Эти средства массовой информации, демонстрирующие страдания и возмущение, не привели к тому, что озабоченность правами человека и защитой гражданского населения переросла в военные действия. Переход Запада от интервенционистов к скептикам - это не результат какой-то усталости от гиперсострадания (термин, оставшийся от эпохи радиовещания), вызванной ежедневным наблюдением за тем, как дети умирают в Сирии на протяжении многих и многих лет. Скорее, именно дезинформация является удобным оправданием бездействия в Йемене или в Сирии. Как остро замечает Померанцев (2019), в какой степени мы можем утверждать, что "мы ничего не сделали, потому что были сбиты с толку ботфортами"? Именно этот урок пришлось усвоить международному сообществу: поспешно провозглашенная демократическая волна так называемой "арабской весны" в начале 2010-х годов не способствовала развитию просвещенной политики в обнимку с глобализирующимися технологами Силиконовой долины. Напротив, "арабская весна" теперь представляется кульминацией распространения западных ценностей.
Когда в течение одного месяца 2019 года сирийское правительство и российские войска разбомбили двадцать пять больниц в сирийском Идлибе, несомненно, необходимо задуматься о взаимосвязи между мгновенной доступностью миллиардов изображений человеческих страданий и смерти в непрерывных и соединительных цифровых бликах социальных сетей и их влиянием на глобальных акторов, ответственных за сохранение жизни гражданского населения. Легко прийти к выводу, что подобных отношений на самом деле не существует и они порождены нереальными или мифическими ожиданиями некой функциональной журналистики. Ключевым следствием "Радикальной войны" становится полный паралич гуманитарной деятельности.
В этих условиях неудивительно, что на фоне бури данных XXI века (не)видимость смертей среди гражданского населения (особенно в государствах, подвергшихся многочисленным международным военным действиям, таких как Ирак, Сирия, Ливия и Йемен) занимает центральное место в борьбе за легитимность в радикальной войне. Изучение массы открытых источников и других доступных данных о жертвах среди гражданского населения, миграции, связанной с войной, статусе беженцев и поиске убежища не является приоритетом ни для тех, кто несет ответственность за гибель и ранения гражданских лиц, ни для многих редакторов западных новостных СМИ, которым поручено следить за освещением этих военных зон. Ибо последнее, с чем хочет столкнуться аудитория MSM, - это реальность действий их правительств, порождающих смерть в отдаленных и в то же время внутренних частях мира. Кроме того, "в отсутствие соответствующего редакционного мандата специалисты американских СМИ описывают репортажи о гражданском ущербе как разрозненные, фрагментированные и в значительной степени самостоятельно направляемые отдельными журналистами". Это, в свою очередь, отражает двойственное отношение американских военных к отслеживанию гражданского ущерба, которое, как отмечает один военный журналист крупной американской газеты, указывает на то, что "на первом этапе они прилагают реальные усилия для предотвращения ущерба гражданскому населению. А вот в чем они не заинтересованы, так это в оценке домашнего задания на заднем плане". Таким образом, напускная забота о том, как представлен ущерб гражданскому населению, говорит нам кое-что об эволюции военно-промышленного медиа-комплекса в XXI веке (Der Derian 2009).
Можно критически оценивать то, как разворачиваются военные операции. Однако, как отмечает Airwars - некоммерческая неправительственная организация, которая отслеживает, оценивает и архивирует международные военные действия с точки зрения ущерба гражданскому населению, - готовность MSM критически относиться к "бэкграунду" военных операций заметна по его отсутствию. Это контрастирует с появлением сообщества новых разведывательных организаций с открытым исходным кодом, таких как Bellingcat, Syrian Archive, Action on Armed Violence, Forensic Architecture и, собственно, сам Airwars. В этих новых организациях можно увидеть установление новой нормы в отношении журналистских расследований о войне. Работающие в режиме онлайн и приспособленные для обработки взаимосвязей между событиями и насыщенной данными среды, эти организации являются частью и отражением того, что мы называем новой экологией войны.
