Эту схему укрытия и отвлечения можно проследить на примере количества памятных мероприятий, посвященных конфликтам двадцатого века. По мнению Винтер, траектория этого процесса памяти представляет собой серию бумов памяти (Winter 2006), наиболее яркий пример которых можно увидеть в связи с мемориализацией Великой войны. Эта война изначально была отмечена периодами ограниченных и преимущественно частных воспоминаний, отрицания, невысказанной травмы и невоспоминания. Пол Коннертон, например, заявляет:

Были приняты всевозможные институциональные меры, чтобы уберечь этих изувеченных солдат от посторонних глаз. Каждый год поминались погибшие на войне и ритуально произносились слова "Чтобы мы не забыли"; но эти слова, произнесенные с церковной торжественностью, относились к тем, кто уже благополучно умер. К оставшимся в живых эти слова не относились. Вид их вызывал дискомфорт, даже стыд. Они были словно призраки, преследующие совесть Европы. Живые не хотели их помнить, они хотели их забыть". (Connerton 2008, p. 69)

После первого периода скорби впоследствии память о сражениях освещалась в средствах массовой информации и на публичных церемониях. Финалом стало празднование столетнего юбилея в период с 2014 по 2018 год, в рамках которого правительства ряда стран организовали церемонии и мероприятия, посвященные датам сражений, в рамках серии общественных мероприятий.

Помимо Великой войны, в течение двадцатого века мемориализация войны развивалась по циклам памяти. Они не шли с одинаковой скоростью. Винтер, например, выделяет временной лаг между войной середины и конца ХХ века и геноцидом и тем, что он называет вторым бумом памяти в 1970-е годы. Это отражает баланс между "созданием, адаптацией и циркуляцией" памяти, в том числе "когда жертвы Холокоста вышли из тени" и когда широкая общественность была "наконец-то, с запозданием, готова увидеть их, почтить их и услышать то, что они хотели сказать" (Winter 2006, pp. 26-7). В десятилетие, предшествующее столетней годовщине Великой войны, отношения между теми, кто готов обсуждать прошлое, и обществом, готовым слушать, снова изменились. Вместо баланса между производством и потреблением памяти цикл поминовения ускорился и перерос в новое рвение к воспоминаниям, которое, казалось, было полно решимости наверстать упущенное время.

Другие войны проходили аналогичный путь от отрицания мемориалов до чрезмерной экспозиции. Например, после возвращения из Вьетнама раненые и травмированные ветераны были неудобным и очень заметным напоминанием о войне. Они не только напоминали американцам о том, что они проиграли войну, но и олицетворяли сломленный военный и политический статус Америки в глазах всего мира. Как утверждает Коннертон в своей влиятельной типологии семи типов забывания, "немногие вещи более красноречивы, чем гробовое молчание". А в сговорчивом молчании, вызванном особым видом коллективного стыда, можно обнаружить как желание забыть, так и иногда фактический эффект забывания" (Connerton 2008, p. 67). Это обретает публичную форму через мемориализацию (Allison 2019) и заставляет других оспаривать идею о том, что ветераны подвергались остракизму после возвращения из Вьетнама (Lembcke 2000). Однако мифы об общественном конфликте после Вьетнама продолжают формировать современные общественные взгляды. Так, по словам Теда Котчеффа из документального фильма Андреа Луки Циммерман 2017 года "Стереть и забыть" , отношение к некоторым из вернувшихся ветеранов Вьетнама было таким, что "их встречали протестующие с плакатами: "Убийцы детей!". Они забрасывали их мусором и человеческими экскрементами, мертвыми кроликами, куклами-младенцами в крови. Можете ли вы представить, чтобы вас так встречали дома?

Еще одним примером конфликта двадцатого века с длинным мемориальным пробелом стала Фолклендская война 1982 года. Это был давний дипломатический спор между Аргентиной и Великобританией, который перерос в войну за острова в Южной Атлантике. Победа Великобритании вызвала мгновенную эйфорию, достаточную для того, чтобы премьер-министр Маргарет Тэтчер вернулась к власти на всеобщих выборах 1983 года. Несмотря на то, что война была успешной, она не нашла отклика в общественном мемориальном сознании в последующие годовщины. Вместо этого внимание было сосредоточено на Эль-Аламейне и Сингапуре. Таким образом, только в 2007 году, в двадцать пятую годовщину, официальные (государственные/военные/медийные) мероприятия по случаю окончания войны были отмечены в Великобритании с большим размахом. Примечательно, что это происходило в то время, когда в Зимнем разворачивался третий бум воспоминаний.

