— Просто интересно. — Бормочу я.

Выражение ее лица становится еще более суровым.

Я рада, когда один из организаторов приходит сказать мне, что я следующая в очереди. После того как я киваю в знак понимания, он уходит. Я поворачиваю шею, гадая, работает ли сегодня Серена. Но, похоже, нет.

Достаю телефон и пишу ей сообщение.

Я: Ты все еще идешь на танцы?

Серена: Нет, что-то случилось.

Странно. Она казалась такой взволнованной, когда мы говорили о танцах за обедом. Неужели эта история с Миллером заставляет ее чувствовать себя побежденной еще до начала войны?

Я пожевала нижнюю губу. Через крылья я вижу скрипачку, которая играет для толпы. Никто не обращает внимания, бедняжка.

Теперь я понимаю, почему организаторы заставили студентов посетить концерт перед танцами. По крайней мере, тогда у нас, музыкальных мастеров, была бы аудитория.

Похоже, что та орава, что собралась в тот вечер на концерт в честь окончания лета, была вызвана тем, что на концерте выступали The Kings. Без них трудно привлечь толпу.

Опустив глаза обратно на телефон, я проверяю, ответил ли Сол на мои сообщения.

Нет.

— На что ты смотришь? — Спрашивает Бриз, подпрыгивая на кончиках пальцев.

— Ничего. — Я выключаю телефон и засовываю его в боковой карман. — Можешь подержать мою сумочку?

— Конечно.

Бриз принимает сумку.

Я разжимаю пальцы по бокам, пытаясь собраться с мыслями для выступления, но мысли несутся слишком быстро. Я застряла в головоломке, которую нужно сложить.

Цель Миллера — отомстить, и неважно, попадем мы все трое или только один из нас.

Цель Датча — контролировать меня и защищать Сола, ему неважно, если Серена окажется в проигрыше.

Куда бы я ни повернулась, Серену будут тащить.

Если только я не сделаю что-нибудь.

А я должна что-то сделать.

Но как мне одержать верх?

Я не могу сделать это без Джинкс.

А Джинкс этого не сделает.

Только если у тебя не будет парного видео...

Я зажмуриваю глаза, сердце сжимается при этой мысли.

— Ты встала. — Говорит Бриз.

Ее голос звучит так, будто доносится издалека.

Я, спотыкаясь, иду вперед, все еще не найдя того спокойного места. То место в моей голове, которое предназначено только для музыки. Слишком много всякой ерунды мешает.

Сцена устроена как кладбище. Туман стелется по земле. Скелеты с оскаленными челюстями прислоняются к большим фонарям. Это высшая степень жути. Как будто кто-то с профессиональным дизайнерским образованием пытался интерпретировать декорации Хэллоуина, лишив их всего веселья.

Я не смотрю на публику, когда сажусь за рояль. Они ожидают шоу. Выступления. Им все равно, кто я под этим париком, даже если теперь они знают мое имя. Даже если я стала немного больше собой, чем когда играла раньше.

Может быть, я могу это сделать благодаря Датчу.

Может быть, Redwood Prep закалил меня, сделал достаточно бесстрашной.

Но мне действительно все равно, когда диктор называет мое имя и толпа вздрагивает.

Они никогда не слышали, как я играю.

Не как я.

Не как Каденс.

Не дожидаясь аплодисментов, я кладу пальцы на клавиши и позволяю первой ноте задеть мозоль на моем сердце.

A#

Распространяясь на уменьшенный аккорд, я нажимаю на клавишу и позволяю аккорду затянуться.

D

Я двигаюсь в густой тишине, позволяя жару момента скрести, скрести и скрести по моему сердцу, пока я снова не истеку кровью. Пока музыка не сможет пробиться и заполнить пространство между моей душой и инструментом.

Музыка обволакивает меня, засасывая в жар, который почти невыносим. Место, которое... ну, оно не столько чувствует себя в безопасности, сколько ощущает себя моим. Как будто оно принадлежит мне. Как будто никто не сможет отнять его у меня, даже если попытается.

Неважно, насколько оно запятнано, грязно, пугающе, оно все равно мое.

Туман клубится вокруг моих лодыжек, когда я провожу пальцами по клавишам, извлекая песню из самых высоких октав. Голова наклонена, пот катится по подбородку.

Здесь жарко.

А может, это жар изнутри меня вырывается наружу. Сжигая все в радиусе пяти миль.

Я не знаю, как играть.

Правда, не умею.

Я знаю только, как взрываться на клавишах. Я знаю только, как использовать эту боль, чтобы двигаться вперед, потому что музыка слишком сильна, чтобы я могла сдержать ее в себе.

Музыка нарастает и нарастает, пока я не уменьшаю громкость вдвое. Резко. Неожиданно. Не все должно заканчиваться большим взрывом. Иногда это может быть просто трепет, настолько сильный, что сердце вырывается из груди без единого звука.

Я танцую большим пальцем и мизинцем над двумя нотами, позволяя им звенеть в воздухе, трелируя и набирая обороты, пока они не заканчиваются, разрушая острое напряжение, которое я вынашивал с первого такта.

Когда я закончила, я тяжело дышала. Мой парик в беспорядке разметался по лицу, прилип к шее, как вторая кожа.

Я неуверенно поднимаюсь на ноги.

Это проклятое чувство наготы снова охватывает меня. Как будто я стою перед всеми этими придурками из Redwood Prep без ничего. Даже лифчика и трусиков нет.

Это худшая часть игры в музыку.

Хуже всего играть не себя.

Когда начинаются аплодисменты, я едва успеваю сосредоточиться. Я, спотыкаясь, ухожу со сцены, но не в сторону Бриз, которая ждет меня. А в другую сторону. Мимо звукооператоров.

Как и в ту ночь.

Вон.

Я должна выйти.

Я вваливаюсь в дверь и глубоко втягиваю воздух.

Сердце колотится так быстро, что кажется, я могу потерять сознание.

Дверь снова открывается. И тут же захлопывается.

— Бриз. — Шепчу я.

Но когда я слышу скрип ботинок по камням, я понимаю, что это не моя лучшая подруга.

Я разворачиваюсь и падаю навзничь в пару опасных лесных глаз.

Датч.