Глава 22

Глава 21

Рэйн

Когда я, наконец, прихожу в себя после лучшего оргазма, который у меня когда-либо был, то понимаю, что практически раздавила бедного Джека.

— Прости меня ради Бога, — говорю я, разведя колени в стороны и освободив его от своего смертельного захвата.

Джек садится и смотрит на меня сверху вниз.

— Сейчас ты заберёшь свои слова назад.

Выражение его лица заставляет меня рассмеяться.

— Я серьёзно! — говорит он.

Он взъерошивает мои волосы, и теперь они выглядят ещё более дико, чем мгновение назад.

— Забери назад свои извинения. Мне они не нужны.

— Хорошо-хорошо, я их забираю.

— Спасибо, — говорит он.

— А теперь иди сюда, — говорю я, освободив ему место, чтобы он мог лечь со мной на диване.

Он проводит пальцем вниз по моему боку.

— Ты абсолютно невероятная.

— Как ты можешь такое говорить? Я ничего не сделала.

— О, ты много что сделала, ciaróg, и мне всё очень понравилось.

Я провожу рукой по воротнику его рубашки.

— Может быть, ты уже снимешь это?

— Тебе не нужен перерыв?

— Это и есть перерыв, и он закончился.

Он смеётся, после чего целует меня в нос и выпрямляется, чтобы стянуть рубашку.

Я замечаю множество татуировок, которые не видела раньше. Я обвожу пальцем контуры розы в нижней части его живота. А когда мой взгляд падает на татуировку, которая располагается выше, я не могу не рассмеяться.

— Это кот-астронавт?

— Слишком странно?

Я качаю головой, не в силах отвести от него взгляд. Этот мужчина само воплощение красоты — яркий и такой сладкий.

— Идеально.

Над котом-астронавтом набита змея. Моя рука перемещается к его груди, где по бокам изображены два пистолета, сложенные из пальцев и направленные друг на друга.

Мои руки двигаются вниз по его груди и останавливаются на боку.

— Джек.

— Хм-м-м?

— Это что — бублик с крыльями от самолёта?

— Это бублик-самолет.

Я смотрю на него и разражаюсь смехом.

— Даже не смей надо мной смеяться, ciaróg, — говорит он.

— Почему нет? Что ты со мной сделаешь за это?

— О, у меня целый список того, что я хочу с тобой сделать.

— Это длинный список?

— Невозможно длинный.

Я тяну за поясные петли его джинсов.

— Сообщаю тебе, что позже я собираюсь пристально изучить все твои татуировки.

— Это именно тот тип развлечений, который мне нравится.

— А мне нравятся такие развлечения, когда ты лежишь голым на диване, — отвечаю я.

Джек смеется, но вместо того, чтобы притянуть меня к себе, как я того ожидаю, он поднимает меня и закидывает себе на плечо.

— Ни за что, ciaróg. Я не буду тебя сегодня трахать.

Он относит меня в спальню, кладёт на кровать, и я чувствую расстройство.

— Нет?

Джек встаёт между моих ног и запускает пальцы мне в волосы. Когда он находит мои глаза, то наклоняется и целует меня.

— Но я бы очень хотел с тобой переспать, — говорит он. — Если ты не против...

— Я не против. Я очень даже «за».

Он смеется, после чего захватывает рукой мой подбородок и наклоняется ближе.

— И я был бы более чем счастлив трахнуть тебя в следующий раз. Может быть, даже на моём столе. Но сейчас, я не хочу торопиться. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Я хочу насладиться каждым твоим дюймом.

Я подавляю смешок, а Джек прищуривается.

— Даже не смей...

— Где-то я это уже слышала, — шепчу я.

— Ciaróg.

— Прости-прости, — говорю я. — Продолжай.

— В общем, — говорит он. — Я не думаю, что "трахаться" это подходящее слово.

— А как бы ты это назвал?

— Думаю, проще тебе показать, — говорит он.

— Так покажи.

Когда Джек целует меня, тот быстрый темп, в котором мы двигались в гостиной, сменяется чем-то более тягучим. Я полностью его раздеваю, и когда его кожа касается моей, и нам больше ничего не мешает, я испытываю новый, совершенно иной вид удовольствия.

И хотя это наш первый раз, я не чувствую себя неловко и не переживаю о том, что будет дальше. Когда я смотрю на Джека, я вообще ни о чем не переживаю. Словно ничего больше не существует.

Он давит на меня всем своим весом и медленно целует, словно у нас с ним есть всё время этого мира. И от его прикосновения Вселенная у меня в голове сжимается до одной единственной звезды. Каждое его движение неторопливое и внимательное. Я наслаждаюсь каждой мелочью. Ощущением от его волос между моими пальцами. Тем, как он смотрит на меня, когда натягивает презерватив и медленно входит в меня. Звуком его дыхания у себя в ухе.

Он задерживается везде, и теперь я понимаю, что он пытался мне объяснить, сказав, что не хочет меня трахать. Потому что это совсем не похоже на то, что произошло в гостиной. У меня никогда не было такого секса. Во всём этом акте как будто нет конечной цели. Вся суть в ощущениях. Меня и раньше касались в этих местах, но не так. Я была средством для того, чтобы кончить, но я никогда не была всем. Именно так ощущается занятие любовью. И я вдруг понимаю, что никто никогда не делал со мной этого раньше.

Он замирает и заводит прядь волос мне за ухо.

— Ты в порядке, ciaróg? Ты плачешь.

— Просто я чувствую, — говорю я. — Это хорошие чувства. Так здорово просто чувствовать и не думать.

