В 1868 г. полковник Ардан дю Пик распространил среди французских офицеров анкету, в которой спрашивал о поведении их солдат в последних сражениях. Он погиб во время франко-прусской войны, так и не успев написать отчет о проведенном опросе. Книга с его рукописями была опубликована посмертно в 1880 г. и стала классикой военной теории. Приложение, представляющее его анкетный опрос, широко цитируется учеными, но содержит только семь случаев. Вероятно, другие ответы были утеряны. Два офицера жаловались на дикий перестрел в воздухе, два - на шкурников в тылу, но ни один не жаловался на отсутствие стрельбы. Все солдаты испытывают страх, говорил Ардан дю Пик. Победит та армия, которая дольше им овладеет, а та, для которой обычный страх превратится в ужас, проиграет. По его словам, когда полк продвигался вперед и попадал под обстрел, выбор не был продиктован инструментальным разумом. Вместо этого было две реакции, вызывающие сильный адреналин: "атаковать" или "бежать". Один из семи офицеров, ответивших на его опрос, рассказывает, как один шассер спас свой полк, крикнув "Заряжай" и бешено бросившись вперед. Его заряд был заразителен для его товарищей. Он также отмечает: "Современное оружие имеет страшное действие и почти не переносится нервной системой. Кто может сказать, что ему не было страшно в бою? Дисциплина в бою становится тем более необходимой, что ряды становятся все более открытыми, а материальная сплоченность рядов не дает уверенности, она должна проистекать из знания товарищей и доверия к офицерам, которые должны всегда присутствовать и быть на виду. Какой человек сегодня продвигается вперед с той уверенностью, которую давали римскому солдату жесткая дисциплина и гордость за себя?» Он говорит, что перестрелки происходили с тех пор, как появились мушкеты и винтовки; они возникали из-за стремления солдата снять страх, стреляя под артиллерийским огнем или перед тем, как по нему откроет огонь пехота противника. Он приводит знаменитый приказ Кромвеля - "Положитесь на Бога и цельтесь в шнурки их ботинок!" - чтобы не стрелять слишком высоко.

Поэтому в Геттисберге некомпетентность и страх сыграли более важную роль в создании неправильно заряженных мушкетов, чем моральные устои. Почти все солдаты сражались примерно так, как им было приказано. Бои часто были тяжелыми, во время сражения не было массового бегства или дезертирства, а окончательное отступление армии Конфедерации было упорядоченным. Даже когда над войной нависла угроза окончательного поражения Конфедерации, капитуляция практически не происходила, пока Ли не подписал акт о капитуляции.

Армии Союза и Конфедерации набрали 3 млн. солдат, а также большое количество чернокожих рабов для войск Конфедерации. Погибло от 620 до 750 тыс. человек, причем южан было больше, чем северян. За три дня сражения при Геттисберге Роберт Э. Ли потерял 28 тыс. человек, т.е. 40% своих сил, в то время как войска Союза - 23 тыс. человек, или 25%. Такая диспропорция была вызвана тем, что конфедераты атаковали укрепленные позиции союзников на гребнях невысоких холмов. Потери были столь же высоки среди высшего командного состава, тесно сопровождавшего свои войска. Ли потерял в этой битве треть своих генералов. Соотношение числа выстрелов и потерь в армии Союза составило примерно 180:1. У конфедератов оно, вероятно, было таким же высоким. Отставание в боях, а также дезертирство в лагере и на марше вынуждали пополнять армию сырыми, необученными солдатами, и в начале 1863 г. в армии появились призывники и "баунти-джамперы" (платные заменители призывников), которые были менее идеологически настроены. Набор солдат осуществлялся отдельными штатами. Все памятники, окружающие поле битвы при Геттисберге, посвящены подвигам полков штатов, союзных или конфедеративных, и генералам приходилось мириться с их самостоятельными действиями. Ардан дю Пик покровительственно отозвался об этих дилетантах: "Американцы показали нам, что происходит в современном бою с большими армиями, лишенными сплоченности. Отсутствие дисциплины и организованности привело к неизбежному результату. Сражение происходило между скрытыми скирмишерами, на большом расстоянии, и длилось несколько дней, пока какое-то неверное движение, возможно, моральное истощение, не заставляло ту или иную противоборствующую сторону сдаться"

Гриффит разделяет его невысокую точку зрения. Наспех набранные добровольцы и призывники не имели военного опыта. Сложился стереотип, что новобранцы Конфедерации были фермерами, а новобранцы Союза - банковскими клерками. Лишь немногие из западных пограничников могли стрелять из пистолета. Новобранцев обучали в течение месяца, а затем бросали в бой.

