— Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви?

— Шестнадцать, — ответила Эбигейл.

— С тех пор ты как-нибудь общаешься со своим отцом?

— Никак не общаюсь, — сказала Эбигейл, — и это меня устраивает.

— Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой?

— Нет. Я стала Отступницей, понимаешь? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая стала Отступницей. Только не у главы Церкви. Вероятно, ему было бы так же приятно меня снова увидеть, как и мне — его.

Эбигейл отпила еще вина. Ее бледные щеки порозовели.

— Знаешь, — внезапно сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я даже любила его. Мне всегда нравилось быть среди парней, и он дурачился со мной, играл в мяч и все такое. Было круто, когда я была пацанкой и все такое, но едва появилась Мазу, все изменилось. Она гребаная социопатка, — злобно сказала Эбигейл,  — и она изменила его.

Страйк предпочел оставить это утверждение без ответа. Он, конечно, знал, что под воздействием сильного влияния возможна алхимическая трансформация личности, особенно у тех, чей характер еще не полностью сформировался. Однако, по собственному признанию Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным авантюристом, еще когда был женат на своей первой жене. Его вторая жена, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу Мессии.

— Он начал отчитывать меня за все то, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала ему, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол... А потом он сказал мне, что я больше не могу называть его «папой», я должна говорить «Папа Джей», как и все остальные.

— Это мир мужчин, — сказала Эбигейл Гловер, мотнув головой в сторону барной стойки, — и такие женщины, как Мазу, знают, в чем их сила, и они играют в эти игры, они могут сделать мужчин счастливыми, и тогда мужчины позволяют брать им самим немного своей власти. Она заставляла всех девушек делать... то, чего сама не хотела бы. Она сама ничего не делала. Она была там, наверху, — Эбигейл подняла одну руку горизонтально, так высоко, как только могла, — а мы были там, внизу, — сказала она, указывая на пол. — Она растоптала всех нас, чтобы стать гребаной королевой.

— Но она по-другому относилась к своей собственной дочери? — спросил Страйк.

— О, да, — сказала Эбигейл, делая еще один глоток вина. — Дайю была избалованным ребенком, но это не значит, что… то, что «произошло»… э-э... это был настоящий кошмар. Она раздражала, но... я тоже расстроилась тогда. Мазу не думала, что мне есть до этого дело, но мне было не все равно. Это вернуло воспоминания о том, что случилось с мамой, и все такое. Я, черт побери, ненавижу море, — пробормотала Эбигейл. — Не могу даже смотреть «Пиратов гребаного Карибского моря».

— Давай вернемся к тому, что случилось с Дайю? — предложил Страйк. — Я пойму, если ты предпочтешь этого не делать.

— Можно, если хочешь, — сказала Эбигейл, — но я была на ферме, когда это случилось, так что я не могу много рассказать.

Теперь ее речь стала гораздо свободнее. Страйк догадался, что она ничего не ела между тренажерным залом и пабом: вино оказало определенное воздействие, несмотря на ее сильный организм.

— Ты помнишь девушку, которая тем утром повела Дайю на пляж?

— Я помню, что она была блондинкой и немного старше меня, но сейчас я не смогла бы ее опознать. На ферме у тебя не должно быть друзей, тебе не полагается сближаться с людьми. Раньше они называли это материалистическим обладанием или как-то еще. Иногда люди пытались лебезить передо мной, потому что я была дочерью своего отца, но вскоре они понимали, что это ничего не значит. Если бы я замолвила за кого-нибудь словечко, Мазу, вероятно, позаботилась бы о том, чтобы они были наказаны.

— Значит, ты понятия не имеешь, где сейчас Шерри Гиттинс?

— Это так ее звали? Я думала, ее имя Шерил. Нет, я не знаю, где все они сейчас.

— Я слышал, — сказал Страйк, — что Шерри проехала на грузовике на ферме Чапмена мимо тебя и еще двух человек в то утро, когда утонула Дайю.

— Черт возьми, откуда ты все это знаешь? — спросила Эбигейл, выглядя скорее встревоженной, чем впечатленной.

— У коллеги была встреча с Шейлой Кеннетт.

— Черт возьми, старушка Шейла все еще жива? Я думала, что она давно умерла. Да, мы с этим парнем по имени Пол и мужем Шейлы были на утреннем дежурстве — нужно было покормить скот, собрать яйца и приготовить завтрак. Та девушка, Шерри, и Дайю проезжали мимо нас в фургоне, отправляясь на рынок. Дайю помахала нам рукой. Мы были удивлены, но думали, что ей разрешили поехать. Ей можно было делать кучу всего, чего не могли делать остальные дети.

— И когда вы узнали, что она утонула?

— Примерно в обед. Мазу пришла в бешенство, обнаружив, что Дайю ушла с Шерри, и смешала нас с дерьмом за то, что мы видели, как они уходят, но не остановили их.

— Твой отец был расстроен?

— О, да. Я помню, как он плакал. Обнимал Мазу.

— Он плакал?

— О, да, — мрачно сказала Эбигейл. — Он может включить свой слезопровод так, как ни один мужчина на земле... но я не думаю, что Дайю ему сильно нравилась на самом деле. Она была не его ребенком, а мужчины никогда не испытывают тех самых чувств к неродным детям, верно? У нас на работе есть парень, судя по тому, как он говорит о своем пасынке...

