— Агасси, — сказала Наиме со всей властностью, которой одарила её мать, — могу я поговорить с вами?

Его ухмылка исчезла. Он перепрыгнул через низкое ограждение в проход. Она посмотрела направо, где её служанки съёжились, пристыженные и уставившиеся себе под ноги.

— Вы можете искупить свою вину, вымыв полы в приёмном зале, — приказала Наиме.

Они поклонились в унисон, затем поспешно ушли, выглядя почти расслабленными. Возможно, ей следует вымыть ими полы, чтобы напомнить о надлежащем поведении.

Люди Башира быстро построились на арене, и он зашагал перед ними, командуя серией мучительно медленных отжиманий, в то время как песок двигался и перекатывался под ними. Наиме развернулась, подавив желание ещё раз взглянуть на Агасси, и зашагала по туннелю туда, где он переходил в арки с колоннами, ведущими во внутренний двор и конюшни.

Его ботинки царапали по песчаному камню, когда он бежал трусцой, чтобы догнать её. Наиме остановилась в арке, где колонны и стены закрывали охранникам обзор на них двоих.

— Это незаметно, — сказал он, — но у меня такое чувство, что я вас расстроил.

Его полуночные глаза были яркими и дикими от энергии его борьбы, его лицо раскраснелось, дыхание всё ещё было учащённое. Он был достаточно близко, чтобы до него можно было дотронуться, и она сцепила руки перед собой. Это был предел её самообладания, и её взгляд скользнул с его свирепого выражения на его обнажённый торс. Наиме никогда не была так близко к мужчине, который не был полностью одет, за исключением Ихсана, когда он оправлялся от ожогов.

Она видела мужчин без кафтанов на полях, в доках. Но это было совсем другое дело. Он был другим. Воин, о чём свидетельствует множество шрамов на его золотистой коже. Наиме удивлялась им: тонкая линия поперёк груди, более толстая, короткая линия над рёбрами и длинная, изогнутая, которая исчезала в его сальваре. Каждая клеточка её кожи, казалось, была охваченным огнём.

Наиме оторвала взгляд от его тела и заметила Визирей, сгрудившихся у входа в главный двор. Они наблюдали за ними двоими, на лицах было написано подозрение.

— У вас есть одежда? — сказала Наиме, потрясённая тем, что была так поглощена разглядыванием его, что не учла тот факт, что скрывалась под аркой с полуобнажённым мужчиной.

— На мне есть одежда, — сказал он.

Её взгляд метнулся к нему, и стыд усилился, когда она увидела довольное выражение на его лице. Конечно, он знал о её внимании. Она так же явно пялилась на него, как и её служанки.

— Больше одежды.

Наиме старалась не показаться отчаявшейся, но слабый тембр голоса выдал её.

— Есть.

Он потянулся и провёл рукой по задней части шеи. На каменный пол между ними посыпался песок, и они оба посмотрели вниз.

— В будущем носите её. И воздерживайтесь от таких неуместных проявлений.

Наиме удалось обрести некоторое самообладание, как только она перестала смотреть на него.

— Что именно вы считаете неуместным проявлением, Принцесса-султан?

Он чуть не рассмеялся, но вместо этого у него вырвался нетерпеливый выдох.

— Тхамар это место сдержанности и приличия, Агасси. Ваш спарринг с гвардейцами более чем приветствуется, когда командир Айана наблюдает за этим, — она указала на Башира, — и я ожидаю, что вы не унизите себя, снова делая это полуодетым. Конечно, не в присутствии Визирей. Это не принесёт вам никакой пользы в Зале Совета.

— Унижу себя, — сказал Агасси, его голос был тусклым от недоверия.

— Это оскорбительно.

Наиме жестом указала на него в неубедительной попытке указать на его полуодетое состояние, затем на задержавшихся Визирей.

— Только в месте, полном слабых, самодовольных пацифистов, практика владения мечом может считаться унизительной. Вы находите меня оскорбительным, — сказал он, — прекрасно. Есть всего несколько вещей, которые я нахожу более утомительными, чем когда кто-то придаёт слишком большое значение пышности и притворству. И вы поклоняетесь алтарю притворства.

Он взглянул на Визирей, которые, казалось, почувствовали внезапное желание направиться во дворец. Она чуть было не поправила его, намереваясь сказать, что не считает его оскорбительным, но остановила себя, когда он сказал последнее:

— Вы хотите нашу армию, но не можете вынести даже жестокости спарринга или вида обнажённой мужской груди. У вас не хватает мужества посылать людей на войну, — он издал пренебрежительный звук.

— У меня не хватает? Это не...

Слова застряли у неё в горле, её взгляд был пойман, удержан и притянут распространяющейся чернотой в его глазах. Поглощаемой. Она почувствовала настойчивость, подобно ряби на поверхности её магии. Не слова, а чувство. То, как ощущается огонь: как тепло и угроза. Её магия извивалась и металась, порывы ветра пробегали по её коже.

Наиме нахмурилась, возвращая свою магию под контроль, который, казалось, был съеден. Она оторвала взгляд от его лица и, вместо его глаз, сосредоточилась на его плечах. Она моргнула. Неужели это... дым, клубящийся под его кожей?

Наиме вздохнула и снова обернула вокруг себя свою магию. Отпечаток его магии, очевидность в его глазах стёрли почти все сомнения. Мужчина перед ней был магом Шестого Дома, и очень могущественным. Магия не текла для Авала и Девала, более слабых магов Колеса, не высвобождалась сильными эмоциями, не отражалась в их глазах и не танцевала на их коже. Он, должно быть, Сиваль.

