Я сглотнула, обнаружив, что мне трудно игнорировать трепетание матки от того, что он во второй раз назвал меня «детка».

Я ткнула большим пальцем за спину.

— Пойду занимать места. — Я схватил билеты и руку Лекси. — Пошли, Лекси.

Пока я тащила Лекси прочь, мы обе оглянулись и увидели, что Зейн ведет очень напряженный разговор с продавцом, который усердно кивал и выглядел так, будто сейчас обмочиться в штаны.

— Как думаешь, о чем он говорит? — с любопытством спросила Лекси.

Я слегка улыбнулась и в тот момент была счастлива, что Лекси еще не утратила полностью свою наивность.

— Наверное, отчитывает за то, что парень не добавил масла в попкорн, — солгала я.

Внутри меня поселилось теплое свечение. Я точно знала, что делал Зейн. Защищал честь моей девочки.

Я не знала, как Зейн найдет нас в полумраке кинозала и принесет столько еды, которой можно накормить целую баскетбольную команду, но мне не о чем было беспокоиться. Судя по всему, плохие байкеры могли игнорировать законы переноса закусок и видели в темноте. Зейн без всяких проблем подошел к проходу, в котором мы устроились. После серьезного спора с моим прекрасным отпрыском Лекси победила в решении, что Зейн будет сидеть между нами, потому что все закуски были у него, и «это имело смысл». Казалось, она не понимала, почему я придаю этому такое большое значение. Я не могла толком объяснить ей, что большой грубый байкер по какой-то неизвестной причине ненавидел меня и в то же время невероятно заводил. Так что спор я проиграла.

— Мы решили, что вы сядете между нами, так как у вас все закуски, и так логистически целесообразно, — сообщила она Зейну по его прибытии и встала.

Зейн не проронил ни слова, а из-за полумрака я не могла четко разглядеть его лицо. Однако чувствовала жар его взгляда.

Сев на свое место, он передал мне мой напиток. Я сдержала вздох, когда наши пальцы соприкоснулись, и ощутила толчок. Казалось, легкий электрический разряд пронесся прямо по моему «нижнему этажу». Я даже не знала, что такое бывает в реальной жизни. При контакте все тело Зейна напряглось, так что, возможно, он тоже это почувствовал. Или, возможно, его просто передернуло от моего прикосновения. Учитывая, как сильно он показывал мне свое презрение, такое было вполне реально.

— Зейн, поскольку газировку вы не пьете, я должна настоять на том, чтобы вы ни в чем себе не отказывали в плане закусок, — потребовала Лекси, открывая пакетики со сладостями. — Итак, путем множества проб и ошибок, мы с мамой придумали идеальное соотношение шоколада и попкорна, — объяснила она, умело насыпая конфеты в попкорн. — Сочетание сладости шоколада с различными наполнителями и солености попкорна… истинное совершенство.

Я представила, как она целует кончики пальцев, как это делает итальянец после хорошей трапезы, поскольку раздался соответствующий звук. Я не стала возражать; наши кинозакуски были очуменными.

К счастью, потухший свет и мерцание экрана пресекли любой дальнейший разговор. Я ожидала, что, наконец, расслаблюсь. Темнота кинозала маскировала любые испепеляющие взгляды, направленные в мою сторону, а потребность в тишине мешала мне ляпнуть какую-нибудь глупость. Но как только потух этот дурацкий свет, что-то произошло. Воздух оказался заряжен таким сексуальным напряжением, что его можно было резать бензопилой. Я так крепко сжала стакан, что на секунду испугалась, что он лопнет. Поерзав на своем месте в попытке устроиться, я лишь больше осознала присутствие Зейна рядом. Я даже чувствовала запах табака и мужской мускусный аромат, присущий Зейну. Я попыталась задержать дыхание. Не потому, что от Зейна плохо пахло, а потому, что от него пахло очень вкусно. Затем я поняла, что не смогу не дышать целых два часа, поэтому шумно выдохнула.

Впервые в жизни я желала, чтобы Торетто и его команда в один миг завершили свою миссию и умчались в клубах пыли.

Булл

У него был плохой день. Не то чтобы хоть один из его дней за последние четыре года можно было назвать хорошим. На самом деле, большинство из них можно охарактеризовать как чертовски ужасные. Настолько ужасные, что он планировал умереть. В эти дни он пытался заставить себя набраться смелости, чтобы съесть пулю. Затем его лучший друг поставил перед собой задачу убедиться, что он никогда не съест именно это блюдо. Так что сегодняшний день нельзя было назвать худшим, но он был чертовски плохим. Все из-за белокурой сучки, живущей через дорогу от него. Которая преследовала его в гребаных снах. Которая заставляла его ходить с полустояком лишь от одной мысли о ней. Слушая ее болтовню с дочерью о всякой ерунде, пока он менял ей шину, его охватил покой. Заставил голос разума умолкнуть. А его гребаный разум никогда не замолкал. Но, слушая их спор о каком-то чертовом актере и гребаных дурацких фильмах, они как будто ушли. Его демоны. Вот только никуда они на самом деле не пропали. И это было опасно. Светлые волосы, охеренно потрясные сиськи, красивые гребаные глаза. Она заставляла забыться. И он хотел ее. Но она была хорошей. Невинной. У нее была дочь. Чертовски милая малышка. Тем более, невинная. Добрая. Даже не боялась его. Дружелюбная, вела себя так, будто думала, что с ним стоит говорить. Он даже не знал, зачем это сделал. Сказал им свое настоящее имя. Имя, которое знала лишь горстка людей. Имя, которым его назвал только один человек. Человек, который был светом его жизни, пока его насильно не погасили. Булл не нес добра хорошим людям. Милым людям. Невинным. Вот почему не разговаривал с ними. Вообще-то, он ни с кем не разговаривал. Но в тот день и в каждый последующий он думал только о ней. О Мии. Что отвлекало. Мысли о ней. О ее сиськах. Упругой аккуратной попке. О губах, как бутон розы, которые она кусала, когда нервничала. Так она делала в его присутствии. Он это знал. Но она была забавной. Все равно разговаривала с ним, смотрела на него своими голубыми, как океан, глазами, которые он не мог выбросить из своей гребаной головы. Следовательно, его голова была полна дерьма, в котором он не нуждался.

