У Остин восхищение благоразумием подрывается, я говорю, когда оно проявляется только как благоразумие. Второстепенные персонажи часто проявляют идиотскую стратегию, матери подталкивают своих дочерей к брачному союзу с такой целеустремленностью, которая восхитила бы марксиста или экономиста Самуэльсона. О том, как Люси Стил преуспела в брачном бизнесе, Остин в "Разуме и чувствах" пишет: "Все поведение Люси в этом деле и благополучие, которое его увенчало, можно рассматривать как самый обнадеживающий пример того, что искреннее, неустанное внимание к собственным интересам, как бы ни препятствовали его продвижению, поможет добиться всех преимуществ фортуны, не жертвуя ни временем, ни совестью.Или, предвосхищая брачный аргумент мистера Грэдграйнда, обращенный к Луизе в "Тяжелых временах" Диккенса, рассмотрим предложение преподобного Коллина Элизабет в "Гордости и предубеждении":

Причины, по которым я решил жениться, заключаются, во-первых, в том, что я считаю правильным, чтобы каждый священнослужитель, находящийся в легких обстоятельствах (как я), подавал пример супружества в своем приходе. Во-вторых, я убежден, что это значительно увеличит мое счастье; и в-третьих, о чем, возможно, я должен был упомянуть раньше, - это особый совет очень благородной дамы, которую я имею честь называть своей покровительницей.¹⁶

Но главные герои никогда не рассуждают в таком исключительно благоразумном ключе. Они говорят не о марксистской или самуэльсоновской, а о смитианской экономике. Однажды я ответил одному экономисту-самуэльсонианцу, который предположил, что остальные шесть главных добродетелей могут быть поглощены Благоразумием как функцией U = P [Любовь, Справедливость, Мужество, Воздержание, Вера, Надежда], спросив его, женат ли он. Он признался, что женат. "А не окажете ли вы честь своей жене, - спросил я, - сказав: "Я совершенно убежден, что наш брак очень сильно прибавит мне счастья"?". Он понял, в чем дело. Он должен просто любить - это отдельное дело, в котором счастье возлюбленной побеждает все. С богословской точки зрения, такая любовь - дело благодати, агапэ. Как и лучшие герои Адама Смита, главные персонажи романов Остен и разговоры об их поведении всегда смешивают благоразумие с простой любовью, справедливостью, воздержанностью и нравственным мужеством. Во всяком случае, к последним страницам главные герои все-таки достигают такого восхитительного этического равновесия. Они борются за этическое равновесие, что и является единственной драмой.

Итак, Остин одобряет и разум, и чувствительность, как и Сэмюэл Ричардсон в романе "Памела, или Вознагражденная добродетель" (1740), а позднее Манцони и Ибсен. Среди традиционных главных добродетелей они превозносят, то есть, и благоразумие, и любовь. Именно такие добродетели почитаются большинством мужчин и всеми женщинами буржуазии. Джейн Остин здесь поразительно буржуазна, понимая это слово как похвалу, а не просто как еще одно слово для обозначения "вульгарного и жадного".

В цивилизации, уважающей бизнес, - а я предполагаю, что Джейн Остин стояла, улыбаясь, у ее дверей, - буржуа высоко ценит свое чувство. Не делая это целью своей жизни (если у него есть еще и здравый смысл), он выстраивает стратегию, хотя и не всегда правильно. Стратегией занимаются генералы (греч. strategos - "полководец"). Западная буржуазия увлекается "Искусством войны" Сунь-цзы (ок. V в. до н.э.), увлеченно читая его в самолетах, поскольку в нем главной добродетелью генерала/генерального директора считается не аристократическое мужество, а буржуазное благоразумие:

11. Древние называли умным бойцом того, кто не только побеждает, но и добивается победы с легкостью.

12. Поэтому его победы не приносят ему ни славы мудрости, ни похвалы мужества.

13. Он выигрывает свои сражения, не совершая ошибок.¹⁷

Франсуа Жюльен в 1996 г. писал, восхваляя такое древнекитайское военное и западное буржуазное представление о достижении успеха в войне или бизнесе путем манипулирования зарождающимся течением - не дожидаясь, пока потребуется героическая добродетель, когда события внизу будут развиваться с неостановимой силой. Жюльен отмечает, что такой буржуазный образ жизни благоразумен и эффективен. Но в западном понимании он негероичен. Искусство войны" - это не героические жесты, а, по выражению Жюльена, "эффективность".

Однако за отсутствие героизма, продолжает Жюльен, "приходится расплачиваться. . . . Противостояние миру [в греческом и западном стиле] - это способ освободиться от него. . . . [Оно обеспечивает] содержание героических историй и ликования [и, как он отмечает в другом месте, трагедии, которая в техническом греческом смысле отсутствует в китайской традиции]. . . . Через сопротивление мы можем проложить путь к свободе"¹⁸ Он утверждает, что китайские мудрецы объясняли более подробно, чем Макиавелли из "Князя", как быть успешным тираном. С этой точки зрения не случайно, что культура, подарившая нам истории о Прометее, Ахилле и Антигоне, дала нам также идею, пусть и несовершенную, свободы. Трагедия, безнадежное мужество - Роланд на перевале Ренсвальс, штурм форта Вагнер 54-м Массачусетским полком, голландский батальон, если бы только он действовал мужественно в Сребренице в 1995 году, - это выбор свободного человека.

