Придя на работу после девятимильной пробежки, я взглянул на своих однокурсников, и стало очевидно, что мы все страдаем. Я был самым опытным медиком на базе, и некоторые из них приходили ко мне за помощью с шинами на голенях и симптомами стрессовых переломов. Один получил сотрясение мозга, и у всех нас болели шеи, потому что, когда падаешь с трех-четырех метров в шлеме, мышцы шеи работают.

Моральный дух был низок. Все тянули время, и когда нам приказали выстроиться в шеренгу и начать отжиматься, от нашего чувства собственного достоинства не осталось и следа. Smokejumping требует большой физической нагрузки на верхнюю часть тела и опорно-двигательный аппарат. Прыжки и приземление требуют больших физических усилий; кроме того, нам приходилось тащить на спине не менее шестидесяти фунтов шланга, а также бензопилы, насосы и прочее пожарное оборудование - все это было нелегким. Часто нам приходилось таскать водяные насосы и перемещать бревна без поддержки автомобиля. Нам предстоит взять любое оборудование, доставленное по воздуху, и переместить его в нужное место. Чтобы подготовить нас к этому, инструкторы на протяжении всей тренировки, наряду с другими силовыми упражнениями и калистеникой, постоянно отжимались. Невозможно было предугадать, когда и сколько раз в день нам придется отжиматься. Мы просто знали, что они будут, и так весь день.

В то утро наша форма и каденция были на высоте. Некоторые из нас выполняли их с легкостью. Другие страдали и были явно деморализованы. После того как мы закончили, я собрал группу и сказал им, что когда придет время для следующего упражнения, мы будем делать его по-другому и работать вместе.

Некоторое время спустя, когда один из инструкторов призвал отжиматься, все ждали, когда я первым опущусь на пол.

"Готов!" крикнул я, заняв позицию.

"Готовы!" - крикнули они и вышли на палубу. Затем мы стартовали в моем темпе.

"Лежать!" прокричал я.

"Один", - отозвались они.

"Лежать!"

"Два!"

"Лежать!"

"Три!"

Звучание военных каденций служит нескольким целям. Это помогает вам дышать, выделяет порцию адреналина и поднимает боевой дух. Для неосведомленного человека это может выглядеть и звучать как ненужное "ра-ра-ра", но если вы являетесь частью измотанной, физически и психически нагруженной команды, такое товарищество превращает монотонное и жестокое занятие в обряд посвящения, дающий силы. Вы уже даже не отжимаетесь. Вы становитесь единым целым с командой, сливаетесь с общей энергетической силой, и это помогает всем не сбиться с курса и пройти каждый день, каждый модуль тренировки. Мы все полюбили эти отжимания!

Мне было приятно быть лучшим в классе, когда дело касалось физической подготовки, но мои трудности не начинались и не заканчивались с самого утра. Каждый день перед началом PLF мы должны были облачаться в кевларовые комбинезоны менее чем за три минуты, а учитывая, что мое тело все еще восстанавливалось после операции и все, что мы делали на улице при минусовой температуре, мне пришлось столкнуться с некоторыми сложностями.

Я с трудом опустился на колени, а мой старый друг болезнь Рейно вернулся с местью, потому что я не мог использовать перчатки с подогревом во время тренировок. Кончики моих пальцев потеряли всю ловкость в течение нескольких минут. Я не чувствовал ни их, ни всех этих маленьких молний, ремешков и защелок. Поэтому мне потребовалось больше времени, чем остальным, - гораздо больше, чем отведенные три минуты, - чтобы влезть в костюм, закрепить на груди запасной парашют и закрепить между ног сумку. Молодые ребята получали удовольствие, наблюдая за моими попытками одеться. Впервые я выглядел для них ровесником, и они накинулись на меня с кучей дерьма. Но когда наступало время ПТ, они всегда держали язык за зубами, потому что знали, что я принесу боль.

Как обычно, PLF были жестоки к каждому из нас. Неумолимый холод делал землю более твердой, а наши тела - напряженными и хрупкими, что усиливало страдания, независимо от того, прыгали ли мы с двенадцатидюймового уступа, трехфутовой платформы или забирались на другую платформу, раскачивались на трапеции и отпускали руки. Все это было направлено на развитие мышечной памяти, чтобы мы могли воплотить то, что инструкторы называли "правильным приземлением".

Когда большинство людей прыгают с большой высоты, у них возникает рефлекс развести руки и ноги и посмотреть вниз, когда они падают. Нас учили держать тело в плотном строю, ступни и колени вместе. Прижатые друг к другу ноги позволяют распределить и поглотить удар. Мы не пытались приземлиться. Для этого мы двигались слишком быстро. Мы отрабатывали удар о землю и перекат на одну сторону. Поскольку каждый прыжок предполагает различные элементы и условия, мы должны были чувствовать себя комфортно, перекатываясь вправо и влево, вперед и назад, и мы чередовали наши повторения.

