ГЛАВА 27

Меня предал Аквин.

Утро принесло новые заботы, хотя и меньше слёз. Меня предал Аквин, а его сын, убивший брата Джована, пытался убить меня.

У Осолиса и Гласиума есть кое-что общее: законы, по которым наказывается совершение этих преступлений. И, хотя способы казни в разных мирах различны, факт, что любая из них заканчивается смертью, одинаков. Я понятия не имею, что делать.

Мы затаились в лесу, прислушиваясь к приближению армии, отдыхая по очереди. Я даже не представляю, какое расстояние я вчера преодолела. Но когда небо начинает темнеть, даже Оландон начинает беспокоиться.

— К этому времени они уже должны были пройти мимо нас, — говорит он.

— Ты уверен.

— Да.

Я встаю, смахивая грязь со своих чёрных мантий. Нет смысла беспокоиться. Они порваны и покрыты пылью. Одеяние всё ещё завязано с одной стороны.

— Тогда нам нужно вернуться. Что-то могло пойти не так.

— Может, они ждут нашего возвращения.

— Нет, Джован продолжал бы двигаться вперёд.

Мы бежим через лес, Оландон впереди. Бег — лучшее, что мы могли сделать: воздух проясняет мой разум и избавляет от головной боли, появившейся из-за плача.

Оказывается, армия продвинулась вперёд. Мы находим их через час. Они остановились, наверное, только в полдень или около того. Когда нас замечают, раздаётся крик. Мы замедляем шаг, оба тяжело дыша.

— Татума!

Я оборачиваюсь и вижу бегущего к нам Роско.

— Оландон.

Он фыркает, запыхавшись.

— В чём дело, Роско?

Мой тон холоднее, чем следовало бы, но я уже превысила норму заботы на сегодня.

Он либо не понимает, что я в бешенстве, либо игнорирует это.

— Хейс освободился час назад.

— Вы позволили ему сбежать!

Меня не было одну ночь, а они так облажались.

— Нет, у него было припрятано оружие, — торопится объяснить Роско. — Мы вернули его.

Моё терпение истощилось до крайности.

Роско тяжело сглатывает.

— Татума. Он ранил Аквина. Серьёзно.

После всего — предательства, обид, всего — почему, услышав эти слова, я первым делом думаю, выживет ли Аквин? Не может быть, чтобы меня это волновало после того, как он так жестоко подорвал моё доверие.

— Меньшего он не застуживает, — говорит Оландон, хватая моё плечо.

Глаза Роско впиваются в мои. Он ждёт моего решения. Он будет разочарован, если я сделаю неправильный выбор. Он верит, что я выше этого.

Когда он получил право давать мне советы?

Я сжимаю челюсти и скрещиваю руки на груди.

— Когда мы возобновим марш?

* * *

В этот день марш мы не возобновляем.

Тем вечером мы с Оландоном сидим отдельно от остальных, и Брумы понимают, что мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Я понятия не имею, где Джован. Его отсутствие кажется мне существенным. Как будто что-то значит, что его нет рядом со мной, как это было в прошлом.

Ещё одна брешь в моих доспехах. Ещё одна рана в моём сердце.

— Он не заслуживает, чтобы мы были с ним, — говорит Оландон.

Я гадаю, кого он пытается убедить. Не меня, это точно.

Аквин предал нас. Он знал, что его сын был нанят для убийства принца Кедрика. И в глубине души он, должно быть, чувствовал, что вместо этого Хейс попытается убить меня, иначе зачем было предупреждать меня? Не то, чтобы я назвала предупреждение, которое он мне дал, чем-то иным, кроме как загадочным пустяком. Всё это время я полагала, что он едва знает мою мать. Он заставил меня поверить в это.

Теперь он намеревается умереть, когда всё, что я хочу сделать, это непрестанно кричать на него в течение нескольких дней. Меня не волнует, что он может быть уже мёртв. Мне всё равно.

Посреди ночи меня будят, когда кто-то входит в шатёр Короля. Место, где мы прятались весь день.

— Это просто я, — мягко говорит Джован.

Услышав его слова, я фыркаю: они так же нелепы, как и всегда. Просто Джован. Я закатываю глаза.

Брат не просыпается.

Джован пробирается ко мне и в изнеможении опускается на меха. Он обхватывает меня за талию, притягивает к себе и прижимается лицом к моей шее.

— Мне жаль, детка.

Я пренебрежительно хмыкаю, но в итоге это звучит так, будто я стараюсь не заплакать.

