- Я не раз уже вас предупреждал, товарищ Алаярбек Даниарбек. Паспорт у вас не для того, чтобы козырять им по поводу и без повода...

- Тебе хорошо, Петр Иванович, а мне чуть спину не измололи.

- Слышал, слышал. Вы тут такой базар устроили. За версту крик слышен. Не суйтесь не в свое дело.

- Этому жандарму - "было два, стало три" - я предпочитаю собаку.

- Тише вы! Не дружите с глупостью - в своей крови захлебнетесь, отвел в сторону Алаярбека Даниарбека доктор. - Вы забыли, где мы... Сегодня вы легко отделались, а завтра... При первой возможности придется отправить вас домой... в Самарканд.

- Э, и поговорить с усатым нельзя. Что я, боязливый? Это трус бежит, бросив на дороге голову. Говоришь, в Самарканд ехать? Очень рад. Растолстею, что хум с вином. Все уважают толстых.

Петр Иванович не мог сердиться. Маленький самаркандец напряженно сопел. Волосы, росшие у него прямо из ноздрей, забавно шевелились. Завернув с необыкновенной тщательностью паспорт в тряпицу, Алаярбек Даниарбек вздохнул:

- Такая маленькая книжечка, а необыкновенную силу имеет.

Он ушел в лачугу. Сев на тощий тюфячок, он плотно прислонился к отполированной многими спинами стене. По лицу его бродила злая улыбка. Вдруг у него вырвалось:

- Вон ты какой!.. Да... Отомстивший врагу проживет тысячу лет!

Туманен был смысл этих слов, но Алаярбек Даниарбек, видимо, хорошо знал, что хотел сказать.

Он думал, думал и все улыбался. Наконец он вздохнул и проговорил вслух:

- А даже если и так... Поберегись, красноголовый индюк!

Глаза его, и без того черные, еще более потемнели.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Цветник, вызывающий восхищение

чувств!

Но что за цветы цвели в нем?

Х а ф и з

Свет ударил в глаза. Невообразимый шум вырвал Петра Ивановича из глубин сна. Щурясь, он разглядывал прыгающие в красном дыму чадящих факелов, кривляющиеся, неправдоподобные в своей уродливости маски лиц.

Одно было приятно. Козлиная скачка автомобиля, швыряние, теснота, оглушающая трескотня фордовского мотора - все удовольствия двухсотверстного пути миновали.

- Пожалуйста, профессор! - широко разевая рот и присунувшись вплотную, кричала бородатая физиономия с блестящими глазами-сливами, удивительно суетливыми, уклончивыми, не позволяющими заглянуть в душу человека. Доктор сразу мысленно отметил: "Ему палец в рот не клади".

А пока он раздумывал, какие только глаза не встречаются на свете, обладатель суетливых глаз почтительно высаживал его из пропыленного, пышущего горячим железом автомобиля и, громко шлепая пестрыми туфлями с изогнутыми носами, повел среди кричащих, прыгающих, жестикулирующих факельщиков и вертящихся чертями оборванцев. Топая с силой по твердой земле, чтобы хоть немного размять затекшие в автомобиле ноги, Петр Иванович недовольно спросил:

- Где мы?

- Где мы? - сердито вторил ему голос семенившего сзади Алаярбека Даниарбека.

Сжав доктору пальцами локоть, суетноглазый скороговоркой ответил:

- Вы, профессор, среди восхитительных цветников Сада Садов, именуемого на сладостном фарси Баге Багу. Вы в тенистом пристанище соловьев и роз: "Пылая нежной страстью к розе, соловей..."

- Где Джаббар? - невежливо перебил доктор.

- Кто?

И хоть в возгласе суетноглазого звучало наигранное недоумение, а вернее всего именно потому, Петр Иванович окончательно рассердился:

- Джаббар ибн-Салман. Тот самый араб, который заставил нас трястись двадцать четыре часа по ухабам и колдобинам хорасанских дорог. Тот самый араб Джаббар, который от имени персидского правительства просил меня спешно, срочно, немедленно, моментально, мигом... ехать на холерную эпидемию в Мешхед.

- Где Мешхед? - подхватил Алаярбек Даниарбек. - Где Джаббар, затащивший Петра Ивановича вместо Мешхеда к каким-то соловьям и розам? Что за неуместные шутки? Да вы знаете, что всем будет за такие шутки?

Петр Иванович высвободил локоть из цепких пальцев суетноглазого и круто повернулся к нему:

- Где он? Куда он провалился?

