В сторону пожара бежало много народу.

- Это разве не резиденция? - спросил один человек у другого.

- Похоже, она, - ответил тот.

- Какая резиденция? - спросил Майк, тяжело дыша.

Поговаривают, сигареты плохо сказываются на дыхании. В кои-то веки, это оказалось правдой.

- Резиденция губернатора, резиденция Рузвельта, - едва ли не в один голос произнесли эти двое. Один добавил: - Уже до второго этажа добралось. Как же он будет выбираться?

- Господи Боже! - Майк перекрестился. Он уже и забыл, когда посещал мессу, или исповедовался, но, порой, вбитые с детства вещи всплывали в самые странные моменты жизни.

- Ага, но разве это всё не испортит? - сказал один из бежавших рядом.

- Только игру в бридж, придется удваивать или утраивать ставки, - вставил другой.

Резиденцию губернатора окружала благоустроенная территория, отчего та находилась чуть в стороне от улицы. Несколько деревьев, находившихся рядом с особняком, также были объяты пламенем. Однако само двухэтажное здание полыхало уже целиком. Майк не мог прибежать позднее чем через десять минут с того момента, как завыли первые сирены. Всё равно, особняк горел. Все, кто это видел, понимали, что довольно скоро он сгорит дотла. Изо всех окон вырывалось пламя выше человеческого роста.

На фоне огня пожарные машины уже не производили внушительного впечатления. А струи воды, которой пожарные заливали пламя, казались тоньше, чем следовало. Присмотревшись, Майк понял, что ему не показалось. Он принялся протискиваться сквозь толпу, пока не оказался рядом с крупным парнем, одетым в защитный костюм и каску с длинным резиновым козырьком.

- Может, надо дать больше давления? - выкрикнул он.

- Где-нибудь в другом месте, можно, но не здесь, - ответил пожарный. - Не забывай, тут всё такое же старое, как эти холмы. Его построили ещё в Гражданскую. Готов спорить, изначально тут даже канализации не было - только умывальники, сортиры во дворе, да колодец, испить оттуда тифозной воды. Сюда даже газ провели значительно позже. А электричество? - Он протёр лоб тыльной стороной ладони.

Майк тоже обратил на это внимание, когда приходил на пресс-конференцию Рузвельта.

- Думаете, из-за этого и начался пожар? - спросил он.

- Не знаю. Как бы он ни начался, шороху он наделает, правда? - Пожарный пожал широкими плечами. - Я не собираюсь выяснять, из-за чего загорелось. Я просто его тушу. Что, как да почему будут выяснять парни из службы поджогов.

- Думаете, это был поджог? - насел на него Майк.

- Не знаю, - повторил пожарный. - Когда пожар такой крупный, мы вообще не лезем, будь это хоть пустые офисы, хоть губернаторская резиденция.

- Там, кто-нибудь... сгорел?

Пожарный поморщился, глядя на Майка, словно тот задал, ну, совсем уж дурацкий вопрос. Возможно, так и было, поскольку он ответил:

- Выбралась горничная, да повар-ниггер разбил окно и вылетел оттуда с горящими штанами. Остальные же, кто остался... Помилуй, Господи, их души, вот и всё, что я могу сказать. - Он тоже перекрестился, как совсем недавно Майк.

- Господи Боже. - Эти слова стали для него, словно удар поддых. - Там же внутри Рузвельт, да? И Франклин и Элеонор?

- Ага, так нам и сказали, когда мы подъехали. - Пожарный кивнул. - Если они там, их поиски займут какое-то время, пока разгребут всё это горящее дерьмо, пардон за мой французский. Даже если мы их найдём, они уже превратятся в угли. Уж, прости, но это так. Хоронить особо нечего будет.

"Не славить пришёл я Цезаря, а хоронить" - прозвучали в голове Майка строки Шекспира*. Ну, Рузвельту уже никогда не стать Цезарем.

- Я не думал о том, чтобы хоронить их, - вслух произнёс Майк, что было правдой лишь отчасти. - Я думал о том, кто же теперь будет выдвинут от демократов?

И вновь пожарный взглянул на него так, словно Майк был законченным дебилом.

- Джо Стил, - сказал он. - А кто ещё остаётся?

Если ставить вопрос таким образом, то ответ очевиден. С уходом Франклина Д. Рузвельта со сцены, никого больше не остаётся, совсем никого.

***

Движение от одного голосования к другому на чикагском стадионе напоминало Чарли Салливану Западный фронт в 1918 году. День ото дня особых изменений не заметно, но в итоге оказывалось, что французы, англичане и американцы всегда продвигались вперед, а ребята кайзера всегда отступали. Рано или поздно, тонкий ручеёк превращался в потоп, и отступление перерастало в бегство. И это "поздно" всё больше и больше было похоже на "рано".

Чарли был свидетелем того момента, когда всё переменилось. В зал заседания со скоростью, которой позавидовал бы олимпийский спринтер, ворвался веснушчатый паренёк. Он бросился к делегации Нью-Йорка, прямо к Большому Джиму Фэрли.

Фэрли обхватил голову руками и принялся вертеться на одном месте в оперном жесте отчаяния. Мучительный рёв, который он издал, также мог происходить прямиком из оперы. Он спросил о чём-то у паренька. Ответ вынудил его вновь завертеться на месте.

