Третья глава ВЕЛИКОЕ ИЗМЕНЕНИЕ

– Когда-то здесь были города, – сказала Черала. Она закашляла и сплюнула мокроту. Её бедро снова болело, а нога волочилась. Ещё один сомнительный подарок от весёлого Дедушки.

– Заткнись, Черала. Их никогда не было. – У Одифа был гудящий голос, наследие ушных червей, которые забрались ему в голову, когда он был ребёнком. Он по-прежнему слышал их тихие трели и поэтому всегда очень громко говорил.

Черала съёжилась. Крик Одифа поднял с холмов тучи желчных мух. Гигантские грибы задрожали и повернулись, хлюпая на стеблях, чтобы посмотреть, как они проходят мимо.

– Были! Дедуля рассказывал, – сказала Черала. Она откинула сальные волосы со здорового глаза. Другой был наполовину закрыт пульсировавшими наростами. Ведьмаки в деревне говорили, что опухоли могут пройти, а могут и не пройти; всё зависело от того, как усердно она молилась своему другому дедушке, толстяку, весёлому лорду, Нурглу-в-тумане. – Прямо здесь, в Вонючем лесу, был город.

– Чепуха! – прогремел Одиф. – На Ноксии нет городов. Вообще. – Они оба имели лишь смутное представление о том, что такое город, но знали, что в нём много людей. – Глупо жить в такой тесноте. Самый быстрый способ распространения оспы.

Оспа: они использовали это слово для всего, независимо от недуга, болезни или недомогания, хотя, когда дело доходило до правильного описания, если это требовалось, у них было множество слов, по одному для каждого из подарков Дедушки.

– Это правда, – сказала Черала. Несогласие Одифа разозлило её, и в кои-то веки она дала отпор. Она указала на высокие жабьи деревья, на каждом из которых росли тысячи пятнистых шапок слизи. – Это были здания, огромные, как небо, а это... – Она указала на хлюпающие мхи, по которым они шли. – Это были дороги, прочные.

– Во-первых, это мох. Во-вторых, дороги – это слякоть и грязь, – сказал Одиф. – Это лес, и он всегда был лесом. Деревья, слизь и мухи. Никаких зданий, ничего прочного.

– Да ну? – тихо проворчала Черала, но Одиф, вот неожиданность, прекрасно её расслышал.

– Ну да, – сказал Одиф.

Они подошли к краю земель сбора. Под обилием лиан и деревьев можно было различить квадратные, правильные продолговатые силуэты, сложенные в высоту по пять штук. Их ржавые двери были полуоткрыты, показывая зловонную тьму внутри. Издалека они выглядели как глыбы, и маленький ребёнок мог бы принять их за таковые, но Черале было двенадцать лет, она прожила уже полжизни, и она была мудра, как и все. Блоки были металлическими, по большей части прогнившими насквозь и порой наполовину погрузившимися в болото, но когда её дедуля – её человеческий дедушка – рассказал историю города, она поверила, потому что видела ящики.

– Тогда что это? – спросила она.

– Божьи ящики, – воскликнул Одиф. – Подарки из кладовых Дедушки в его Чёрном поместье. Далеко, далеко в саду.

Одиф обернулся и посмотрел на неё. Его лицо настолько распухло от зоба, что растянулось, а челюсти свисали на грудь. Его потрёпанная одежда была в пятнах от пота. Он выглядел лет на пятьдесят, хотя был ровесником Чералы.

– Так рассказывают говорящие с богом. Они говорят, – проревел он, – что если ты будешь продолжать идти всё дальше и дальше по Вонючему лесу, то выйдешь с другой стороны, и окажешься в самом великолепном из мест, в саду Нургла! Как это прекрасно, когда тебя пожирает гниль, но ты этого не чувствуешь. – В животе у него заурчало, и он шумно выпустил газы.

Они шли между божьими ящиками. Так близко к деревне их обчистили ещё поколение назад. Дедуля Чералы говорил, что с тех пор, как появился лес, прошло сто лет, и он был прав. И одновременно он ошибался, потому что за пределами трёх систем звёзд Бедствия прошло всего двенадцать лет. Просто в империи смертных Мортариона время болело не меньше, чем плоть.

– Нет, – сказала она. – Нет! Это... – Она подыскивала незнакомые слова. Мягкое нёбо дедули пострадало из-за гнили во рту, и он говорил не так хорошо. – Рузовые тейнеры, – сказала она. – Это был... порт. Он сказал, что эти ящики пришли из других мест, полные всего хорошего, что мы берём из них сейчас, в большом Периуме, до того, как мы встретили весёлого Дедушку и когда поклонялись другому богу.

Теперь она сама говорила громко, раздражённая. Её богохульство вырвалось так же легко, как отрыжка, и оказалось не менее едким. Визг насекомых на деревьях стих. Паршивые птицы перестали каркать. Они осуждающе наблюдали за ней.

Одиф, казалось, ничего не заметил, но хлопнул себя по шее, прибив кровопийцу. Он стряхнул слизь с руки.

– Твой дедуля так сказал? – Он захохотал. – Слова твоего дедули не ценнее навоза. Он самый старый человек в деревне, и голова у него такая же мягкая, как и рот.

Звериные звуки леса вернулись, снова переживая свои безумные циклы жизни и смерти. Черала продолжала держать больной язык за зубами. Она не хотела обижать весёлого Дедушку рассказами своего дедули, плохие вещи случались с теми, кто так делал, но она знала, что они были правдой. Он сказал, что его прапрадедушка работал здесь, и он не имел в виду, что тот рылся под гнилыми стволами в поисках пищи.

