирой и забралась на тренажерный комплекс, держа в руках коробку. Мои руки дрожали, когда я доставала письма и раскладывала их перед собой на покрытой пластиком решетчатой металлической основе тренажера.

Этих писем было несколько десятков, и все они были без даты. Я схватила ближайшее к себе.

Сегодня в кафетерии подавали яблочный пирог. На вкус он пах тобой, а когда я взял в руки красную оберточную бумагу, то не мог выбросить из головы воспоминания о тебе и том платье.

- Одинокий, любящий яблоки Ромео

И он сохранил это платье.

Сегодня дядя Лука повел семью есть итальянскую кухню. Папа все время ворчал, что спагетти недостаточно настоящие. Я хотел заткнуть ему рот твоим воскресным спагетти, но потом вспомнил, что ты меня ненавидишь. Я бы хотел, чтобы ты меня не ненавидела. Я хочу воскресные спагетти. И готовить у твоего отца. И кидаться друг в друга соусом, и обвинять соседского кота, когда папа спрашивает. Я хочу тебя.

- Одинокий, жаждущий спагетти Ромео

Мы с Ренье могли бы быть счастливы. Мы могли бы быть Ромео и Джульеттой, встречаться тайно, к черту наших родителей. Броуди лишил меня этого.

Сегодня на уроке ОБЖ мы изучали устройство унитаза. Клянусь, мистер Кларк, должно быть, спускал этот чертов унитаз сотни раз. И каждый раз, когда он спускал воду, я думал о том, что я и есть та самая вода, моя жизнь хаотичными кругами спускается в канализацию. Дядя Лука мертв. Мама умерла. Николайо ушел, и, вероятно, скоро тоже умрет. А я просто хочу вернуть свою лучшую подругу. Вернись, Галло. Я люблю тебя.

- Одинокий, спускающий воду в туалете Ромео

Слеза скатилась по моей щеке. Я должна была быть рядом с ним. Он был моим лучшим другом, и я взяла бы на себя всю его боль, если бы это означало, что хоть на секунду ему станет хоть немного легче.

Первая капля дождя упала мне на щеку. Я поспешно запихнула письма в коробку и спрятала их на крытой горке, где они были бы в безопасности от дождя. Я не была готова идти домой, поэтому лежала там, под темнеющим небом и апрельским ливнем.

Лежа вот так под дождем, я чувствовала себя так, словно мне снова десять лет, я бегаю по детской площадке с Ренье, играя в принцессу и дракона. Я была драконом, а его заставила играть в мою принцессу. И он сделал это, потому что любил меня. Может быть, он всегда любил.

Ренье забрался на тренажерный комплекс, его приближение было почти бесшумным из-за непрекращающихся брызг сильного влажного дождя. Он устроился рядом со мной, прижавшись спиной к дешевому металлу с пластиковым покрытием и устремив взгляд в темнеющее небо.

Из его глаз текли капли дождя, а из моих - настоящие слезы. Они скользили по моим щекам, несомненно, смешиваясь с хлещущим дождем, как разъяренные любовники, встретившиеся наконец-то.

Ренье протянул руку и смахнул с моего лица мокрые капли.

— Ты меня ненавидишь?

— Я не ненавижу тебя, Ренье. Было бы гораздо проще, если бы я ненавидела.

Его рука опустилась на бок и легла между нами.

— Я искал тебя у твоего отца. Он рассказал мне, что случилось. — Он колебался. — Он беспокоится о тебе.

— Я прощу его. Со временем. — Я повернулась на бок и повернулась лицом к Ренье, переплетая свои пальцы с его. — Ты простишь меня?

— За что?

— Все это время, которое мы потеряли, можно было провести вместе. Я должна была знать лучше. Ты никогда не причинил бы мне боль нарочно, но я видела тебя со всеми этими девушками, и это сбивало меня с толку.

Сожаление охватило его лицо.

— Мне нужно было оттолкнуть тебя. Ты бы не сдалась.

— Потому что я любила тебя. И я должна была любить тебя настолько, чтобы не видеть дыма и зеркал.

— Ты не могла знать.

Я села, и эмоции поднялись в моем горле, затрудняя речь, но я вытолкнула честные слова, потому что он должен был их услышать.

— Ты не понимаешь. Меня убивает то, что я так сильно любила тебя, но не могла видеть дальше.

Это было похоже на шумную толпу на вокзале, перекрывающую звук клавиш пианиста. Но вместо того чтобы прислушаться к мелодии, отвлекающей внимание, я была поглощена толпой.

Ренье тоже сел и наклонился вперед, пока мы не оказались на уровне глаз.

— Ты не понимаешь. Наши годы разлуки не имеют значения. Не тогда, когда у нас есть остаток жизни, который мы должны провести вместе. Я люблю тебя, Карина Галло. Всегда любил. И всегда буду.

Его губы прижались к моим, скользким от дождя, и это было так сладко и так знакомо, что я хотела потерять себя в его прикосновениях, но знала, что никогда не смогу. Не сейчас, когда оно навсегда запечатлелось в моей памяти.

Он приподнял меня одной рукой и переместил так, чтобы я оказалась у него между ног. Я наклонилась вперед и прижалась грудью к его груди, погружаясь в поцелуй. Это были враждующие губы, клацанье зубов, дуэль языков и наверстывание упущенного. Это были девять лет детской любви и одиннадцать лет несчастья.

Я стянула его рубашку через голову и швырнула в сторону. Она упала далеко от спортивной площадки, но никто из нас и глазом не моргнул. Он застонал, когда я стянула с себя платье. Я отбросила его в сторону.