- Извините нас... Вы имеете... ах, тьфу-тьфу!.. в виду горбана Джаббара?

- Да, да... Джаббара... Именно его!

Но тут в дверях, из которых лился холодный электрический свет, выросла фигура в бурнусе.

- Доктор... профессор, поспешите, ваша помощь необходима. Не медлите ни секунды!

Точно во сне промелькнула ярко освещенная в радуге ковров и сияющая медью и серебром посуды восточная гостиная из "Тысяча и одной ночи". Но сейчас же они оказались в полумраке, дышащем сырой глиной и дымом. Доктора уже тянули за руки вверх по скрипучим, дрожавшим под ногами ступенькам.

- Куда вы? - со злостью в голосе спросил доктор. - Что за черт?

- Вы можете называть меня просто Джаббар, если хотите, - говорил ему араб, - или полностью Джаббар ибн-Салман. Но здесь меня знают как Джаббара... Входите, пожалуйста.

Он почти вытолкнул доктора через узкое отверстие в потолке в плохо освещенную каморку.

- Здесь, - запыхавшись, проговорил Джаббар ибн-Салман. - Наконец-то вы здесь. Вчера... Шальная пуля... Счастье, что вы здесь!

И, обращаясь к мечущемуся на одеялах, стонущему в бреду седому, с давно не бритой щетиной на щеках туркмену, воскликнул:

- Вот вам - профессор медицины! Вы хотели профессора, господин Курбан Мухаммед Сардар. Я нашел вам профессора.

Слабый стон прозвучал под низким потолком каморки:

- О... я хочу только умереть... Пуля нашла меня, пуля жжет меня.

Надо сказать, имя, произнесенное Джаббаром, нисколько не насторожило Петра Ивановича. Он просто пропустил его мимо ушей. Когда он понял, зачем его привезли сюда, и увидел тяжелораненого, он отбросил всякую досаду: в его помощи нуждались, и срочно притом. Больной еле дышал.

- Позвать Алаярбека Даниарбека! Пусть несет инструменты.

Петр Иванович потребовал света. Как можно больше света.

Кряхтя и сопя, влез в каморку Алаярбек Даниарбек.

Он сразу же накинулся на араба и на суетноглазого перса, оказавшегося хозяином дома:

- Безобразие! В доме ковры, электричество, а здесь, в этой конуре, и керосиновой лампы нет!

- Да, держать раненого в такой конуре! - возмутился доктор. - Грязь, обшарпанные стены, щели, паутина. Смотрите, раненый весь в черных укусах клещей. Духотища, запахи... брр... Безобразие!

- Я ваш слуга, профессор, - усмехнулся влажными гранатовыми губами хозяин дома, - но здесь наша собственная спальня... Ах, тьфу-тьфу!..

- Немедленно отсюда больного убрать.

- Вы понимаете, граница близко.

- Ну и что?

- Беспокойно. Э, профессор, вы не понимаете. Разве я могу спать внизу? А здесь, в башне... Вы видите, - он показал на круглое отверстие в полу, через которое они только что поднялись в комнату, - я могу на ночь поднять лестницу, опустить крышку. Как в крепости. Покой голове и нервам. А если наши крестьяне вздумают... О, они народ неблагодарный... ах, тьфу-тьфу!.. Особенно после семнадцатого года. А восстание этого крестьянского вождя Бовенда... Какой ужас... Резня! Кровь! Палок на них не хватает. Клянусь!

Только теперь доктор заметил бойницы в грубо обмазанных глиной и саманом стенах спальни помещика, магазинные винтовки, прислоненные в углах, обоймы с патронами, навалом лежащие в ящиках.

Но когда суетноглазый принялся многословно рассказывать, что спальня помещается в третьем этаже башни, что башня уцелела от замка предков, что башня выдержала бесчисленные осады, то Петр Иванович просто прогнал его, чтобы он не мешал. Он только спросил:

- Где угораздило вашего приятеля?

- А вам, доктор, обязательно... Ах, тьфу-тьфу!.. знать это?

- Представьте, обязательно.

Глаза помещика засуетились, но араб твердо сказал:

- На охоте... охотились на джейранов...

- Кто же?

- Один неловкий... Скакал сзади, задел спуск винтовки...

- А пуля полетела, сделала крюк и встретила спереди. Любопытная пуля... И потом вы мне говорили, что ваш, как вы его назвали, Курбан... Сардар ранен вчера. А я вам точно скажу, что пуля попала ему в плечо шесть-семь дней назад, не меньше. И неужели у вас врача нет? В Мешхеде же есть врачи...