— Вы находитесь в постоянном движении. Держите себя в руках, — приказала она, — или я сделаю это за вас.

Обвить её магию вокруг него без разрешения было бы грубо неуместно, но она уже чувствовала толчок, и если он шагнёт вперёд, то начнёт заметно истекать кровью.

— Вы не сможете. И я полностью контролирую ситуацию.

Он втянул в себя воздух, на его лице появилось понимание. Его сменила настороженность, он уставился на неё, гнев ожесточил черты его лица. Его кулак сжался вокруг рукояти ятагана. Он ждал, что она отреагирует на тот факт, что он был магом разрушения, или нападёт на него. Но в этот момент её гораздо меньше заботила его магия, чем восприятие её Совета.

— Позвольте мне лишить вещи их притворства, Эфендим, — Наиме вложила насмешку в превосходную степень, — чтобы облегчить вам понимание. Вы насмехаетесь над нами за нашу сдержанность и притворство, в то же время вы почти раскрываете себя, потому что вам не хватает такой сдержанности. Вы понимаете, что мы — страна могущественных магов, но не вы задумывались о том, что это значит. Мы вежливы, мы сдержанны, потому что страсть и сила связаны друг с другом. Если мы ссоримся, если мы позволяем себе поступать так, как нам заблагорассудится, если мы поддаёмся своим страстям, мы теряем контроль, и умирают люди. Эти традиции: это замок и ключ, которые сдерживают наше насилие и сохраняют в нас человечность. Я не должна была вам это говорить.

Он уставился на неё, и его плечи поднялись и опустились с одним глубоким вздохом. Он закрыл глаза, а когда вновь открыл, глубокая тьма исчезла из них. Давление его магии отступило от неё, и след дыма и тени, который она видела на его коже, исчез.

— Нет, не должны были, — сказал он, и в его голосе звучала усталость, а не злость.

— Какими бы свободами вы ни пользовались в Саркуме, делая всё, что вам заблагорассудится, здесь вам нельзя потакать. Там вы можете быть принцем, но здесь вас считают не более чем варваром. Если вы пришли, потому что хотите союза, тогда я предупреждаю вас, что бы ни говорил вам Великий Визирь, Совет настроен против вас. Даже самые незначительные поступки, которые вы делаете, отвращая их от себя, становятся кирпичиками для возведения стены, которая помешает вам достичь любой вашей цели.

— Сначала вы находите меня оскорбительным, а теперь я варвар.

Теперь он казался несчастным, а не сердитым. Казалось неразумным говорить ему, что она не считает его оскорбительным, или что она была бы счастлива продолжать наблюдать за ним или смотреть на него таким, каким он был. Она хотела этого, потому что говорила более резко, чем хотела, но это лишило бы её любого авторитета или респектабельности, которые он ей приписывал. Кроме того, она должна была учитывать, сколько её слуг с радостью сказали бы ему то же самое, и что он, вероятно, привык к такому вниманию.

Нет, она должна помнить, что успех её плана зависит от того, произведёт ли он хорошее впечатление на Совет. А не на неё.

— Я не думаю, что к вам относится какое-то из этих слов, — наконец сказала Наиме, что казалось разумным компромиссом между подобострастием и оскорблением. — Но я точно знаю, что думают Визири, потому что я должна это знать. Если я поклоняюсь алтарю притворства, как вы меня обвинили, то это лишь потому, что должна. Я не сын. Меня даже не считают вторым сыном. Мой Верховный Совет выслушает меня только в том случае, если я не допущу ни единой ошибки. Меня услышат только в том случае, если всё, что я делаю, безупречно: моя одежда, мои манеры, моя манера говорить, слова, которые я использую и в каком порядке я их использую, и даже тогда меня сочтут недостойной. Они будут относиться к вам так же, потому что вы другой, а они ненавидят различия.

— Агасси, — позвал Тарек, появившийся позади них.

Когда Макрам повернулся, Тарек протянул ему сверток ткани, который, как надеялась Наиме, был одеждой. Агасси взглянул на неё и направился к своему другу за одеждой.

— Скажи людям, что я скоро вернусь. Если Принцесса-султан одобрит, мы прогуляемся верхом, надо выбраться из этого, — он укоризненно посмотрел на неё, — места.

— Да.

Тарек быстро поклонился и покинул их.

Агасси повесил свою одежду на крючок, предназначенный для подвешивания лампы, повернувшись к ней боком. Расстояние не скрывало его стиснутой челюсти и напряжённых, резких движений.

Он расстегнул пояс с мечом, и это действие привлекло её взгляд к его бёдрам, к шраму, который пересекал его живот и уходил в сальвар. Ниже его пупка тянулся след чёрных волос, который следовал за шрамом ниже, но на груди их не было, что свидетельствовало о его смешанном происхождении и ещё одной вещи, которая отличала его от мужчин Тхамара. Наиме наблюдала, как напрягаются мышцы его спины, живота и рук, когда он натягивал кафтан через голову. Её ладони зудели, пальцы покалывало от желания прикоснуться к нему, узнать, каково это — гладить золотистую кожу и гладкие мышцы. Она оплакивала потерю, когда кафтан свободно упал вокруг его торса, скрывая от неё его тело.