— Я слышал, вас всех наказали — Шерри и вас троих, видевших, как мимо проезжал тот грузовик?

— Да, — сказала Эбигейл. — Мы были наказаны.

— Шейла до сих пор очень расстроена из-за того наказания ее мужа. Она думает, что это способствовало ухудшению его здоровья.

— Черт возьми, уж не помогло точно, — произнесла Эбигейл надломленным голосом. — Шейла рассказала твоему коллеге о том, как нас наказали?

— Нет, — ответил Страйк, который счел за лучшее не лгать.

— Ну, если Шейла молчит, то и я не буду рассказывать, — сказала Эбигейл. — Это как раз то, чего хотел от меня этот парень Пёрбрайт. Узнать все побод.. пороб.. все гребаные грязные подробности. Я не собираюсь снова ворошить все это, чтобы люди могли представить на моем гребаном... забудь об этом.

Голос Эбигейл теперь звучал слегка невнятно. Страйк, который не терял надежду, что ему все же удастся узнать подробности о наказании, которому она подверглась, перевернул новую страницу в своем блокноте и сказал:

— Я слышал, Шерри проводила много времени с Дайю.

— Мазу часто оставляла Дайю на попечение девочкам постарше, да.

— Ты была на дознании по факту смерти Дайю?

— Да. Брайан к тому времени умер, бедняга, но нам с Полом пришлось давать показания, потому что мы видели, как они проезжали в фургоне. Я слышала, Шерил сбежала после того, как все закончилось — не виню ее. Мазу оставила ее в живых так надолго только из-за расследования. Как только все закончилось, ее дни были бы сочтены.

— Это фигура речи?

— Нет, я говорю серьезно. Мазу убила бы ее. Или заставила бы ее покончить с собой.

— Как бы она это сделала?

— Ты бы не спрашивал, если бы был знаком с ней, — пробормотала Эбигейл.

— Она заставляла тебя что-то делать? Я имею в виду то, чем можно навредить себе?

— При каждой, черт побери, возможности.

— Разве твой отец не вмешивался?

— Я перестала приходить или рассказывать ему. Не было смысла. Был один случай, во время Откровения…

— Что это такое?

— Ты должен был рассказать о том, чего стыдился, и тем самым очиститься. Итак, одна девушка сказала, что мастурбировала, и я рассмеялась. Мне было, наверное, лет двенадцать или около того. Мазу заставила меня биться головой о стену храма, пока я почти не потеряла сознание.

— А что бы случилось, если бы ты отказалась?

— Было бы еще хуже, — сказала Эбигейл. — Всегда было лучше принять первое предложение.

Она посмотрела на Страйка со странной смесью вызова и готовности защищаться.

— Патрик хочет, чтобы я об этом рассказала в своей книге. Скажи всему миру, что с тобой обращались как с дерьмом, чтобы такие люди, как гребаный Баз, могли бросить это тебе в лицо.

— Я не собираюсь предавать все это огласке, — заверил ее Страйк. — Я просто ищу подтверждение — или опровержение — тому, что Пёрбрайт рассказал моему клиенту.

— Тогда продолжай. Что еще он сказал?

— Он утверждал, что однажды вечером всем детям дали напитки с наркотиком. Он был моложе тебя, но мне интересно, слышала ли ты когда-нибудь о том, чтобы кого-то накачивали наркотиками?

Эбигейл фыркнула, вертя в пальцах пустой бокал.

— Не разрешались ни кофе, ни сахар, ни алкоголь. Ничего. Тебе даже парацетамол не давали. Пёрбрайт что-то бормотал мне по телефону о том, что люди летают. Он, наверное, предпочел бы думать, что ему подсунули наркотики, чем что его обманули какими-нибудь дурацкими фокусами Мазу, или что он был не в себе.

Страйк сделал пометку.

— Ладно, следующий случай тоже странный. Кевин думал, что Дайю может становиться невидимой — или сказал, что одна из его сестер верила, что она может.

— Что? — спросила Эбигейл, едва сдерживая смех.

— Я понимаю, — сказал Страйк, — но он, казалось, придавал этому большое значение. Мне было интересно, исчезала ли она когда-либо до своей смерти.

— Насколько я помню, нет… но вполне возможно, что она говорила, что может стать невидимой. Заняться волшебством, как ее собственная мать.

— Хорошо, следующий вопрос тоже странный, но я хотел спросить тебя о свиньях.

— Свиньях?

— Да, — сказал Страйк. — Возможно, это ничего не значит, но они продолжают появляться в разговорах.

— Вот как?

— Шейла Кеннетт говорит, что Пола Дрейпера избили за то, что он позволил им сбежать, а жена Джордана Рини говорит, что ему раньше снились кошмары о свиньях.

— Кто такой Джордан Рини?

— Ты его не помнишь?

— Я... о, погоди, — медленно произнесла она. — Это тот высокий, который проспал в то утро, когда должен был быть в грузовике?

— Каком грузовике?

— Если это тот, о ком я думаю, то он должен был быть с Шерил, то есть с Шерри, на той ярмарке утром, когда утонула Дайю. Если бы он пришел вовремя, там не было бы места для Дайю. Это был небольшой бортовой грузовик. Впереди места хватает только на двоих.