Глава 11
Поцелуй был поцелуем равной страсти и взаимной потребности.
Вероника не могла сказать, кто из них сделал первый шаг и как отреагировал на него. Их рты просто встретились. Слились.
И остальное, казалось, последовало за ним. Их туловища, бедра, ноги…Сердца.
Мужчина под ней больше не был созданием обаятельным и веселым, озорным и злым. Он был настоящим. Человек с тайной глубиной и способностью к глубокому состраданию. Он обнажил ей эту часть себя, и это каким-то образом заставило ее захотеть увидеть больше.Чтобы увидеть всё.
Пока они пожирали друг друга, ее пальцы нашли пуговицы его рубашки и начали беспокойно дергать их, освобождая их одну за другой.
Его руки зарылись в ее волосы, а гортанный стон подгонял ее дальше.
Наконец она расстегнула рубашку, обнажая безупречно вылепленный торс, усыпанный волосами, лишь немного темнее его гривы. Ее пальцы скользили по натянутой коже, вызываемые почти электрическим ощущением, которое пробежало по всему ее телу, тяжело и жестко приземляясь в ее сердце.
Отстранившись, она прервала поцелуй, на мгновение очарованная блеском на его опухших губах, когда он смотрел на нее восторженным взглядом. Неподвижный. Бдительный. Словно она была кроликом, который мог броситься в подлесок при первых признаках опасности.
Осмелевшая, Вероника провела обеими руками по его широким плечам и провела по холмам мышц на его груди и нижней части тела, открывая впечатляющие изгибы на его туловище.
Сухожилия его шеи напряглись и согнулись, челюсти сжались и заскрежетали от сильной потребности.
Сделав паузу, Вероника взглянула на выдающийся бугор, натягивающий его брюки.
Больше никогда. Однажды она поклялась. Никогда бы она не легла под мужчину и не позволила бы ему дергаться, потеть и вливать в нее свое семя. Никогда больше после этого, она не будет чувствовать себя каким-то мусорным баком, лежа на кровати в луже собственных слез и стыда.
И все же, похоже, сегодня наступил день нарушения этих обетов. Она также пообещала никогда не становиться на колени перед мужчиной и наслаждалась каждым моментом, когда он был у нее во рту. Его запах, его вкус, его жар, объем и форма. Его окружность соответствовала его собственным внушительным размерам, и все же она не боялась. Она не боялась…
Внутри нее зажигались мириады эмоций. Возбуждение, волнение, любопытство, надежда…Но ни единого намека на страх.
Она почувствовала вкус океана на его губах, когда он после того, что она сделала с ним поцеловал ее. И он тоже почувствовал вкус своего освобождение, задержавшийся на ее языке. Их союз создал пьянящую смесь вкусов и эротической деликатности, которые, несомненно, дополняли друг друга.
Ее тело так идеально прилегало к нему, мягкое и округлое, тогда как его плоскости были твердыми и не податливыми.
До сих пор он превосходил все предыдущие ее взаимоотношения с мужем, единственным мужчиной, с которым она была близка. Сможет ли он доставить ей удовольствие и изнутри?
— Я так сильно хочу тебя, — прошептала она, и ее тело внезапно затрепетало от правды этих слов.
Он приподнялся и сел, и это движение произвело интригующие вещи с его брюшным прессом, тогда она отодвинулась от его груди и встала на колени напротив него.
— О чем ты говоришь женщина?— Он с опаской посмотрел на нее.
— Я хочу тебя, Себастьян Монкрифф, — сказала она ему, на этот раз ее голос был сильнее. —Я хочу, чтобы ты взял меня, как ту женщину на столе.
Он протянул руку, чтобы погладить ее лицо.
— Не так, Вероника, не ты. Я буду нежным и…
— Нет, — она потянулась к лацканам его рубашки, дернув их вниз по шнуркам его впечатляющих рук, когда внутри нее собрался жестокий водоворот, —ты показал мне нежность. Ты дал мне ее. Но я больше не чувствую себя нежной. Я хочу, чтобы ты отнесся ко мне так же, как к женщинам, чьи истории сделали тебя одним из самых печально известным любовником Империи. —Забравшись к нему на колени, она оседлала его. — Я не могу объяснить это… жестокость этого голода, но он разъедает меня с того дня, как я наблюдала за тобой с этой женщиной и ненавидела ее за то, что она получила то, что я хотела. Чего я боялась хотеть.— Она обхватила его лицо обеими руками, пристально глядя в глаза цвета Коньяка, горящие огнем, который она теперь поняла. — Я больше не хочу бояться. Я хочу встретиться с тобой как с равным, ты понимаешь? Я хочу ощутить всю силу твоего желания, каким бы оно ни было.
Его ноздри раздулись, когда он сел под ней, каждый мускул напрягся, хотя казалось, что даже воздух вокруг них замер.
— Ты должна быть уверена.
Она поцеловала его. Твердо и быстро.
— Я уверена.
Демоническая улыбка играла краем его губ, а сложенные угли в его глазах превратились в языческий ад.
— Быть по сему.
