— Если твои люди помогут разыскать живых среди мертвых — это будет хорошее дело.

— Ты доверяешь нам? — изумился Кудон.

— Я слышал, что среди легионеров принято оказывать помощь своим раненым товарищам. Мне будет жаль, если эти слухи окажутся ложью.

— Ты слышал правду, старик, — мрачно ответил оптий. — Ребята, ищите живых и переносите их прямо сюда. Поживее.

— Эй, полегче, — вмешался Мирон. Решать, что делать со сдавшимися, было, конечно, правом Огустина, но допускать такую вольницу было просто безумием. — Начнем с дальней части двора. Сначала Саша и Женя соберут оружие, а потом уж вы осмотрите своих товарищей.

Изонист недоуменно посмотрел сначала на Нижниченко, потом на Кудона, словно вспоминая что-то давно забытое.

— Как вам удалось защититься от ментального контроля? Почему мы не почувствовали вашего приближения?

— Маг раздал нам специальные амулеты, которые должны были скрыть наше присутствие, — нехотя ответил Валерий.

— Снимайте! — потребовал Огустин.

Солдаты так же нехотя, как и с оружием, расстались с амулетами: маленькими круглыми медными медальонами на тонких шнурках. Мирон недоверчиво посматривал на эту картину.

— Теперь они целиком в нашей власти, — пояснил Огустин. — Стоим им только подумать о сопротивлении или побеге — и они будут остановлены прежде, чем успеют что-либо сделать. И вот что, центурион, пусть двое из твоих солдат сходят за беглецом. Может, он ещё жив.

Балис покачал головой, но объяснять ничего не стал. Он видел, что попал туда, куда целился, а целился он в голову.

Олус Колина Планк счел, что наконец-то в его присутствии во дворе никто не нуждается, и отправился в свою хижину, дабы надеть одежду. Кидаться в бой голышом ещё куда не шло, но разгуливать по двору в одной набедренной повязке в мирное время, без всяких сомнений, наносило ущерб достоинству благородного сета.

"С карьерой великого серого кардинала будут определенные трудности", — с изрядной долей самоиронии подумал Нижниченко. На то, что у агентуры могут порыться в мозгах в почти буквальном смысле слова, в его мире закладываться всё же не приходилось. Любой профессионал знает, что и "детектор лжи" и "сыворотку правды" можно обмануть. Не то, чтобы легко, но можно. И, если уж на то пошло, то легко разведчикам и контрразведчикам в работе вообще никогда не бывает. Разве что, в примитивных книгах и фильмах, но никак не в жизни.

Кстати, одну вещь у Огустина теперь просто необходимо выяснить. Прямо сейчас.

— А наши мысли тоже у вас под контролем? Ведь на нас нет никаких амулетов.

— Пусть тебя это не беспокоит, Мирон. Мы убедились в том, что в вас нет зла ещё тогда, когда вы только подходили к обители. С этого момента никто не посмеет здесь прослушать ваши мысли иначе как по вашей просьбе или же при крайней необходимости. Иссон учил, что у каждого существа должна быть внутренняя жизнь, куда не следует вторгаться без приглашения, и мы чтим этот его завет, как и все остальные.

Нижниченко кивнул: такое объяснение его полностью устраивало.

Балис между тем отошел к воротам.

— Йеми?! - поверх трупа легионера лежал человек в таком знакомом сером плаще, только теперь плащ был залит кровью, а из груди человека торчало длинное древко пилума.

Услышав его голос, кагманец приподнял голову и слабо улыбнулся. В уголке рта густела тонкая красная струйка.

— Я живучий, Балис, — произнес он слабым голосом. — Мне ещё племянницу надо спасти.

— Спасем. Мы их всех троих спасем, — торопливо ответил морпех, опускаясь рядом с проводником. — Наромарт, быстрее сюда. Йеми ранен.