Как они отреагировали? Макферсон рассуждает о Маршалле и моральных устоях. Шестая заповедь, переданная Богом Моисею, по его словам, беспокоила многих. Хесс соглашается с ним и говорит, что солдаты старались избегать рукопашных столкновений и вели огонь по группам, а не по отдельным людям. Ни тот, ни другой не предполагают, что это означает отказ от стрельбы, о чем не упоминается ни в письмах, ни в дневниках. Макферсон считает, что гораздо более серьезной проблемой была чрезмерная стрельба. Обычно солдаты говорили, что в первый раз им кажется, что убивать неприятно. Они могли замешкаться на мгновение, но потом стреляли. Во второй раз проблем было меньше, а в третий раз их уже не было. При столкновении лицом к лицу могла возникнуть минутная пауза, но затем они стреляли. В очень близких помещениях они быстро кололи штыками, так как пауза могла оказаться смертельной. Солдаты стреляли, потому что находили причины для игнорирования заповеди, чаще всего для самообороны. Это избавляло от чувства безнравственности. Один конфедерат рассказывал, что когда он увидел бледное лицо солдата Союза, которого он только что убил, "я почувствовал себя странно, но не могу сказать, что мне жаль. Я знаю, что он убил бы меня, если бы мог". Другой заметил, что, несмотря на писания, "мои нервы казались такими же устойчивыми, как если бы я стрелял в зверя".

Некоторые признавались, что им это нравится: "Я никогда не думал, что мне понравится стрелять в человека, - писал один из солдат Союза, - но мне нравится стрелять в сецессиониста" (сторонника отделения). Артиллерист конфедератов писал: "Я испытываю совершенный восторг, когда вижу, как мой снаряд разрывается среди них". Новобранец писал: "Я душой и сердцем болею за войну и ее успех" и поэтому "обязан" убить, если "мне представится такая возможность". По словам Макферсона, обе стороны считали, что Бог хочет, чтобы они убивали безбожного врага. Один из солдат Союза писал, что в одном бою он сделал, наверное, двести выстрелов: "Я был на ногах и вел огонь почти непрерывно, пока враг не был отбит... . . Слава Богу, что его силой мы отбросили врага. . . . Богу, нашему благословенному Отцу Небесному, вся слава". Однако стрелков, которые целились в неактивных солдат, не любили в обеих армиях.

Естественно, что люди, пишущие дневники и мемуары, редко признаются в том, что они скрываются. Один человек признался, что затаился в лесу во время боя, а несколько отказались от продвижения на более опасные должности. Гораздо больше людей жаловались на других трусов. Один человек писал, что в день сражения "обычное количество трусов заболело и попросило отпустить их". Другой называет девять трусов в своем полку. Рядовой Союза наблюдал, как его полковник натирал порохом свое лицо, чтобы придать ему боевую черноту: "В одно мгновение он превратился из дрожащего труса, притаившегося за деревом, в измученного храбреца, принимающего заслуженный отдых". Никто не предполагал, что у скрытников могут быть моральные возражения против войны - они действовали из страха. Но термин "скрытность" использовался широко. Некоторые описывали таким образом тыловых солдат, отчасти из зависти, как и фронтовиков в большинстве войн. Это было бы несправедливо по отношению к сотрудникам квартальных комендантов, госпиталей, тюрем, призывных пунктов, а также к тем, кто обеспечивал работу Генерального штаба и все другие необходимые функции в тылу. Возможно, эти люди вздохнули бы с облегчением, получив назначение в тыл, но их храбрость или трусость не проверялась. Добровольцы также презирали призывников, особенно наглецов, и, вероятно, преувеличивали их трусость. Скуллеры исчезали перед боем, отставали, залегали на дно, настойчиво помогали упавшим на землю товарищам, симулировали болезнь и т.д. Возможно, они составляли 10% армии, но это только предположение.

Чувство приключений, которое было одной из главных причин призыва в армию, редко переживало первый шок от боя, который оказался страшнее, чем они могли себе представить. Гесс приводит яркие рассказы солдат о случайных смертях, о разорванных снарядами телах, о брызгах крови, мозгов и других частей тела, о потоках и лужах крови, об ужасах госпиталя, о захоронении изуродованных тел, о скрежещущем звуке шарика Миниэ при попадании в кость и о тяжелом стуке при попадании в плоть. Как им удавалось продолжать сражаться? Хесс подчеркивает, что большинство солдат Союза составляли представители рабочего класса (бедные фермеры, чернорабочие и квалифицированные рабочие), которые воспринимали войну как очередную работу. Часто во время боя солдат был настолько поглощен инструментами и задачами своего ремесла - зарядкой мушкета, выполнением маневров, что ему некогда было думать об ужасах. Более того, выжив в своем первом бою, солдат считал, что его шансы на выживание велики. И "многих удивляло, что столько свинца можно было потратить на гибель сравнительно небольшого числа солдат"