Без предупреждения он протянул руку и разорвал ее лиф посередине, разбросав маленькие жемчужные пуговицы по капризам судьбы, их стук поглотил шум поезда. Несколькими довольно ловкими и загадочными движениями он сорвал порванную ткань, корсет и сорочку и бросил их в тень.
Прежде чем они приземлились, она внезапно оказалась под ним на спине и лениво смотрела вверх с открытым ртом от изумления, пока он снимал с нее юбки и нижнее белье, снимая их с ее тела с нечестивым мастерством.
Вероника не знала, то ли впечатляться, то ли завидовать, когда он бросил все это в изножье кровати. А потом она забыла, о чем думала, когда исчезли его брюки и ботинки.
Он лежал на ней прежде, чем она успела прийти в себя, низкое рычание эхом раздалось в его горле, когда он смотрел на нее так, как будто развернул единственный подарок, который он когда-либо желал.
Его рука сомкнулась на ее груди, его ладонь потерла чувствительную вершину, съежившуюся от зимнего холода и неистовства ее возбуждения. Он гладил и ласкал ее, лепил ее, как глину в руке скульптора, пока его губы находили отвердевший сосок и дразнили его до почти болезненного пика.
Она уже была готова к нему, и теперь выпустила влагу потребности, ее тело таяло, готовясь к нему. С хрипловатым звуком, в котором она не узнала свой собственный голос, она впилась ему в губы, впившись пальцами в его череп.
Пососав одну грудь, а затем другую, он провел губами по нескольким ее ребрам, пытаясь пробраться к ее лону.
— Нет. — Она потянула его за волосы, чтобы остановить, и он посмотрел на нее с бессловесным вопросом. — Просто… Просто… Будь со мной, хорошо?
Ее щеки горели, когда она выражала в словах то, что хотела. Слова, которые теперь казались почти недостаточными для того, о чем она его просила.
Он поцеловал тонкую, чувствительную кожу под ее грудью с озорной улыбкой. Одним плавным, изящным, очень хищным движением он двинулся вверх по ее телу, приподняв ее колено и обхватив его бедром.
Его толстый член скользнул в складки, защищающие нежное отверстие ее тела.
— Я с вами, миледи.
— Тогда… пожалуйста.
— Простите, что вы сказали, я не расслышал? — прохрипел он, остановившись над ней, всматриваясь в ее лицо. Мышцы на его шее казались настолько напряженными, что их можно было разорвать, а морщинки на ней теперь превратились в глубокие бороздки, сковывающие его. Этот ублюдок собирался заставить ее сказать это.
— Трахни меня.
Издав звериный звук, он уткнулся лицом в завесу волос рядом с ее ухом и погрузил свой член глубоко в ее тело.
У нее вырвался сдавленный вздох удивления, когда удовольствие сопровождалось небольшими толчками дискомфорта.
Он на мгновение завис над ней, его рука сжалась от силы, поддерживая свой вес, а другая схватила ее за бедро, когда она крепче обхватила его за талией.
— Милая, черт, ты мокрая. Теплая. Тугая. Идеальная. Боже! — Каждое слово вырывалось на одном дыхании, а он оставался неподвижным, позволяя ей приспособиться к его вторжению.
Как она могла не знать, что так должно быть? Никаких укусов и борьбы. Никакой боли или давления на сжатое тело. Она была настолько поражена несоответствием между этим моментом и событиями, которые она пережила со своим мужем, что слезы зажглись у нее на глазах. Слезы счастья. Вот что значит, принять мужчину в свое тело.
Вероника наслаждалась полнотой. Разливающееся тепло его над ней, внутри нее. Твердый, гладкий и горячий везде. Лихорадочный зверь из плоти и стали.
Внезапная первобытная потребность двигаться охватила ее, и она шире раскрылась под ним, приподняв бедра, приглашая двигаться.
Себастьян поперхнулся стоном, но подчинился ее молчаливому приказу, сначала покачивая бедрами, проверяя ее реакцию движениями, одновременно осторожными и уверенными. Ее имя вырвалось из его горла, резкое и незвучное, затерянное в звуках грозы, собирающейся вокруг них обоих.
Она прижалась к нему, подняв другую ногу, чтобы ввести его глубже, обхватив икрами изгиб его мускулистой задницы.
Себастьян не поцеловал ее. Он не напевал сладких слов и не гладил ее по волосам.
Он смотрел. Каждое движение ее мышц, каждое движение ее ресниц. Когда она приоткрыла губы, и как быстро ее дыхание входило и выходило из нее, когда он двигался. Подстраивая свой ритм в соответствии с ее молчаливыми инструкциями, он продвигался глубже, сильнее, быстрее, пока она не превратилась в дикое, невнятное существо, состоящее только из хаоса и блаженства. Ее ногти впились в его руки и в его спину, она несколько раз прикусила его, пока он, наконец, не прорычал в ответ, хлопнув ее бедрами в беспощадной войне за освобождение.
Ее восхождение было похоже на поезд под ними. Ритмичный, неудержимый, проносящийся сквозь нее со всей возможной для человека скоростью, позволяя каждому сосуду и сухожилию, с головы до пят, осознавать свое эфемерное присутствие.
Смутно она услышала над собой гортанный рев. Почувствовал, как он сжимается и дрожит, а его движения становятся менее размеренными и более неистовыми.