Медицинские осмотры новобранцев британской армии во время Второй англо-бурской войны 1899-1902 годов подтвердили глубокое нездоровье нации. Индустриализация привела к катастрофе общественного здоровья.
В чем ошиблись виги
В "Истории Англии" Томаса Маколея, впервые опубликованной в 1848 году, новейшая история Великобритании описывается следующим образом:
Ведь история нашей страны за последние сто шестьдесят лет - это, безусловно, история физического, морального и интеллектуального совершенствования. Те, кто сравнивает век, на который выпал их жребий, с золотым веком, существующим только в их воображении, могут говорить о вырождении и упадке: но ни один человек, правильно информированный о прошлом, не будет склонен относиться к настоящему с угрюмым или унылым видом.
Этот радужный взгляд отражает то, что в более широком смысле известно как интерпретация истории вигами, и связан с более современным экономическим предположением о самодействующей полосе производительности. Обе точки зрения основаны на идее о том, что прогресс в конечном итоге приносит благо большинству людей.
Рассказ Эндрю Юра о распространении фабрик в Великобритании отражал оптимизм 1830-х годов и предвосхищал риторику современных технопровидцев. Даже когда он описывал квалифицированных ремесленников, теряющих работу, Юр уверенно писал, что "фабричная система, изобилующая чудесами механики и политической экономии, обещает в будущем стать великим служителем цивилизации на земном шаре, позволяя этой стране, как ее сердцу, распространять вместе с торговлей жизненную силу науки и религии среди мириадов людей".
Увы, мир сложнее, чем кажется на первый взгляд, именно потому, что социальные и экономические улучшения далеко не автоматические, даже по мере изменения институтов и внедрения новых технологий.
Оптимизм вигов был понятен, поскольку он отражал взгляды восходящих социальных классов Англии, включая дворянство и новые меркантильные, а позднее и промышленные интересы. Он был также поверхностно правдоподобен, поскольку индустриализация действительно выдвинула на передний план новых людей и идеи. Однако эта форма социальных изменений не привела к неумолимому подъему большинства населения, как мы видели в этой главе.
Промышленники, такие как Аркрайт, вскрывали существующие иерархии в начале 1800-х годов не потому, что хотели снизить социальные барьеры или создать истинное равенство возможностей, конечно же, не для "низших слоев населения". Напротив, поднимающиеся предприниматели среднего рода хотели реализовать свои собственные возможности, продвинуться вверх и стать частью высшей прослойки общества. Разработанная ими концепция отражала и узаконивала это стремление. Эффективность была ключевым фактором, как гласил преобладающий аргумент, и она соответствовала национальным интересам. Новые технологические, экономические и политические лидеры были авангардом прогресса, и от этого прогресса выиграли бы все, даже если бы они не понимали его в полной мере.
Взгляды Джереми Бентама, как и взгляды Сен-Симона, Энфантина и Лессепса во Франции, являются олицетворением этого видения. Помимо твердой веры в технологию и прогресс, бентамисты придерживались двух основных идей. Первая заключалась в том, что правительство не должно вмешиваться в контракты между взрослыми людьми по обоюдному согласию. Если люди согласны работать долгие часы в нездоровых условиях, это их дело. Существует законная забота общества о жизни детей, но взрослые люди предоставлены сами себе.
Вторая заключается в том, что ценность любой политики может быть оценена путем суммирования того, сколько выигрывают или теряют вовлеченные в нее лица. Следовательно, если реформа условий труда для детей приведет к выигрышу для них, это можно и нужно взвесить по сравнению с тем, какие потери понесут их работодатели. Другими словами, даже если выгоды для детей от новой политики будут значительными - например, из-за улучшения здоровья или школьного образования - эту политику не следует принимать, если потери для работодателя, прежде всего в плане прибыли, будут больше.
Тем, кто имел политический голос, в том числе и людям среднего достатка, это казалось современным и эффективным, и это оправдывало их веру в то, что неизбежное движение вперед не должно быть остановлено, даже если оно приводит к жертвам на этом пути.
В первые десятилетия девятнадцатого века таков был путь прогресса, во всех его проявлениях. Любой, кто подвергал его сомнению или стоял на его пути, считался дураком или еще хуже.
Прогресс и его двигатели
Пятьдесят лет спустя все выглядело совсем иначе.
