Я не смотрю на Олли, когда он садится за стол, хотя чувствую, что он за мной наблюдает. Я не знаю, как долго уже тянется между нами эта тишина. Тридцать секунд? Три минуты? Я слишком погружён в свои мысли.
— Почему бы тебе не присесть, Джеки? — наконец, говорит Олли.
Я качаю головой, но делаю, как он говорит.
— А теперь расскажи мне, что происходит.
— Всё как обычно. Как я и сказал.
— Что значит, как обычно?
Когда я смотрю на Олли, то начинаю чувствовать себя будто вне тела. Прошло уже пять лет с тех пор, как он вернулся домой, но, словно из ниоткуда, у меня в голове то и дело возникает мысль о том, что он здесь. Он приехал домой. Ради меня. Потому что я попросил.
— Мне надо домой.
Олли не говорит "хорошо", как это обычно бывает. Он осматривает меня и снова хмурит брови.
— Ты уверен, что это именно то, что тебе нужно, Джеки?
— Что ты имеешь в виду?
Олли поднимает лицо к потолку и вздыхает.
— Я знаю, я плохо разбираюсь в этой штуке.
— В какой... штуке?
— В твоём ОКР. Но я знаю, что... я должен делать. Я хочу сделать всё правильно, Джеки, но это тяжело. Я не хочу всё испортить. Все мои заверения... когда я помогаю тебе избегать триггеры... это кажется правильным, даже если это не так.
Я слишком изумлён, чтобы ответить ему. Последние несколько лет мы с Олли обсуждали моё ОКР только вскользь. Мы никогда не касались этой темы напрямую, если только это не было абсолютно необходимо. Я знаю, это не из-за того, что он меня стыдится. Я знаю, что ему стыдно из-за того, что его не было рядом, и он думает, что если бы он был рядом, то всё, возможно, было бы не так плохо.
— Ты опять начал ходить к психотерапевту? — спрашивает он.
— Первый приём был вчера.
— Хорошо. И... что бы посоветовал тебе твой терапевт? Тебе, правда, нужно пойти домой?
Я какое-то время смотрю на своего брата.
— Я не понимаю.
— Боже, я так непонятно говорю? Ты сказал, что тебе нужно домой. Тебе, и правда, это нужно или...
— Я не о том, — говорю я. — Я не понимаю... это.
Он смотрит на меня пустым взглядом.
— Тебя. Я не понимаю тебя, — я вжимаюсь в стул и скрещиваю руки на груди. — Это не похоже на заботу, когда ты пытаешься начать делать то, что якобы должен делать. А я-то надеялся, что ты продолжишь мне помогать.
Олли закатывает глаза.
— Ты, серьёзно, этого хочешь?
"Да", — хочу сказать я, но когда открываю рот, из него вылетают слова правды:
— Нет.
— Тогда чего ты хочешь, Джеки?
— Я же сказал, что уже не знаю.
— А я думаю, знаешь.
Олли удерживает мой взгляд. Я хочу отвернуться, но не могу. Олли суровый и грубый, но он максимально мне предан.
— Я хочу поправиться, — говорю я.
— Если ты сейчас уйдёшь домой, это приблизит тебя к выздоровлению?
Я качаю головой.
— Тогда не иди домой, Джеки. Останься. Хотя бы ненадолго.
— Я не знаю, смогу ли.
— Сможешь.
Я больше не могу смотреть на Олли. Я не привык к такому. Я не привык к тому, что он на меня давит.
— А знаешь, почему ты должен остаться? — говорит Олли.
— Потому что экспозиционная терапия невероятно эффективна.
— Да, именно. Но это не единственная причина.
— Продолжай.
Олли ставит руки на стол и наклоняется вперед.
— Если ты уйдёшь, ты оставишь здесь всё, что когда-либо хотел. Ты видишь, что творится в зале?
— Там куча народу, но...
— Там не куча народу, Джеки. Паб ожил. В этом разница. Я знаю, что меня долго здесь не было, но я тоже вырос в этом пабе. Я помню, как тут было, когда этим местом управлял папа, и да, иногда тут была куча народу, но он никогда не был живым. Сюда можно было сходить, но это место никогда не было твоим. Ты превратил этот паб в такое место, которое может стать твоим, Джеки. Ты и Рэйн.
Рэйн.
— Чёрт, она уже, наверное, играет, верно?
Олли улыбается.
— И ты пропустишь выступление своей девочки. Это причина номер два, из-за которой ты должен остаться.
— Ох, заткни уже пасть, Олли Волли.
— И не собираюсь.
Мы какое-то время смотрим друг на друга.
— Ну, ладно, я останусь. Но не знаю, сколько я смогу продержаться.
— Ты сможешь продержаться долго, если захочешь.
— Как же ты раздражаешь, — говорю я ему.
— Уж я-то знаю. И это явно наследственное. А теперь тащи свою задницу в зал. Нам ещё пабом управлять.