Словно эхом с противоположного конца двора раздался голос Сашки:

— Здесь ранены Битый… и Тиана…

К мальчишке поспешил Огустин, а к Балису — темный эльф. Мирон, демонстративно поигрывая пистолетом, остался следить за легионерами. Те вели себя смирно: первая фаза знакомства с неизвестным, когда непонимание опасности блокирует возникновение страха, уже прошло. Наступила вторая стадия, когда непонимание этот страх многократно увеличивает. А может быть, причиной их смирения был вовсе не пистолет Мирона, а ментальный контроль, о котором говорил настоятель Огустин. Если изонистам и вправду не составляет труда управлять чужими мыслями, то сейчас перед Нижниченко были не люди, а всего лишь самодвижущиеся безвольные куклы.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Гаяускас, едва Наромарт склонился над Йеми. Тот только отмахнулся. Сил на исцеление такой раны у него не было. Кагманцу ещё относительно повезло: пилум пробил нижнюю долю правого легкого, не задев печени. Буквально два три дюйма ниже — и дело было бы совсем плохо. Но любая рана с повреждением внутренних органов требует серьезного лечения, которого он сегодня всё равно оказать не мог.

— Балис, вытащи пилум. Я помолюсь за него.

— Там маг лежит оглушенный. Его обязательно надо связать, — горячо прошептал Йеми.

— Не волнуйся, никуда твой маг не убежит, — пообещал Балис.

Отставной капитан осторожно, но решительно вытащил копьё из раны, тут же плащ вокруг отверстия начал напитываться свежей кровью. Наромарт опустил руку прямо на рану, красная жидкость проступила между черными пальцами.

Бросив копьё, Гаяускас подошел к лежащему лицом вниз в воротах человеку, которого кагманец назвал магом. Перевернул его на спину — тот был без сознания. Нащупав висевший на шее защитный амулет, Балис снял его с бесчувственного врага и вернулся к Наромарту и Йеми. Целитель-священник беззвучно молился. Морпех переводил взгляд с эльфа на кагманца и обратно. Напряжение с лица Йеми спало, дыхание стало ровнее. Кровь больше не вытекала из раны.

— Это всё, что я сегодня могу, — признался Наромарт.

— Это немало, — подбодрил его Гаяускас.

А на другом конце двора в это же время Огустин склонился над Битым.

— Как ты?

— Ничего, отец мой. Я справлюсь с этой раной, только извлеките из неё пилум. Как остальные?

— Увы, Тиана покинула нас.

— Да примет Иссон её душу.

— Да сбудутся твои слова. Сегодня вечером мы помолимся о душе нашей сестры, — отвлекая Воина Храма разговорами, настоятель примеривался, как лучше вытащить пилум. Приняв решение, без предупреждения резко рванул за древко, извлекая оружие из тела. Марин непроизвольно дернулся, но тут же обмяк. Наложив руки на рану, старик тут же воззвал к Иссону, чтобы тот дал ему силы остановить кровотечение.

— Лучше было поберечь твои силы для тех, кто не может помочь себе самостоятельно, — слабым, но недовольным голосом произнес Битый. — Говорю тебе, я и сам бы мог залечить свою рану.

— Кому и какую помощь оказывать — решают лекари, а не больные. Потому что только они в ответе за жизни тех, кого им приходится лечить. За все жизни, понимаешь?

Изонист поднялся на ноги, огляделся.

— Мирон, Балис. Нужно перенести наших раненых в хижины. Мы ещё помолимся об их выздоровлении, но помимо наших молитв им нужен покой.

— Вот и твои носилки пригодились, — грустно констатировал Гаяускас.

— Лучше бы работы для них не оказалось, — откликнулся Нижниченко.

Носилки, естественно, остались там, куда их положили в день прихода в приют — в ближней к воротам хижине в правой части двора, если встать спиной к молитвенному дому. Там у Битого был небольшой склад разнообразной утвари: горшки, плошки, ведра и светильники соседствовали с корзинами, мотыгами, лопатами, граблями, какими-то скребками, косами и вилами. Разумеется, за два прошедших дня хозяйственный марин уже успел произвести на своём складе генеральную уборку и расставить поверх носилок огромное количество всякого барахла. Пришлось задержаться, чтобы переложить всё это с носилок на землю.

Выйдя во двор, друзья обнаружили, что легионеры уже успели сложить отдельно своих раненых и отдельно — мертвых. Кое-кто из тех, кто был всего лишь избит, уже начинал приходить в себя. Огустин и Наромарт осматривали тех, кто получил огнестрельные ранения. Среди выживших таких было всего четверо. Оружие лежало в стороне отдельной кучей, которую никто не охранял. Не считать же охраной Женьку, который вертел в руках гладий, внимательно изучая его конструкцию. Благородный сет, облачившись в короткую рубаху без рукавов и короткий, но широкий плащ светло-зеленого цвета, топтался во дворе, явно не зная, чем ему заняться. Сашки не было видно: видимо, тоже отправился привести себя в порядок.