Во второй половине девятнадцатого века заработная плата начала неуклонно расти. С 1840 по 1900 год объем производства на одного работника вырос на 90 процентов, а реальная заработная плата увеличилась на 123 процента. Это включало значительный рост доходов и улучшение питания и условий жизни неквалифицированных рабочих. Впервые в современную эпоху производительность и заработная плата росли примерно одинаковыми темпами.
Улучшились и условия труда. Средний рабочий день для многих рабочих сократился до девяти часов (54 часа в неделю для строителей и инженеров, 56,5 часов в неделю в текстильной промышленности и 72 часа в неделю на железных дорогах были стандартными), и почти никто не работал в воскресенье. Телесные наказания на рабочем месте стали редкостью, и, как мы уже отмечали, законы о хозяине и слуге были окончательно отменены в 1875 году. Законы о детском труде значительно сократили работу детей на фабриках, и возникло движение за то, чтобы сделать бесплатное начальное образование доступным для большинства детей.
Значительно улучшилось и здравоохранение, хотя потребовалось еще полвека, чтобы полностью взять под контроль лондонский туман. Санитарные условия в крупных городах улучшились, и был достигнут более значительный прогресс в предотвращении эпидемий. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении начала расти: с примерно сорока лет в середине века до почти сорока пяти лет в начале 1900-х годов. Ни одно из этих улучшений не ограничилось Британией. Мы видим аналогичный прогресс в большинстве стран Европы и других индустриальных стран. Является ли это подтверждением интерпретации истории вигами?
Вовсе нет. Ни в одном из улучшений, которые привели к более широкому распределению прироста производительности и очистке городов, не было ничего автоматического. Они стали результатом спорного процесса политических и экономических реформ.
Для того, чтобы "вагон производительности" начал работать, необходимы два предварительных условия: повышение предельной производительности труда работников и достаточная переговорная сила для труда. Оба эти элемента в значительной степени отсутствовали в течение первого столетия британской промышленной революции, но после 1840-х годов начали приходить в норму.
Первый этап промышленной революции, который так встревожил лорда Байрона, был тем этапом, когда основные технологические инновации были связаны с автоматизацией, в первую очередь с заменой прядильщиков и ткачей новым текстильным оборудованием. Прогресс в автоматизации не исключает общего процветания, но существует проблема, если автоматизация преобладает - в том смысле, что работники вытесняются с их существующей работы одновременно с недостаточным количеством новых задач на других производственных позициях.
Именно это и произошло в конце XVIII века: текстильщики были вынуждены покинуть свои рабочие места и с трудом находили альтернативную работу с зарплатой, близкой к той, которую они получали раньше. Это был долгий и болезненный этап, как признавал лорд Байрон и чувствовало большинство представителей рабочего класса. Однако ко второй половине девятнадцатого века направление развития технологий изменилось.
Пожалуй, определяющей технологией второй половины девятнадцатого века стали железные дороги. Когда "Ракета" Стефенсона победила на испытаниях в Рейнхилле в 1829 году, в стране насчитывалось около тридцати тысяч человек, занимавшихся перевозками дилижансами на дальние расстояния, а тысяча компаний, занимавшихся организацией поворотов, обслуживали двадцать тысяч миль дорог. Через несколько десятилетий несколько сотен тысяч человек работали над строительством и эксплуатацией железных дорог.
Поезда с паровым двигателем снизили транспортные расходы и уничтожили некоторые рабочие места - например, в бизнесе конных экипажей. Но железные дороги сделали гораздо больше, чем просто автоматизация труда. Начнем с того, что развитие железных дорог породило множество новых задач в транспортной отрасли, и эти задачи требовали различных навыков - от строительства до продажи билетов, технического обслуживания, инженерии и управления . Мы видели, что многие из этих рабочих мест предлагали улучшенные условия труда и повышенную заработную плату, когда железнодорожные компании делились частью своей высокой прибыли со своими работниками.
Технологические достижения могут стимулировать спрос на работников в других секторах, и этот эффект становится более сильным, если они значительно повышают производительность или создают связи с другими секторами. Железные дороги сделали это, когда пассажиры и грузы стали перевозиться дешевле и на более дальние расстояния. Междугородние автобусные перевозки сократились почти до нуля, но железные дороги повысили спрос на конные перевозки на короткие расстояния, поскольку людей и товары, которые они перевозили на большие расстояния, нужно было перемещать туда-сюда в городах.