— Что есть, то есть, — говорю я.

Он ничего не произносит, просто целует моё плечо. Он молчит так долго, что я решаю, что он уснул.

Пока не слышу его тихие слова на ухо:

— Он всё ещё жив.

* * *

На следующий день мы возобновляем марш. К вечеру мы должны добраться до кромки леса. В течение дня я улавливаю обрывки разговоров, и меня раздражает, что я специально подслушиваю, желая узнать, как дела у Аквина.

Не могу отрицать, что известие о том, что он стабилен, приносит мне облегчение.

Весь день Джован держится рядом, а когда мы останавливаемся на ночлег, он не оставляет мне выбора, завлекая в свой шатёр. Я оглядываюсь через плечо на Оландона, но Ашон уже взял его под своё крыло. С моим братом всё будет в порядке.

— Хочешь поговорить об этом?

Джован стягивает рубашку через голову.

Глядя на то, как он раздевается, я обнаруживаю, что мне действительно хочется поговорить.

— Это был он, — категорично говорю я. — Всё это время.

— Он что?

Я надуваю щёки.

— Он убил Кедрика! — взрываюсь я.

Джован качает головой.

— Нет, не убивал. Его сын убил Кедрика.

— Одно и то же.

Я скрещиваю руки на груди.

Джован опирается руками на стул, на котором я сижу, и наклоняется.

— Это не так. Скажи мне правду. Что злит тебя больше всего?

Я злюсь на всё. Как я должна выбрать одну вещь, которая раздражает меня больше?

— Закрой глаза, Лина.

Я подчиняюсь.

— Перенесись мысленно в тот день на поляне, когда ты впервые узнала правду.

На меня обрушивается поток образов.

— Воспроизведи это всё. Где ты потеряла контроль?

Я открываю глаза и обнаруживаю его лицо прямо перед своим. Никто из нас не двигается.

— Когда я поняла, что он знал, что Кедрик умрёт и не сказал мне.

Он целует меня в губы, а потом в лоб.

— Да. Теперь иди в постель.

Он прижимает меня к своей груди, отбрасывая одеяла. Для него слишком жарко.

— Следующий вопрос, — говорит он.

Я киваю ему в грудь.

— Если бы ты могла уберечь близнецов от боли... ты бы сделала это?

— Конечно, — а затем я понимаю, куда он клонит. — Это разные вещи.

Он пожимает массивным плечом, и закидывает руку за голову. Он смотрит в потолок шатра, не отвечая.

Я сажусь, сбрасывая его руку.

— Почему ты защищаешь его?

Он проводит пальцем по моей спине.

— Со временем ты пришла бы к тем же самым рассуждениям. Но у тебя может не быть времени.

— Он стабилен.

Джован качает головой.

— Лина, он стар.

Я опускаюсь обратно и ложусь на спину. Мне приходит в голову мысль.

— Почему ты не злишься на него? Он выбрал смерть твоего брата вместо моей.

Джован поворачивается ко мне.

— Если бы он выбрал тебя, у меня были бы два брата. Из-за того, что он выбрал Кедрика, я обрёл любовь и счастье. В любом из вариантов, я бы что-то потерял. И если бы это зависело от меня, то и Хейс, и Аквин уже были бы без голов.

— Тогда почему ты не топаешь, как обычно?

— Я вообще не топаю.

С моих губ слетает смешок.

Он наигранно вздыхает.

— Этот звук.

Он наклоняется и целует меня в шею.

— Но серьёзно, — говорю я, пытаясь вспомнить, о чём мы говорили.

На этот раз он действительно вздыхает и отодвигается.

— Потому что убийство Аквина расстроит тебя. Это твой выбор.

— А Хейс?

Я ничего не могу с этим поделать. Этот мужчина безумен, но большая часть меня сопереживает тому, как он рос.

— Он связан с Аквином. Ты должна присутствовать при принятии этого решения. И я обещал твоему тренеру, что выбор не будет сделан, пока он не покинет нас.

— Почему?

С чего бы Джовану обещать такое Аквину?

— Он говорил, а я слушал. Как и ты поступишь, в своё время.

Я вздыхаю.

— Не уверена, что смогу, Джован.

Джован оставляет ещё один поцелуй на моей шее.

— Тогда и это тоже твой выбор.

Я могу разглядеть лишь его лицо.

— Спасибо.

Он вжимается в меня бёдрами.

— Не благодари меня пока.

Когда наши губы встречаются, он проглатывает мой смех.