Водитель отпустил рулевое колесо, чтобы заглянуть в небольшое окошко в стене, что разделяла его часть машины от той, что больше и позади него. Увидев, что кузов заполнился целиком, он произнёс:

- Ладно, валим отсюда.

Парни в кузове подали Майку руку, и тот присоединился к остальным.

Они поехали по дороге вдоль берега прочь от Ямаситы. Оглядываясь назад - единственное направление, куда он мог смотреть - Майку вспомнилась поездка на грузовике от железной дороге в трудовой лагерь в Скалистых горах. Впрочем, поля по обочинам того шоссе не были изрыты воронками. А, когда в тот раз, грузовик поднялся в горы, воздух стал свежее, запахло сосной. Теперь же было жарко и душно, а в воздухе стоял неуловимый, но безошибочный запах смерти.

В скором времени они покинули Северную Японию и въехали в Южную. Две страны, познавшие на собственном горьком опыте раздел Японских островов, уже установили на дорогах пункты погранконтроля. На флагштоках на одинаковой высоте развевались два флага. Пусть, даже, никто по обе стороны границы не потревожил колонну грузовиков, Майк был рад выбраться из страны, которая запихала серп и молот в тефтелю, а её уже поместила на старый флаг Японии.

Чуть южнее границы, раскинулся гигантский американский распределительный центр, похожий на грядку поганок после дождя. Благодаря преимуществу сержантского звания, Майк оказался в более короткой очереди к тыловым клоунам, решающим, что с ним делать.

Он показал сержанту-кадровику личные жетоны.

- И где же вы располагались до начала боев? - спросил тот.

- В демилитаризованной зоне. На окраинах Вакамацу, милях в пятнадцати к востоку от гор.

- Серьёзно? - сержант-кадровик приподнял бровь. - Ты... Тебе повезло, не так ли?

То было вежливой формой выражения: "Как ты, вообще, выжил? Бежал быстрее Реда Грейнджа*?".

- Мак, ты и половины всего не знаешь, - ответил Майк. - Я возвращался с увала на Сикоку, когда пошёл трамтарарам. Мы с приятелем только добрались до Токио, когда услышали новости.

Он задумался, как там дела у Дика Сиракавы. Благодаря своей внешности, у Дика имелось самое надёжное, встроенное оправдание, чтобы остаться за линией фронта, какое только можно было себе позволить в армии.

- Ясно, - произнёс сержант-кадровик.

Майк задумался, как тому самому удалось избежать сражений. Этот парень был одет в чистую форму. Далеко от кухни он явно не отходил. С тем же успехом он мог сидеть в страховой конторе в Бриджпорте. Теперь же он спрашивал:

- Тебя устроит, если я снова отправлю тебя в те же места?

- Наверное, - ответил Майк. - Раньше мне там нравилось. Одному Богу известно, как там сейчас всё выглядит, или сколько человек, которых я знал прежде, до сих пор там.

"До сих пор живы", - подумал он, но вслух не сказал.

- Тогда, так и поступим. Вакамацу, говоришь? - Сержант-кадровик, похоже, был рад столь быстро разобраться с проблемой.

Майк не был уверен, что был рад возвращаться обратно. Но, у него появился приказ, и ему оставалось лишь следовать ему.

В распределительном центре имелся собственный автопарк. Зеленый рядовой не смог бы наложить лапу на джип, но у ветерана-первого сержанта с таким иконостасом на груди (перед выходом Майк убедился, что надел всё), с этим проблем не было. Из-за того, что он служил в штрафной бригаде, ему, возможно, устроили бы какие-нибудь трудности, но Майк уже достаточно времени не носил на рукаве букву "Р".

Во время Второй Мировой войны, местность вокруг демилитаризованной зоны не была столь сильно разрушена, как остальная часть Японии. С этим справилась Японская война, даже чересчур. Все разрушения здесь выглядели свежее, чем южнее. Ещё северояпонцы похитили и увезли через границу множество людей. Прочих, просто расстреливали. Когда Майк вернулся, его приветствовало не так уж много старых друзей. Единственное, что заверяло его в том, что он прибыл, куда надо, была его карта дорог.

На противоположной стороне зоны он заметил силуэты северояпонских солдат, которые разматывали колючую проволоку и рыли противотанковые рвы. Они вторглись в Конституционную Монархию, а теперь готовились к чужому вторжению. Майк лишь почесал голову. Если в этом была логика, он её не понимал.

"Джо Стил понял бы", - подумал Майк и тихонько рассмеялся.

XXV

Спустя всего пару месяцев после того как атомное пламя испепелило Сендай и Нагано, Мао прогнал Чана с материка. Чан со своими националистами бежал а-ля Дюнкерк через Формозский пролив на одноимённый остров (впрочем, на большинстве карт он значился, как Тайвань). Не имея флота, достойного какого-либо упоминания, коммунисты Мао не сумели за ними угнаться. Чан заявил, что националисты остаются легитимным правительством всего Китая, и в один прекрасный день они вернутся на материк для того, чтобы провести ещё несколько раундов против Мао.

Джо Стил признал Чана, как правомочного президента Китая. Также поступили и некоторые американские союзники, но не все. Чарли был не особенно удивлён. Джо Стил не признавал в качестве правителя России Троцкого до тех пор, пока они не оказались по одну сторону в войне с Гитлером.

Он упомянул об этом в разговоре со Стасом Микояном.