Корни деревьев в этой части леса были толстыми, побеги росли на фут в день, прежде чем превратиться в чёрную труху, а затем снова, так что предательская паутина коряг заменила мох. Они отправились к нагромождению рузовых тейнеров, или божьих ящиков, если вы придерживались мнения Одифа. Те образовали зелёные каньоны, увенчанные деревьями и свисавшими бородами лишайника. Иногда животные бежали впереди них, все они были благословенны, и ни одного – и Черала содрогнулась при этой мысли – здорового. Таковы были подарки весёлого Дедушки.

Они ударили по нескольким тейнерам, которые гудели, как пустые черепа, если бока не рассыпались. Все они были пустыми, их содержимое давно исчезло или сгнило в кашу. Многие стали логовищами кишащих форм жизни Ноксии. Когда они открывали двери, шипящие крысы выскакивали из своих гнёзд, или рои мерзких жуков пролетали мимо на мерцавших крыльях, пугая Чералу и заставляя Одифа громко смеяться, словно один из храмовых колоколов.

Лес поредел. “Порт, должно быть, был таким же большим, как весь мир”, – подумала Черала. Жабьи деревья и их толпы слизистых крон отступили. Божьи ящики тянулись вдаль, тысячи и тысячи. Возможно, миллионы. Далеко на севере они громоздились друг в друга, и там по-настоящему начинались болота, но здесь, всё ещё у края, под зелёными и чёрными ковриками сохранялись намёки на упорядоченность.

Сколько бы ящиков ни было, Черала и Одиф ничего не нашли. Каждый удар отзывался гулким эхом. Каждая дверь открывалась в пустоту. Они съели по паре крыс, сырых и мокрых, и потому не убили никаких подарков, которые весёлый Дедушка мог спрятать внутри, чтобы помучить их.

Открылся полог леса. Деревья на божьих ящиках поредели. Вскоре они увидели сами ящики, теперь уже как следует, блестящие от ржавчины, но определённо сделанные. Черала провела пальцами по выцветшим буквам и обнаружила на одном из них отлитые из металла черепа.

– Смотри! – сказал Одиф. – Это символ весёлого Дедушки, череп Нургла. Он дал нам это, а не какой-то Периум, – усмехнулся он.

– Скорее поправляйся, – огрызнулась она и вскарабкалась на бок одного из божьих ящиков, используя виноградные лозы, чтобы забраться наверх. Она стояла и смотрела на холмистые горизонты, на беспорядок организации и хаоса в пейзаже.

Небеса Ноксии пульсировали цветом, мертвенно-бледным, словно исчезающий синяк, смесью зелёного и жёлтого, фиолетового и коричневого. Это было прекрасно, и она некоторое время смотрела, как кружатся облака, забыв о боли. Пелена дождя притянула её взгляд вниз, а затем луч света проник внутрь и осветил что-то, что заставило её вскрикнуть от восторга.

– А что насчёт этого? – сказала она, указывая рукой.

Одиф поднял взгляд с земли, где ковырялся палкой.

– Что? – Он ничего не видел. Немного дальше по линии ящиков один из них упал со штабеля и заслонил ему обзор.

– Вон там. – Она заковыляла так быстро, как только позволяло ей не сгибавшееся бедро, вдоль длинного квадратного гребня из божьих ящиков. Одиф последовал за ней по дороге между ящиками, и теперь она могла видеть, что это была именно дорога, потому что встречались участки мокрого плоского камня с вделанными в него маленькими металлическими шипами и забитыми листьями решётками.

На этой дороге было то, что она увидела. Одиф перелез через упавший божий ящик, загораживавший это от посторонних глаз, и она прохрипела торжествующий смешок.

– Посмотри туда! Это должно быть что-то!

– Это ничего, – сказал Одиф, приближаясь к окутанному растениями силуэту, на который она указывала.

– Врун! Ты всё видишь! Это машина! Машина! Это не из леса! Город. Здесь. Ха! – Она спустилась с гребня и стянула мох и гниющую ткань, обнажив тяжёлую, жестокую на вид штуковину, квадратную во всех изгибах и выпуклостях джунглей, с клеткой наверху, в которой мог сидеть человек, и длинной рукой с зубцами для поднятия тяжёлых предметов. “Как тейнеры”, – подумала она.

Одиф приподнял пучки мёртвой растительности и пренебрежительно фыркнул. Металл был ржавым, тонким, как бумага. Хлопья краски осыпались, словно струпья.

– Что-то от людей Дедушки. Гвардия Смерти. У них есть танки и всё такое.

– Ты когда-нибудь видел хоть одного? – воскликнула Черала. – Они бы никогда туда не поместились! Это для нормального человека, как мой дедуля.

– Здоровья твоему дедуле, – мрачно сказал Одиф, отходя от машины. – Сюда, болтушка, эти божьи ящики выглядят нетронутыми.

– Рузовые тейнеры, – не унималась Черала и показала язык.

Конечно же, Одиф оказался прав. Ящики были набиты до отказа. Содержимое некоторых сгнило до бесполезности, твёрдые куски отслаивающейся древесной массы, которые могли быть коробками, вещи внутри таинственных свёртков. Но в других крошащийся пластек и прочные металлы защитили содержимое, и когда Одиф открыл божий ящик парой ударов по замку, и оттуда посыпалась лавина металла, он захрипел от радости.