В следующем его выкрике прозвучали слова:

- Господин председатель! Господин председатель!

Секретарь в ...дцатый раз перечитывал список, но председатель указал ему остановиться.

- Председатель даёт слово многоуважаемому делегату из Нью-Йорка.

- Благодарю, господин председатель, я...

Подбородок Джима Фэрли опустился на грудь. Голос у него сорвался. Какое-то мгновение Чарли думал, что он не сможет продолжать. Однако, взяв себя в руки, Фэрли продолжил:

- Господин председатель, беру на себя весьма прискорбную обязанность доложить вам и всему съезду, что губернатор Рузвельт и миссис Рузвельт погибли при пожаре в губернаторском особняке в Олбани. Губернатор, конечно же, был прикован к инвалидному креслу и не имел возможности спастись из огня.

Делегаты в зале и зеваки на трибунах разразились криками ужаса. Чарли попытался представить последние мгновения жизни Рузвельта, пойманного в западню кресла, пока пламя охватывало его. Он поёжился и пожалел, что вообще подумал об этом. Единственно, на что тут можно было надеяться, это что смерть пришла быстро.

Стас Микоян и Лазар Каган находились вместе с калифорнийской делегацией. Они выглядели столь же шокированными и ошеломлёнными, как и все прочие в зале, невзирая на то, какого кандидата они поддерживали. Сам Микоян стал белым, словно бумажный лист, и закачался на месте. Подобно большинству в зале и на трибунах, он перекрестился. Чарли, обладавший репортёрским даром подмечать бесполезные детали, заметил, что крестился он справа налево, а не слева направо, как католики.

Чарли оглядел зал в поисках Винса Скрябина. Он не сумел обнаружить ещё одного калифорнийского подручного Джо Стила. Возможно, это из-за того, что Скрябин обладал таким лицом и телосложением, которые позволяли забыть о нём уже через пять секунд. Он выглядел настолько обычным, что растворялся в толпе, словно хамелеон.

Либо Чарли не заметил его, потому что его здесь не было. По спине Чарли пробежал холодок, когда он вспомнил обрывок телефонного разговора Скрябина, который услышал то ли этим утром, то ли миллион лет тому назад, в зависимости от того, с какой стороны смотреть.

"Разберитесь со всем этой ночью, - сказал он. - Если упустите, будет поздно". Судя по сумме, что он скармливал телефону, звонок был дальним.

Куда именно он звонил? Кто находился на том конце провода? О чём Винс просил его позаботиться? Что произойдёт, если тот парень будет тянуть?

Очевидный ответ пугал Чарли до мокрых трусов. Ему не хотелось верить, что Джо Стил, или его подручные могли придумать нечто подобное, не говоря уж о том, чтобы осуществить. Никаких доказательств у него не было, и он об этом прекрасно знал. Он даже не знал, кто подозреваемый. Он видел вероятность, совпадение. Ни больше, ни меньше.

Стоны, крики и плач, окружавшие его, смешались в его голове в нечто совсем иное. Звучало так, словно гусь прошёл по его могиле*.

Винс Скрябин заметил его на обратном пути в ту забегаловку. Сколько, по мнению Винса, Чарли мог услышать? Мог ли Винс решить, что Чарли сложил одно к одному и получил в итоге "два"? Если так, что он собирался с этим делать?

Если всё это не похмельный бред, Скрябин только что прожарил главного соперника Джо Стила до чёрной хрустящей корочки, словно кусок ветчины, забытый в духовке. После этого избавиться от репортёра будет подобно обрубанию лишних концов. Те, кто знал слишком много, были самыми неудобными людьми в мире.

Если только всё это не похмельный бред. Если только Винс Скрябин не разговаривал с кем-то другим. Если он говорил о чём-то другом, Чарли просто напрашивался на лишние неприятности. "Как будто их у меня мало, - подумал он. - Ага, как будто!".

Никто не придёт за ним прямо здесь и сейчас. Он не во всём был уверен, но в этом был уверен твёрдо.

Председатель осторожно произнёс:

- Мистер Фэрли, что лично вы и ваши люди решили относительно тех делегатов, кто поддерживал губернатора Рузвельта?

- Мы бы хотели продолжить, как и прежде, выиграть выдвижение здесь и победить в гонке за место в Белом Доме в ноябре, - сказал Фэрли, произнося каждое слово сквозь слёзы. - По очевидным причинам... этому не бывать. Не менее очевидно и то, что наша партия должна победить на всеобщих выборах. Посему делегаты губернатора Рузвельта освобождаются от любых данных ими обещаний, и вольны действовать по соображениям своей собственной совести.

Не успел председатель что-либо сказать или ударить молоточком, как один из подручных Хьюи Лонга потребовал часовой перерыв. Он его получил; вряд ли кто-то стал бы ему возражать. Значит, он всё ещё считал, что Царь-рыба способен побороться с Джо Стилом. Чарли был готов поставить два доллара против банки солёных огурцов на то, что он напрочь сошёл с ума, словно мартовский заяц, однако этот человек заслужил свой шанс - свой шанс проиграть.