Итак, у него был охеренно плохой день. Вот почему он сидел в баре клуба, наливая себе первую порцию виски, хотя часы едва показывали полдень. Так продолжалось всю последнюю неделю.

— Иисусе гребаный Христос, вы только посмотрите на это, — присвистнул Гейдж, один из его братьев. Он почти выдавливал лицом окно, выходившее на передний двор. — Только что появился такой лакомый кусочек, — он сделал паузу. — Бл*ть, Лаки уже на нее набросился, гадкий ублюдок.

Гейдж звучал искренне печально.

Булл покачал про себя головой. Гейдж был безбашенным. В одни дни, например, как сегодня, он был легкомысленным, похотливым шутником. Но в другие дни, когда того требовал случай, ублюдка как будто подменяли. Чему вы не хотели бы быть свидетелем. Его взгляд становился пустым, а сам он — холодным и безжалостным. Шутник исчезал. Появлялся убийца. У него были серьезные гребаные проблемы. Проблемы, которые, по мнению Булла, возникли из-за уродливых шрамов, скрывавшихся под татуировками на его руках.

Кейд и Брок развалились на диване без своих женщин, что было для них нехарактерно. Все потому, что сегодня утром у них состоялось собрание в «церкви». Опять же, что нехарактерно. Но дела шли хреново.

— Господи, — пробормотал Брок с ухмылкой. — Последнее, что нам надо, чтобы ублюдок пополнил свою коллекцию еще одной сучкой. Их у него и так слишком много. Если он не будет осторожен, однажды какая-нибудь из них узнает об этом и слетит с катушек, пристрелив засранца.

Гейдж продолжал смотреть в окно.

— Не похоже, что она здесь из-за него. Судя по всему, у нее проблемы с машиной. — Он покачал головой. — Чертовски горячая штучка, а водит нелепый девчачий «Жук».

Он произнес это так, будто женщина совершила преступление перед человечеством.

Булл вскинул голову. Он знал только одну горячую штучку, водившую «Жук». Ни за что на свете он не хотел, чтобы Лаки заигрывал с ней. В мгновение ока Булл залпом выпил виски и направился к стоянке. Он даже не осознавал, что Брок и Кейд следуют за ним, пока не добрался до машины, под капотом которой возился Лаки. Он хмуро зыркнул на братьев, но промолчал.

При виде нее, все повторилось. Чертовы демоны замолчали. И Булл сразу же возненавидел ее за это. За то, что она вызвала в нем дерьмовые чувства, которые он, ни хрена, не понимал. За то, что заставила его желать поколотить своего брата разводным ключом за то, что тот ей улыбался и называл «дорогуша». И за то, что заставила его каким-то образом согласиться пойти в кино с ней и своим гребаным ребенком, чтобы Лаки не приблизился к ней даже на фут.

Это была пытка. А Булл не раз испытывал пытки. Как физические, так и душевные. Из него выбивали все дерьмо, заставляли истекать кровью. Он чуть ли не смеялся в лицо тем слабакам, которые это делали. А чего стоило его е*анутое сознание. Те ежедневные пытки, которым оно его подвергало. Образы, которые преследовали его во сне и наяву. Потребовались годы постоянных страданий, чтобы контролировать это. А она забрала этот контроль. Сидя рядом с Мией, ощущая аромат ее волос, чувствуя, как она, мать ее, ерзает на своем месте, он почти потерял контроль. Ему хотелось наброситься на нее, попробовать ее рот, ее киску. Каждый ее дюйм. Вашу мать, рядом сидела ее дочь. И это единственное, что его останавливало.

Малышка каким-то образом прорывалась сквозь каждую воздвигнутую им стену, чтобы он мог оставаться в здравом уме. Отгородиться от внешнего мира. Держать демонов запертыми. Ее легкая улыбка, болтовня обо всем на свете. То, как она смотрела на него, будто он был кем-то. Он чувствовал желание защитить ее. Бл*ть, ему чертовски нравилась эта девчонка. Поэтому, когда он увидел, как прыщавый засранец глазеет на нее, то едва удержался от того, чтобы не схватить его за воротник и не запихнуть головой в автомат для попкорна. Он этого не сделал. Просто предложил, чтобы в следующий раз, когда он будет обслуживать Лекси, он смотрел на свои гребаные закуски и больше ни на что, иначе Булл навестит его дома и отрубит ему член. Слишком? Возможно. Но, как он упоминал… его контролю пришел пи*дец.