Для таких организаций, как Airwars, задача состоит в том, чтобы сохранить целостность своих выводов в условиях, когда информатизация разрушила традиционно заметное разделение между действующими лицами (журналистами, гражданами, солдатами, государствами, военными), представлениями и актами войны. Участвуя в процессе выявления последствий воздушной кампании в Сирии, Airwars стремится регистрировать и расследовать каждый случай причинения вреда гражданскому населению в результате сброса боеприпасов с самолетов. Опираясь на методологию, которая имеет параллели с анализом оборонной разведки, Airwars разработали собственный процесс оценки ущерба от боевых действий с открытым исходным кодом. Результат оказался особенно губительным для вооруженных сил, которые теперь вынуждены управлять своим собственным повествованием в сравнении с тем, что выкладывает Airwars.
Использование онлайн-данных для разработки своих оценок неизбежно открывает Airwars для преднамеренных дезинформационных атак. Такие атаки включают намеренную фальсификацию цифровых данных, чтобы запутать или подорвать целостность их подхода к разведданным из открытых источников. Это, в свою очередь, является частью более широкой контрпропаганды, направленной на подавление общественного интереса к сирийской гражданской войне путем внушения, что отчеты о конфликте содержат ложь. Единственным ответом на это является строгое применение компанией Airwars своей методологии определения ущерба от боевых действий и прозрачность в отношении своих источников.
Расследования Airwars выявили последствия воздушной кампании с точки зрения ущерба гражданскому населению. В итоге это вынудило вооруженные силы предоставить публичный отчет об использовании сбрасываемых с воздуха боеприпасов, чтобы объяснить, почему жертвами стали мирные жители. В результате коалиции во главе с США пришлось признать, что в результате авиаударов в Ираке и Сирии непреднамеренно погибло 1 321 гражданское лицо. Это все еще значительно меньше, чем от 8 135 до 13 032 жертв среди гражданского населения, которые, по оценкам Airwars, были получены из местных источников на основе 1 451 отдельного предполагаемого инцидента, и значительно меньше общего числа, о котором сообщают сами мирные жители, где число погибших в результате авиаударов составляет от 19 080 до 29 426 человек.
Но Airwars ставит под сомнение не только легитимность и законность авиаударов коалиции. Их расследования также ставят под сомнение методологию оценки боевого ущерба, используемую силами, возглавляемыми США. Таким образом, информатизация поля боя не только послужила делегитимации воздушной мощи, но и открыла вопросы о том, как вооруженные силы пытаются контролировать общественное понимание военной эффективности. Таким образом, цифровая революция выходит за рамки глобализации и реинжиниринга процессов или, говоря более медийным языком, переосмысления зрелищности и нарратива. Она также бросает вызов тому, как мы приходим к мысли об эффективности военной силы в XXI веке. Военные претензии приравниваются к статусу всех претензий, выдвигаемых в формирующейся посттрастовой среде, подвергаясь постоянному оспариванию и контр-оспариванию, законному со стороны граждан на местах и неправительственных организаций, например, но также задушенному безудержной дезинформацией, являющейся частью ежедневного медийного рациона многих людей. И именно здесь процветает радикальная война, использующая перегрузку данными и запутывание, чтобы подорвать само декларирование целей и демонстрацию их реализации, которые когда-то были основой достоверных военных угроз.
Природа этого вызова такова, что его нельзя решить простым ужесточением методов применения вооруженной силы. Постоянное накопление более подробного свода военных доктрин недостаточно для решения проблемы, порожденной взрывом данных. Действительно, как показали войны в Ираке, Афганистане, Сирии и на Украине, акцент военной доктрины на координации военных действий для достижения тактических результатов - разрушение мостов для перерезания линий снабжения или возведение укреплений для защиты линий связи - является лишь одним из аспектов современной войны.
Как показали недавние войны, еще большее значение имеет то, как война преподносится и оформляется в виде медийного зрелища, призванного привлечь внимание, мотивировать участников и привлечь новобранцев. ИГ особенно преуспело в этом, разработав сложные и хорошо продуманные сообщения в социальных сетях, направленные на привлечение иностранных бойцов в ряды авангарда, который строит новое государство на территории Ирака и Сирии (Ingram, Whiteside and Winter 2020). В этом отношении перформативность войны и ее фетишизация взрывов, боевой одежды и техники, формируемая через новые и цифровые поля восприятия, не менее, если не более важна. Вооруженные силы неизбежно пытаются управлять применением силы, даже если они пытаются взять под контроль нарратив. Однако "Радикальная война" выходит за рамки военной доктрины, в центре внимания которой находится информационная война.