Предоставив запаху кофе окончательно разбудить его друзей, Давид принялся одеваться. Его одежда была в беспорядке свалена на кейс из матовой стали, с которым он никогда не расставался в мире снов. Давид встал на колени и пробежал пальцами по замкам. В пуленепробиваемом кейсе нашелся полный ассортимент препаратов; на черной резиновой подкладке рядами размещались тюбики в кожаных петлях, напоминая странные патроны. Здесь были пилюли концентрированного здравомыслия, таблетки логического мышления, гранулы оптимизации решений. И особенно много разнообразных оттеночных порошков быстрого действия, которые позволяли мгновенно изменить окраску события: порошок иронии, порошок комизма, порошок отстранения… Порошок надлежало нанести на тыльную сторону ладони и вдохнуть; это немедленно сглаживало драматическую остроту происходящего. При умелом использовании химические препараты позволяли управлять ходом сновидения, предотвращать формирование кошмаров и их неизменного следствия: выбрасывания медиума в реальность.

Давид осторожно провел рукой по тюбикам. С этими средствами не требовалось никакого шумного и громоздкого оружия. Достаточно было уметь жонглировать капсулами и знать, какой препарат принять в тот или иной момент.

Закончив одеваться, Давид увидел, что Надя и Жорго уже разместились по обе стороны верстака и в молчании пьют кофе. Взгляды их были смутными, и они не сразу попадали чашкой в рот, но если отбросить эти мелочи, все было неплохо: их тела не претерпели никаких внешних изменений. Давид присел рядом и стал наблюдать за ними. В сущности, он не знал о них ничего. Кем была Надя? Кто был Жорго? Как ни старался, он решительно ничего не мог вспомнить об их прошлом, их детстве… Но ведь если бы он сам создал их с нуля, как утверждала Марианна, ему были бы известны их самые интимные секреты, укрытые глубоко в сознании. Он должен был бы ощущать себя всезнающим романистом, для которого персонажи абсолютно прозрачны, от которого ничего невозможно утаить. Так почему же Надя и Жорго видятся ему матовыми силуэтами, закрытыми и таинственными?

«Их не существует, — не раз повторяла ему Марианна. — Это лишь проекции вашего собственного «я». Символические фигуры, каждая из которых представляет собой какую-либо склонность, устремление, комплекс, грань вашей индивидуальности. В них нет глубины, потому что они не живут на самом деле». Но Давид никогда не мог с этим согласиться. Надя была настоящей. Он не сомневался, что теперь, когда мир снов пришел в движение, кожа девушки утратила свою «резиновость» и вновь стала живой и теплой. Ведь видит же Давид прямо сейчас голубоватые дорожки вен на ее молочно-белых руках.

— На этот раз нас ждет большое дело, — объявил он, прочистив горло. — Не ювелирная лавка. Нечто поинтереснее. Одна всемирно известная картина из музея.

Слова пришли помимо его воли. Они сами собой сорвались с языка и повисли в воздухе. Откуда взялся этот план? Секунду назад он понятия о нем не имел. Надя и Жорго нахмурились и повернулись к нему.

— Ты уверен, что нам это по плечу? — спросила Надя. — Музей — это совсем не то, что ювелирный магазин.

— Не слишком ли ты замахнулся? — поддержал ее Жорго. — Мы всего лишь мелкие налетчики. Зачем изображать из себя королей грабежа? Разве тебе мало того, что мы добываем? Неужели ты уже спустил бриллианты из последней добычи?

Давид пожал плечами. Он так и не смог донести до их сознания, что украденные драгоценности в реальном мире теряют свою изначальную природу. Несмотря на все объяснения, его друзья упорно верили, что бриллианты из снов после пробуждения медиума остаются бриллиантами. Когда Давид попытался объяснить, что все награбленное трансформируется в статуэтки с эйфорирующим воздействием, которые продаются за бесценок, Надя и Жорго расхохотались, уверенные, что он шутит. Давид не решился настаивать на своем — из страха дискредитировать себя в их глазах. Разве может главарь банды вести убогую жизнь артиста на жаловании? Они-то воображали, что в «верхнем» мире он прожигает жизнь в дорогих отелях и казино.

— Мой авторитет под угрозой, — соврал Давид. — Мне необходимо взять большой куш, чтобы восстановить репутацию. Бриллианты, которые я вынес в прошлый раз, оказались фальшивыми.

Надя поперхнулась, отчего ее обнаженная грудь вздрогнула. Давид с удовольствием почувствовал запах, исходивший от кожи девушки. То, что она начала потеть, означало, что она полностью материализовалась. Надя больше не была манекеном из резины и нейлона, но женщиной из плоти и крови, и неважно, что он ничего не знал о ней. Да и что нам по-настоящему известно о людях, которые нас окружают? В обычной жизни у Давида нередко возникало ощущение, что он находится среди роботов, начисто лишенных души.

— Музей — это трудно, — пробормотал Жорго. — А что именно ты хочешь выкрасть?

— Картину два на три метра, — услышал Давид свой ответ. — «Битва при Канштадте».