Я провожу по тату ласточки на его плече.

— Наверное, мои слова звучат бессмысленно.

— Я прекрасно тебя понимаю. Ведь я чемпион по части бесполезных раздумий.

Когда я начинаю смеяться, слёзы расходятся не на шутку и начинают стекать по моим щекам.

— О, Боже. Мне так стыдно, — говорю я.

Я вглядываюсь в его лицо в поисках хотя бы намёка на раздражение и ничего не обнаруживаю.

— Чувствуй, что хочешь, — говорит он.

Его голос у меня в ухе звучит как лучший секрет, который принадлежит только мне.

— Но если ты почувствуешь, что тебе что-то не нравится, говори мне, ладно?

Я киваю.

— Хорошо.

Он стирает мои слёзы, хотя они всё подступают.

— Мне нравится, что ты столько всего чувствуешь. Я люблю это в тебе больше всего.

— А что ещё ты во мне любишь? — говорю я и притягиваю его ближе. — Не останавливайся. Пожалуйста.

Он снова врезается в меня и опускает голову так, что его нос касается моего.

— Я люблю твои веснушки, — говорит он. — Люблю твой голос.

Он целует меня в губы, в шею, а затем шепчет мне на ухо:

— Люблю звуки, которые ты издаёшь. Люблю то, как ты выглядишь, когда кончаешь. Люблю быть внутри тебя.

"А меня?" — думаю я. "Ты любишь меня?"

Я не спрашиваю его, потому что я, похоже, знаю. Я чувствую это по тому, как он целует меня, по тому, как его пальцы гладят меня по волосам, по ритму его дыхания и по размеренному неспешному темпу, в котором он двигается вместе со мной. Интересно, понимает ли он, что я его люблю, потому что это так.

Только я не уверена, что это имеет значение. Потому что как бы мне ни нравилось здесь, я не могу остаться. Я и так уже чувствую боль у себя в груди. Это напоминает синяк, который должен появиться, но ты его пока не видишь.

Когда я снова кончаю, я не могу понять, разваливаюсь ли я на кусочки или становлюсь цельной. Все те части меня, которые напоминали расстроенные струны, как будто обретают своё место. А, может быть, они всё же не были расстроены? Может быть, я просто слушала другую тональность — ля-минор вместо до-мажора? Может быть, я всё-таки играю правильные ноты, но просто начала не с того места? И весь этот диссонанс вызван тем, что я пыталась играть чужую песню.

Когда Джек тоже кончает, он утыкается мне лицом в шею, и я прижимаю его к себе как можно ближе. Я держу его и не отпускаю до тех пор, пока он не замирает. Я держу его и не отпускаю, пока наши дыхания не замедляются. Я держу его и не отпускаю, пока одно мгновение не сменяется следующим.

Я не хочу отпускать.

Затем мы лежим в тишине, а Джек следит взглядом за своим пальцем, который движется по моему обнаженному плечу. Интересно, о чём он думает? Он бормочет что-то себе под нос, словно пытается сосчитать веснушки, которых касается его палец.

Наконец, он поднимает на меня глаза.

— Куда ты отправишься?

— Хм-м?

— Когда уедешь из Коба.

— О.

Я уже задавалась вопросом о том, когда мы поднимем эту тему.

— Думаю, в Вену.

— Не в Голуэй?

— Не думаю, что он может сравниться с Кобом, — говорю я.

— Почему в Вену?

Потому что это далеко отсюда, и мне нужно уехать как можно дальше от тебя и этого места, иначе я не смогу этого сделать.

— Это очень музыкальный город.

— И... когда ты думаешь отправиться туда?

— Когда закончатся мои двенадцать недель, в апреле. Мы же договорились.

Джек какое-то время молчит.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — говорит он. — Но у тебя есть всё, что тебе нужно, и ты сделала для паба всё, на что я надеялся. Я не хочу тебя здесь задерживать. С моей стороны было бы эгоистично просить тебя остаться, если тебя здесь больше ничего не держит.

Его рука движется вверх и вниз по моей руке пока он говорит.

— Тебе нужно наверстать все те приключения, что ты пропустила из-за того, что застряла в этом глупом пабе вместе со мной.

— Не знаю. Думаю, я могу отнести эту ситуацию к одному из своих приключений.

— Надеюсь, это было хорошее приключение, — говорит он.

— Одно из лучших.

Я задумываюсь о новом походном чехле, MIDI-клавиатуре и микрофоне. Задумываюсь о новом комбике, рюкзаке и зарядке для телефона. О своей старой гитаре и ножном тамбурине. Я вернула себе свою жизнь. Я должна быть этому рада и... я рада. Я с нетерпением жду, когда смогу увидеть новые места и встретить новых людей. Когда снова вернусь к музыке. Я скучала по тому ощущению, когда не знаешь, что принесёт новая неделя.

Я хочу, чтобы он попросил меня остаться, потому что хочу, чтобы он хотел, чтобы я осталась. Но я также не хочу, чтобы он просил меня об этом, потому что знаю, что не смогу. Я люблю паб, но я не хочу работать там вечно. Я люблю Коб, и "Ирландца", и Джека, но я не могу бросить путешествия. Я не могу представить для себя обычную жизнь. Что если я останусь и начну ненавидеть место, которое я люблю? Ненавидеть его?

Не думаю, что я смогу это вынести.

— Клара улетает в Бостон в понедельник днём, — говорю я. — Так что я, наверное, поеду через неделю после неё.

— Хорошо, — говорит он.