- Интересно, решит ли босс применить по Китаю атомные бомбы, чтобы помочь Чану. - Ни словом, ни даже интонацией он не показал, насколько же его пугает сама мысль об этом. Демонстрация того, что какие-то действия босса могут вас напугать, являлась приглашением гбровцев забрать вас с собой. Единственно верным способом упомянуть об этом, являлось выдерживать нейтральный тон более тщательно, чем у швейцарцев.

Микоян кивнул.

- Да, этот вопрос обсуждался, - произнёс он настолько спокойным тоном, словно обсуждался вопрос, сколько вермута добавлять в мартини. Говорить таким тоном у него получалось ловчее, чем у Чарли. Насколько Чарли мог судить, Микоян вообще был ловчее прочих. Впрочем, он слегка добавил иронии, когда продолжил: - Помните визит Громыко в прошлом месяце?

- Конечно, - ответил Чарли.

Русский посол всегда выглядел так, словно в задницу ему вставили кочергу. В Вашингтоне ему дали прозвище Великий Камнеликий. По сравнению с ним, Винс Скрябин выглядел добродушным малым, а этого непросто добиться.

- А что? Что он сказал?

- Он сказал, что если мы что-нибудь сбросим на Шанхай, или, например, Пекин, он не может отвечать, что станет с Парижем или Римом.

- О, - произнёс Чарли.

После таких слов, сказать как-то больше нечего. Мгновение спустя, он нашёлся с другим вопросом:

- Он убедил босса, что это его мнение, или мнение Троцкого, или как это понимать?

- Должно быть, иначе бомбардировщики вылетели бы, - ответил Микоян. - Лично я считал, что они вылетят. Однако по одной атомной бомбе с каждой стороны мир ещё переживёт. Если же начнём швыряться ими из-за каждой мелочи, очень скоро швыряться станет некуда. И все шансы, что и от нас мало чего останется.

- Это ваши слова, или вы цитируете Джо Стила?

- Я цитирую то, что сказал ему. Генерал Маршалл сказал то же самое, - ответил Микоян. - Он всё обдумал, и пришёл к выводу, что мы правы.

- Ясно, - сказал Чарли вместо "Хвала небесам!", как ему хотелось. Он добавил: - Знаете, порой, меня совершенно не напрягает, что я не настолько крупная шишка, чтобы сидеть с такими, как вы и обсуждать подобные вопросы.

- Понятия не имею, о чём это вы. - Блеск глаз Микояна говорил о том, что его сардонические слова - ложь. Сухо хмыкнув, он произнёс: - Когда в конце Первой Мировой войны я вместе с Джо Стилом переехал в Вашингтон, я не ожидал, что мне придётся обсуждать, как подвзорвать весь мир. Всё, что остаётся, это навешивать удары так хорошо, как только умеешь.

- Эй, я тоже не ожидал, что меня занесёт сюда. Я думал, что до конца жизни буду писать статьи для "Ассошиэйтед пресс", либо стану достаточно хорош в своём деле, чтобы меня взяли в издания, типа "Бостон глоуб", "Нью-Йорк таймс" или "Вашингтон пост", - сказал Чарли. - Но, вот я здесь.

- Вышло не так уж и плохо, - заметил Микоян.

Чарли не мог даже сказать ему, что он неправ. Здесь он отлично справлялся. Но на ум ему постоянно приходила та цитата из Матфея, которую не смогла вспомнить Эсфирь. Он надеялся, что свою душу он не утратил. Он считал, что при нём тут дела лучше, чем были бы без него. Впрочем, твёрдо на стороне Джо Стила он не стоял. Он мирился с теми вещами, с которыми мириться ему не хотелось бы.

Было холодно и дождливо, дело шло к Рождеству, когда сотрудники ГБР схватили полдюжины преподавателей китайской истории, литературы и культуры, и утащили их из кампусов (а, в одном случае, даже прямо из лекционного зала) в тюрьму. Обвинениями были помощь и подстрекательство к падению материкового Китая в руки "красных".

- Нам известно, из-за кого Чан Кайши потерял Китай! - грохотал Энди Вышински на пресс-конференции. - Да, нам известно, и эти люди сполна расплатятся за свою нелояльность!

- Разве мы уже не слышали эту песню? - спросила Эсфирь.

- Мы её не просто слушаем - мы её смотрим, - сказал Чарли.

Так и было. Телевизионный приёмник был неприлично большим, почти как трюмо, и стоил неприлично больших денег - при довольно скромных размеров экране, но прямо посреди их гостиной ревел генеральный прокурор.

- Эти вероломные дураки заслужили длительные сроки заключения, что мы им определили! - орал Вышински, колотя по воздуху сжатым кулаком.

Когда он это произнёс, Эсфирь приподняла бровь.

- Что? Он не требует смертной казни? Джо Стил размяк?

Чарли изобразил тот самый вид "где там дети". Затем он произнёс:

- Не думаю, что он размяк. Думаю, он постарел. Перейдя рубеж в семьдесят лет, он и правда замедлился.

- Давно пора, не так ли? - Эсфирь постаралась сохранить голос тихим.

Началась реклама: улыбчивая блондиночка, чья одежда в виде прямоугольной пачки сигарет закрывала лишь торс, размахивала ногами, обтянутыми чулками в сеточку, а на фоне хор пел о том, какая же это замечательная марка. Чарли печально хмыкнул.