Он толкнул по направлению к сообщникам каталог живописи, неизвестно как оказавшийся в его руках. Надя и Жорго склонились над книгой и принялись изучать репродукции. Их волосы смешались. «Что на меня нашло? — подумал Давид. — Я теряю голову. Это экстаз глубины; начиная с двадцати тысяч метров становишься мегаломаном. Как Солер Магус с его белыми зверями, мифическими животными, единорогами и йети».

Ему стало страшно. В это мгновение небо жалобно застонало, как кузов автомобиля под прессом. Давление. Давление никуда не исчезло; оно наваливалось на облака, на крышу гаража. Даже пламя горелки было странно сплющенным. И снова перед глазами Давида возник образ субмарины, которую перемалывает бездна. Корпус сминается, словно пивная банка, с ужасным скрежетом лопается обшивка… Что, если океан обрушится на них и раздавит мир снов?

Небо было не таким голубым, как обычно; над его хрупким куполом угадывалась огромная масса черной воды. Воды, никогда не знавшей света, где даже рыбы рождались слепыми. Давид закрыл глаза. Сможет ли он шестым чувством обнаружить течь и ликвидировать ее? Надя и Жорго о чем-то говорили, но он их не слышал. Их глаза блестели, рты были жадно раскрыты, как будто само присутствие Давида оживляло их, как будто они подпитывались его жизненной силой, его плотью и кровью и за счет этого наливались мощью. «Вампиры», — подумал Давид, каменея от смутного отвращения. В тот день, когда он проявит беспечность и задержится в глубинах сна чуть дольше, не уступят ли они порыву сожрать его, чтобы продлить свое существование? Нет, нет, он сходит с ума, у него нет причин опасаться Нади и Жорго.

Но их глаза, похожие на полые иглы…

Давид встряхнулся, прогоняя наваждение. Пока Надя прикидывала вслух, какие трудности сулит им новое дело, Давид опять обратил взор к небу. Что там, в проеме облаков: птица или трещина? Оседлав ветер, он производил осмотр небесного купола. Так капитан корабля с фонарем в руке придирчиво исследует корпус судна, стоящего в доке, чтобы убедиться в отсутствии щелей в обшивке. Давид сидел за столом, чертил план, выверял хронометраж… и летел над землей, ощупывал небосвод, пробовал на вкус воду из фонтанов, проверяя, не просочился ли океан внутрь сна. Такое с ним случалось не раз. Предметы раздваивались, время сжималось или растягивалось. Ткань событий пестрела дырами. Утро сменялось вечером в мгновение ока. Здесь все происходило иначе, чем наверху.

— Это и в самом деле непростая затея, — пробормотала Надя. — Ты знаешь, что все музеи оснащены электронными датчиками, которые включают сигнал тревоги при любом признаке движения? Они непрерывно обшаривают все залы и способны заметить мышь с расстояния тридцати метров.

Давид кивнул. Он узнал цитату: он сошла прямо со страниц детективного романа, который он читал в детстве и сюжет которого, как ему казалось, он напрочь забыл. Он пари готов был держать, что упомянутое им название картины — «Битва при Канштадте» — было взято из той же книги.

— Нужно нанять специалиста, — важно сказала Надя. — Единственный, кто сможет нейтрализовать электронику — это профессор Зениос. Он гипнотизер. После того, как он поработает с датчиками, их объективы будут видеть то, что он им прикажет видеть.

Прежде Давид никогда не слышал ни о каком Зениосе, и это его обрадовало. Разве это лишний раз не доказывает автономность «нижнего» мира? Не он придумал этих персонажей. Он существуют помимо него, живут собственной жизнью и не обязаны ему ничем или почти ничем…

— Идемте к Зениосу, — произнес он.

Ребенком Давид с удовольствием читал главы, в которых подробно рассказывалось о подготовке к ограблению. Ему нравились описания предметов, планов, специальной одежды, выдуманных инструментов, которые пойдут в ход. Но сейчас он не испытывал прежнего азарта и почти не принимал участия в обсуждениях. Он посмотрел на Надю, и внезапно ему захотелось схватить булавку и воткнуть ей в грудь, чтобы увидеть, как выступит ее кровь… Или, вернее, чтобы убедиться, что у нее есть кровь. Яд рационализма Марианны проник в него, и напрасно он тогда затыкал уши: ее проклятые слова не прошли для него даром. Вирус интерпретирования, который угрожал серьезно осложнить операцию… НЕТ! Надя — не символ, и Жорго тоже. Не марионетки, не фигуры, вырезанные из бумаги, которые может унести порыв ветра. ОНИ СУЩЕСТВУЮТ. От Нади пахло сном и немного потом, от Жорго — мазутом и машинным маслом.

Вдруг девушка схватила Давида за запястье. Когда она прочитала цифры на его глубиномере, у нее округлились глаза.

— Ты с ума сошел, — выдохнула она. — Никто и никогда не погружался так глубоко. У нас нет снаряжения для работы на такой глубине. Ты хочешь всех нас убить?