Что касается его самого, Оруэлл подчеркивает, как "очень повезло" ему и Эйлин, что они смогли проскользнуть через границу, когда им это удалось: "Это было настоящее царствование террора - полчища вооруженных людей преследовали улицы днем и ночью, люди арестовывались буквально сотнями и бросались в тюрьмы без всякой претензии на суд, газеты подавлялись и т.д. и т.п.". Многие из его друзей все еще находились в тюрьме; Нин был расстрелян; они "ужасно боялись", что Копп последует за ними. 'Все это, конечно, чистый фашизм, хотя якобы фашизм - это то, против чего борется правительство'.

Оруэлл планировал провести остаток года в Уоллингтоне, работая над завершением "Homage to Catalonia". Он беспокоился, что план издания книги издательством Secker может сорваться ("Мне кажется, мой агент пытается всучить им большую цену, чем они могут себе позволить", - сообщал он Элеоноре), но Муру удалось согласовать условия и аванс в 150 фунтов стерлингов к концу августа, а подписанное соглашение было возвращено через несколько дней. Одновременно с этим небольшое хозяйство уже начало обретать форму: в письме к Элеоноре говорится о том, что сад "частично приведен в порядок", упоминается об аренде "небольшого поля, где мы разбили огород и держим кур", отмечается, что вторая из двух коз дает кварту молока в день, надеется в скором времени приобрести пасеку и опасается, что "мы могли бы даже завести свиней и корову, если бы смогли получить больше земли". Когда Оруэлл покидал "Магазины", он в основном принимал участие в событиях, которые были как-то связаны с войной: конференция ИЛП в Летчворте в первую неделю августа, где он, Мойл, Брантвейт и Донован рассказали о своих впечатлениях (он неохотно поднялся на трибуну, вспоминали присутствующие, отказался от лебезения и остался на один день); собрание, созванное в Бристоле в знак протеста против исключения Стаффорда Коттмана из местного отделения Лиги молодых коммунистов.

Между тем, все больше споров поднималось, чтобы предъявить ему претензии. 20 августа он написал перекрестное письмо в Gollancz, жалуясь на рецензию Гарри Поллитта в Daily Worker на "Дорогу на Уиган Пирс", в которой содержалась третья из трех ссылок на его слова о том, что рабочие классы "пахнут". Напротив, утверждал он, он просто заметил, что люди среднего класса воспитаны в этом убеждении. В письме также говорится о продолжающейся кампании против вернувшихся ополченцев POUM, в ходе которой Стаффорд Коттман, помимо исключения из "Молодых коммунистов", был назван "находящимся на содержании Франко". Оруэлл прислушался к мнению адвоката, кратко сообщил он Голландцу, поскольку такая же клевета могла быть распространена и в отношении него самого. Но "Дейли уоркер" еще не покончила с подразделением Оруэлла. Три недели спустя она опубликовала длинное заявление под именем Фрэнка Фрэнкфорда. Фрэнкфорд - который в статье фигурировал как "Франкфорт" - как оказалось, был заключен в тюрьму в Барселоне, но, как вскоре выяснилось, не за вступление в ПОУМ, а за разграбление каких-то картин. Как вскоре стало ясно из его собственного рассказа о жизни на Арагонском фронте, у него были свои счеты.

Главным среди его утверждений было то, что POUM на самом деле была фашистской пятой колонной, скрывавшей оружие и затем контрабандой переправлявшей его через националистические линии. Каждую ночь возле Алькубьерре дозорные слышали "грохот телеги" с фашистской стороны, но их начальство приказало им не стрелять. То, что даже Daily Worker сомневалась в достоверности показаний Франкфорда, видно из второй статьи, появившейся через два дня, в которой некоторые утверждения были смягчены. В частности, Франкфорд не был уверен, действительно ли телега пересекла линию, или, как он утверждал вначале, он видел Коппа, злодея статьи, возвращающегося с фашистских линий. Решив (правильно), что Daily Worker не стала бы печатать его опровержение, Оруэлл ответил через New Leader, осудил "дикие заявления" своего бывшего товарища и на заявление Франкфорда о том, что "POUM, похоже, очень рад избавиться от меня", заметил: "Совершенно справедливо. Правда в том, что Франкфорд отказался от службы и ушел из строя без отпуска, в то время, когда людей отчаянно не хватало". В таких обстоятельствах, считает Оруэлл, ему повезло, что его не застрелили. Франкфорд продолжал ссориться в течение нескольких десятилетий после смерти Оруэлла, и вплоть до 1980-х годов все еще жаловался интервьюерам на "журналиста", который "называл вас "товарищем" и все такое, но вы им не были".