Все это было для меня не в новинку, потому что я был одним из немногих новичков с опытом прыжков. Я прыгал с разных высот и с разных самолетов с достаточно широким спектром снаряжения, но я не прыгал на статической линии со времен службы в морской пехоте, и мне потребовалось время, чтобы отработать технику. У каждого была более сложная сторона, и, поскольку я был так озабочен защитой левой ноги от прямого удара, мое бедро и ребра получали удар всякий раз, когда я сворачивал влево. Я смирился с нарастающей болью, потому что слова доктора Гомолла все еще были прикреплены к доске объявлений в моем мозгу. Если бы нога хотела сломаться, ей пришлось бы ждать настоящего прыжка. Каким бы пурпурным и опухшим я ни стал, я не собирался подставлять голень под прыжок с металлической платформы или с дуги неработающей трапеции. Этим, вероятно, и объяснялось мое общее отсутствие плавности. После каждого PLF инструкторы критиковали нашу форму, и чаще всего я слышал слово "неуклюжий".

После нескольких дней бросания в грязь, как мешок с дерьмом, нас выровняли на ударной вышке - двадцатифутовой платформе, где мы сидели в макете дверного проема самолета, пристегнутые к жесткой тарзанке, и отрабатывали выходы. Упражнение включало в себя падение с высоты десяти футов, которое задерживалось внезапным рывком, что приводило к легким ударам хлыстом. Во время одной из моих ранних попыток я стоял позади невысокой, но атлетически сложенной молодой женщины, которую я называю PB - питбуль, потому что она была очень дружелюбной, а в глубине ее души кипела борьба. Но когда инструктор ударил ее по спине, давая понять, что пришло ее время сделать этот прыжок веры, она замерла.

ПиБи очень богобоязненна. Я следил за своим языком рядом с ней, потому что сквернословие вызывало у нее чувство неловкости. Экипаж шлюпки номер два Гоггинс продолжал бы ругаться, как и подобает моряку, и заставил бы ее смириться с этим. А когда страх парализовал ее в середине эволюции, он, возможно, громко рассмеялся. Однако, хотя мой внутренний дикарь был жив и здоров, я больше не был тем парнем. Еще на тренировках "морских котиков" мне нравилось, когда люди замирали и сдавались. Мне казалось, что это как-то возвышает меня, но это была незрелость, продиктованная эго, и плохое руководство. Сейчас я считаю своим делом делать всех лучше, независимо от работы или ситуации. Во время собеседования с командой North Peace Smokejumpers меня попросили описать свое лучшее качество.

"Если вы возьмете меня на работу, - сказал я, - все в моем классе закончат школу. Это мое лучшее качество". Это не было пустым обещанием. Это была клятва.

"Хотите немного времени?" - спросил инструктор.

"Да, знаю", - сказал ПБ.

Одним из элементов, который заставил меня захотеть работать с этой командой smokejumping, было их принятие и уважение к каждому человеку. Несмотря на то что были стандарты, которые нужно было выполнить и перевыполнить, и они подталкивали нас к совершенству, они понимали, что у каждого есть свой процесс, который нужно пройти. Однако я знаю по опыту, что больше времени на размышления не помогли бы PB в этой ситуации.

Наблюдая за ней, я как будто видел себя в зоне прибоя в начале моей второй Адской недели, похожий на оленя, застывшего в сиянии мчащегося восемнадцатиколесного транспорта. По пустоте в ее глазах я понял, что ей уже не так весело и что этот прыжок пугает ее, но некоторые страхи нужно побеждать немедленно. Единственное, что могло помочь ПБ в тот момент, - перестать думать, посмотреть страху в глаза и все равно прыгнуть. Когда она отступила и предложила мне занять ее место, я покачал головой.

"Не делай этого дерьма. Держи свою задницу у чертовой двери и перезагружайся". Мое ругательство разрушило заклинание, и мы закрыли глаза. "Если ты застынешь сейчас, это повторится, но уже там, наверху, когда все будет по-настоящему. Так что, когда доберешься до двери, как бы страшно это ни было, посигналь, чтобы выплеснуть адреналин. Сосредоточься на горизонте, и когда тебя ударят по спине, выпрыгивай отсюда из рогатки".

Она кивнула, решительно встала на позицию, сделала глубокий вдох и крикнула: "Все ясно?!"

"Приготовься", - ответил инструктор, и в тот же миг, когда он ударил ее между лопаток, PB превратилась в пушечное ядро.

Мой стиль руководства в Форт-Сент-Джоне был хамелеонским. Для некоторых моих сокурсников я был их лекарем. Другим я давал жесткую любовь в трудную минуту. Я соревновался с лучшими спортсменами, чтобы сделать их еще лучше, и по ночам принимал звонки от тех, кто не думал, что доживет до выпускного. Но я не уверен, что многие понимали, что я тоже рисковал не попасть в число избранных из-за определенного навыка, который я буквально не мог освоить.