В более древней западной традиции честь достается аристократическому жесту Ахилла, а не подозрительной буржуазной хитрости Одиссея. Добрый буржуа у Остин тоже обладает чувством и будет любить, пусть и не всегда с умом. Но в романах Остин героическая добродетель не нужна. События не несутся по течению с неостановимой силой. Обратите внимание, как невозможны в романе Остен легкомысленно-аристократические, ахиллесовы чувства. Ответственность, честь/честность (в буржуазном смысле - держать слово) и, прежде всего, "приятность", качество, вызывающее восхищение, доминируют на сцене. Не довлеет над героизмом "мальчишеская газета". Несомненно, братья Остин - морские офицеры - проявляли героизм, когда это требовалось, и призывали своих людей снова идти на прорыв. Без физической храбрости вряд ли можно было дослужиться на флоте Его Величества до звания адмирала флота, как это сделал Фрэнсис (бедному Чарльзу пришлось довольствоваться званием контр-адмирала).

Большая армия и особенно большой флот времен Остен обеспечивали квазиаристократическую карьеру сыновьям низшего дворянства и высшей буржуазии. Историк Питер Эрл полагает, что непрекращающиеся британские войны на протяжении всего XVIII века вплоть до 1815 года, финансировавшиеся за счет оттока средств по голландскому образцу и эффективной налоговой системы, "обеспечили полезную нишу для младших сыновей джентльменов, и эта тенденция в конечном итоге... способствовала развитию снобизма. Эрл утверждает, что в течение XVIII века антибуржуазные чувства среди дворянства и высшей буржуазии не ослабевали, а усиливались. Аналогичная псевдоаристократизация средних классов с аналогичными последствиями в виде отмены преклонения перед деловой цивилизацией происходила в Европе в XIX веке в гораздо больших масштабах, как побочный эффект подготовки офицеров для гигантских, оснащенных железными дорогами армий того времени, быстро мобилизуемых, как это было в августе 1914 года. Германская армия во Второй мировой войне (да и в Первой тоже), пишет военный историк Р.А. Паркер, "отличалась высоким качеством руководства ... как среди офицеров всех уровней, так и среди сержантского состава". Престиж армии означал, что кадры армии военного времени формировались из людей с высоким потенциалом".²⁰ То же самое можно сказать о японской армии и флоте к 1930-м годам. Сформировавшись за более короткий период времени, но имея полезный опыт мифа о самураях, она была мобилизована на основе того же крайне небуржуазного представления о том, что необходимо героически завоевать Lebensraum, в случае Кореи, Тайваня, Маньчжурии, Индонезии, "увеличить экономические ресурсы и сделать их безопасными", как выражается Паркер (не понимая экономической нелогичности этого выражения), путем применения насилия, а не буржуазных достоинств обмена.²¹

Но в социальном мире Остен самой необходимой добродетелью, как в королевском флоте, так и в любом флоте, который собирался преуспеть в эпоху, когда военный корабль был очень сложной организацией, самой совершенной из существующих машин, была буржуазная добродетель благоразумия - то есть тактика и стратегия, или теория игр, как выражается Чве. От морских офицеров ожидалось, что они сделают все возможное, а в случае неудачи их расстреливали, чтобы подбодрить остальных. Но помимо необходимой храбрости в прорыве или на квартердеке, от них ожидали благоразумия. В отличие от принятой в то время аристократической практики управления полком в армии, управление большим парусным военным кораблем требовало строгого соблюдения привычных в коммерции процедур. Капитан корабля должен был заботиться о провизии, никогда не пропускать приливы и отливы, умело ориентироваться, избегать подветренных берегов. Со времен Пиписа в конце XVII века все офицеры Королевского флота должны были иметь опыт работы на нижних палубах, начиная с мичманов в раннем возрасте (братья Джейн, моряки, ушли в море в двенадцать лет). В армии ничего подобного не требовалось. Хотя в эпоху паруса рождение и социальное положение человека имели значение для продвижения по службе (Фрэнсис Остин получил свое продвижение по службе отчасти благодаря влиянию Уоррена Гастингса), здесь не было прямой покупки комиссий и повышений, как это практиковалось в британской армии до 1871 года. На море не допускалось ни дикой зарядки пушек, ни разбрасывания дорого обученной жизни на бесполезные, но героические поступки, ни подвергания опасности победы флота Его Величества стоимостью 105 тыс. фунтов стерлингов (420 млн. долл. в современном исчислении), будучи неумным, чересчур склонным к самонадеянности штурманом или безрассудным, слишком аристократичным бойцом.