Оруэлл всегда признавал свою пристрастность в отношении Испании. Даже в книге "Homage to Catalonia" он постоянно напоминает своим читателям, что он ошибается, что данные, собранные им на месте, могут быть опровергнуты не имеющимися на тот момент разведданными, что индивидуальные и коллективные мотивы, которые он считает само собой разумеющимися, могут быть подвергнуты проверке. Одним из наиболее примечательных аспектов печатных войн, которые он вел в течение года после окончания его практического участия в Испании, является стремление к объективности. Он не стал бы утверждать, что фашизм имеет право на существование, сказал он женщине по имени Эми Чарльзворт, которая написала ему письмо от поклонников, "но я думаю, что есть основания для многих отдельных фашистов". Гитлер и Муссолини имели "большую привлекательность для некоторых простых и порядочных людей, которые искренне хотят видеть справедливость по отношению к рабочему классу и не понимают, что их используют как инструмент крупные капиталисты". То же самое было и с осадой Алькасара, где националистический гарнизон семьдесят два дня противостоял неоднократным штурмам республиканцев и перенес невообразимые лишения. Независимо от ваших политических симпатий, это был просто героический поступок, говорил он читателям "Тайм энд Тайд".

К этому времени работа над рукописью "Homage to Catalonia" уже шла полным ходом, большая ее часть была написана во время длительного пребывания в Саутволде в октябре и начале ноября. В начале декабря, используя в качестве базы дом Ричарда Риса в Хэмпстеде, он позволил себе поездку в Лондон, пообедал с Коннолли и, несмотря на все свое раздражение по поводу "Авторов, принимающих сторону испанской войны", выразил желание встретиться со Стивеном Спендером. Вернувшись в Уоллингтон через день или два, он смог заверить Мура, что "закончил черновой вариант книги об Испании и начал пересматривать". Что касается его следующего романа, то "он будет о человеке, который проводит отпуск и пытается временно освободиться от своих обязанностей". Это первое упоминание о том, что станет романом "Поднимаясь в воздух", который, по мнению Оруэлла, может быть закончен к октябрю следующего года. Рождество было проведено в Саутволде, где старшие Блеры радовали его фотографиями Элеоноры и ее недавно прибывшей дочери Сюзанны, но праздник был недолгим. К Новому году 1938 года Оруэллы снова поселились в "Магазинах". Оруэлл сразу же отправился в свою рабочую комнату, чтобы внести последние штрихи в свою книгу. Эйлин, найдя давно заброшенный фрагмент письма к Норе Майлз, села за работу, чтобы привести его в соответствие с современными требованиями.

Домашняя жизнь Оруэллов имела множество очарованных наблюдателей. Но ценность письма Эйлин к Норе заключается в том, что оно содержит множество подробностей. Ни одно другое свидетельство не дает такого откровения о том, каково это было - быть замужем за Оруэллом, жить с ним в одном доме, выполнять его требования и мириться с некоторыми его поведенческими особенностями. Эйлин пишет, вернее печатает, при свечах, объясняет она: "Видите ли, у меня нет ни ручки, ни чернил, ни очков, ни перспективы отсутствия света, потому что ручки, чернила, очки и свечи находятся в комнате, где работает Джордж, и если я его потревожу, то это будет в пятнадцатый раз за сегодняшний вечер". Фрагмент, который она нашла, - это "очень странное истерическое письмо, гораздо больше похожее на Испанию, чем любое другое, которое я могла бы написать в этой стране". Его темой, помимо домашних интерьеров Уоллингтона, является "ситуация с Жоржем Коппом", который сейчас "более Деллиан [ссылка на романтические романы Этель М. Делл], чем когда-либо". Говорится о письмах к ней, тайно переправленных из барселонской тюрьмы, "одно из которых Джордж открыл и прочитал, потому что меня не было", и о любви Оруэлла к Коппу, "который действительно лелеял его с настоящей нежностью в Испании", где они "спасали друг другу жизни или пытались это делать в почти ужасной для меня манере". Мнение Эйлин об их отношениях через шесть месяцев после их окончания таково.

Наша связь развивалась маленькими скачками, каждый скачок непосредственно предшествовал какому-нибудь нападению или операции, в ходе которой он почти неизбежно должен был погибнуть, но когда я видел его в последний раз, он сидел в тюрьме, ожидая, как мы оба были уверены, расстрела, и я просто не мог объяснить ему на прощание, что он никогда не сможет стать соперником Джорджа. Так он и гнил в грязной тюрьме более шести месяцев, не имея ничего, кроме как вспоминать меня в самые податливые моменты. Если он никогда не выйдет на свободу, что действительно наиболее вероятно, то хорошо, что он успел в какой-то мере предаться приятным мыслям, но если он все-таки выйдет, то я не знаю, как напомнить человеку, как только он снова станет свободным человеком, что он только раз упустил возможность сказать, что ничто на свете не побудит его выйти за него замуж.