Относительное коллективное молчание в Великобритании по поводу победы на Фолклендах можно объяснить разными соображениями. Например, десятая годовщина была замаскирована трудностями, с которыми столкнулась партия Тори, пытавшаяся выиграть всеобщие выборы, избегая при этом обсуждения переворота, совершенного партией в 1990 году против Маргарет Тэтчер. Столкнувшись с перспективой поражения на выборах, Джон Мейджор, новый премьер-министр, хотел избежать празднования Фолклендской войны и напомнить избирателям о связях Тэтчер с рядом политических противоречий, связанных с этой войной. Самым политически острым из них и тем, на который обратили внимание многие члены парламента от Лейбористской партии, было потопление Королевским флотом аргентинского легкого крейсера General Belgrano 2 мая 1982 года. В результате этой атаки погибли 323 человека, что составило чуть менее половины всех аргентинцев, погибших во время войны. Последующие вопросы, связанные с этим инцидентом, касались правомерности потопления корабля, близость и направление движения которого к объявленной Великобританией 200-мильной зоне полного отчуждения вокруг Фолклендских островов оспаривались. Эти споры не утихли и двадцать пять лет спустя, когда правительство объявило о "масштабном праздновании" Фолклендской войны. Тэм Дейлилл, бывший член парламента от лейбористской партии, который во время потопления судна выступал против Тэтчер, заявил, что любое празднование было бы "безрассудным и глупым поступком".

События, конкурирующие памятные даты и политические разногласия могли привести к задержкам в праздновании Фолклендской войны, но двадцать пятая годовщина стала первым моментом, когда Великобритания получила достаточную историческую дистанцию для официального празднования годовщины. Однако этот сайт был ничем по сравнению с тридцатой годовщиной, которая стала еще более масштабным событием. Юбилей 2012 года был в значительной степени связан с политикой настоящего. Это и решимость партии Тори почтить память Тэтчер до ее кончины, и новая риторика Аргентины, которая вновь заявила о своем суверенитете над Мальвинскими островами. Учитывая то, как дебаты в Интернете противоречили официальным представлениям о войне, эти памятные мероприятия были более сложными и критичными, чем те, что проводились всего пятью годами ранее. Для критиков слева памятные мероприятия на Фолклендах были кивком в сторону последней имперской войны Великобритании. Однако для правых тридцатилетняя годовщина стала возможностью отпраздновать будущее Глобальной Британии как постоянной силы добра.

Все три примера объединяет то, что их мемориализация была неравномерной, оспаривалась, замалчивалась и модулировалась различными личными и общественными травмами и политическими требованиями дня. Таким образом, все эти войны прошли через дугу бума памяти, чтобы достичь точки устоявшегося исторического сознания, даже если сейчас они становятся слишком заметными в цифровом настоящем. Действительно, как мы уже говорили в Глава 3Когда речь заходит о более ранних войнах, Джон Спенсер отмечает, что "мы можем получить доступ к цифровым архивам карт полей сражений. Мы можем изучить списки личного состава, участвовавшего в каждом сражении. Мы можем читать приказы командиров или личные дневники, дневники и письма, отправленные солдатами своим близким". Поскольку все это уже есть в сети, становится возможным связывать, обсуждать и возвращаться к этим материалам, постоянно накапливая комментарии о войнах, которые захватывают и насыщают внимание.

Одна из причин такого постоянного переключения внимания заключается в том, что мемориализация войны - это в равной степени процесс создания эмоциональной дистанции и акт памяти о павших. В этом отношении мемориализация - это не только вопрос памяти, но и помощь обществу в сближении и пересмотре отношения к своему прошлому. В этом контексте одной из контринтуитивных стратегий работы с неудобным или трудным прошлым является увековечивание его забвения посредством "эффектного продвижения феномена" (Baudrillard 1994, p. 23). Как утверждает Бодрийяр:

Все наши общества стали ревизионистскими: они тихо переосмысливают все, отмывают свои политические преступления, скандалы, зализывают раны, подпитывают свои цели. Празднование и поминки сами по себе являются лишь мягкой формой некрофагического каннибализма, гомеопатической формой убийства по легким стадиям. Это работа наследников, чей ressentiment по отношению к покойному безграничен. Музеи, юбилеи, фестивали, полные собрания сочинений, публикация мельчайших неопубликованных фрагментов - все это говорит о том, что мы вступаем в активную эпоху ressentiment и покаяния. (1994, p. 22)