Храм предков являлся самым вместительным во всей деревне. Его внутренний двор можно было увидеть издалека, чужеземцы могли спокойно остановиться отдохнуть в его стенах.

Гэ Чэнь достал из поясной сумки небольшую лампу размером с кукурузный початок, затем отвинтил ее крышку, и лампа слабо засветилась. Крыша древнего храма из кирпичей и черепицы была частично разрушена. Поэтому в сильный дождь она протекала, и все столы, стулья и лавки внутри сильно пострадали. В качестве напоминания о былом процветании тут сохранились лишь висевшие в углу на стене лохмотья с характерным для Цзяннани цветочным узором.

Сюй Лин огляделся и сказал:

— Похоже, тут никого нет. Маршал Гу, думаете, местные жители оставили эти места?

Гу Юнь чуть нахмурился, приказав солдатам обыскать тут все, и наклонился, чтобы поднять лежавшую в углу разукрашенную тряпицу.

— Когда я последний раз был в Цзяннани, стояла весна, — припомнил он. — Распустились цветы, и дул теплый весенний бриз. Даже мятежники расслабились и замаскировали торговые суда с контрабандным цзылюцзинем под перевозку ароматного бальзама [5]...

Не успел он закончить свой рассказ, как к нему подбежал солдат и доложил:

— Великий маршал, взгляните скорее, во дворе храма предков... там, на заднем дворе...

Гу Юнь приподнял брови.

— Что же там?

Солдат заколебался прежде, чем, избегая глядеть своему командиру в глаза, выдавить:

— ... жители деревни.

Это была живописная ветреная деревенька в Цзяннани. Посередине протекала небольшая извилистая речка. Южный и северный берега сильно не различались, сейчас же оба пришли в упадок. Четыре вырезанных в камне на воротах храма постулата «преданность, почтение, честность, верность» [6] оказались наполовину разрушены. Каменные обломки лежали в траве. По дороге Сюй Лин обо что-то споткнулся. Опустив взгляд, чтобы рассмотреть преграду, он едва не подпрыгнул на месте — это был разлагающийся труп.

Сюй Лин спешался:

— Это... Это...

Его перебило появление на заднем дворике древнего храма Янь-вана. Поминальные таблички с именами предков валялись повсюду. Разбитые статуи Будды покрывала пыль. На темных каменных плитах в ряд выложили многочисленные трупы с отрубленными головами. Среди них были и мужчины, и женщины, и дети, и совсем старики — их черепа взирали на мир пустыми глазницами, затянутыми паутиной.

Сюй Лин хватанул ртом холодного воздуха и невольно взялся за дверной проем.

— Эта провинция довольно обширна, — наконец после долгого молчания тихо произнес Чан Гэн. — С севера на юг тянется выходящий в открытое море Великий канал. На Восток и Запад можно добраться при помощи казенных трактов. В прошлом сюда прибывал бесконечный поток торговцев. Местность тут равнинная, так что с учетом того, что территория давно оккупирована врагом, трудно пройти незамеченным. Наши войска могли легко сюда прорваться, поэтому я думаю, что иностранцы... решили все тут зачистить.

— Что значит зачистить? — растерянно переспросил Сюй Лин.

— Они отправили отряд тяжелой брони вырезать всю деревню, — прошептал Чан Гэн. — Построились в круг, заперли людей внутри и поубивали, не дав остальным понять, что происходит. После чего отправили своих людей заблокировать все входы и выходы на тракты, чтобы солдаты Черного Железного Лагеря не могли замаскироваться под купцов и пробраться в деревню, как случилось на юго-западе в прошлом году. Теперь я наконец понял, почему патруль был таким малочисленным... Это безлюдные земли.

Говоря это, Чан Гэн вдруг ударил пойманного западного солдата в живот. Удар был столь яростным и мощным, что кишки солдата чудом не вывались наружу. С заткнутым ртом пленник лежал на земле и сдавленно пищал, как поросенок.

Гу Юнь взял из рук Гэ Чэня его лампу и посветил на прогнившую древесину, где можно было различить нацарапанные ногтями символы...

— Великий маршал, что это значит? — спросил его солдат.

Голос Гу Юня чуть дрожал:

— ... под пылью от вражеских копыт высохли слезы давно тех, кто горько рыдая, оставил родные края... Это первая половина.

Под деревянной колонной лежал мертвец. Вид он имел жуткий — посреди гнилой плоти проглядывали белые кости. Изъеденный муравьями и насекомыми средний палец покойника указывал в сторону надписи, словно молчаливо вопрошая: «Огонь охватил богатые рыбой и плодородные земли, где же тогда государево войско в доспехах и латах?» [7]

Целую ночь они мокли под дождем, но только сейчас холод пробрал их до костей.

В древнем храме надолго повисла мертвая тишина — еще никогда фраза «Цзяннань пала» не звучала столь жутко.

Никто не знал сколько времени прошло, когда Чан Гэн подтолкнул Гу Юня локтем и мягко сказал ему:

— Цзыси, не смотри. Нам предстоит долгая ночь, может произойти что угодно. Давай покинем это место — надо объединить силы со стариной Чжуном.

Услышав его голос, Гу Юнь выпрямил спину и сжал руку в кулак. Неожиданно перед глазами у него потемнело, и он, едва сделав один неуверенный шаг, пошатнулся и остановился. Испуганный Чан Гэн поддержал его под руку.

— В чем дело?

У Гу Юня защемило в груди. Впервые за много лет на него накатила ужасная слабость. После ранения, полученного у Сигуани [9], каждый день ему становилось все хуже и хуже. Не помогло ни бросить пить, ни реже принимать лекарство. Как будто тело решило стребовать с него причитающийся долг.

Теперь же, столкнувшись с немым укором мертвеца, он не мог и слова вымолвить в свою защиту. Это растревожило его сердце и вызвало чувство беспомощности. «Когда я смогу вернуть Цзяннань? — подумал Гу Юнь. — Не слишком ли... уже поздно?»

Но как бы ни были сильны тревоги и сомнения, терзавшие душу Гу Юня, он решительно отбросил их в сторону. При посторонних он сделал вид, что все снова в порядке.

— Все нормально, — Гу Юнь посмотрел на Чан Гэна и высвободил локоть из его захвата, а затем как ни в чем не бывало обратился к Сюй Лину: — Господин Сюй, узнай у этой белобрысой обезьяны, где находится старое логово его дружков, сколько у них людей, оружия и где они хранят железную броню. Если он откажется отвечать, то за каждое «не знаю» отрубай этой обезьяне по пальцу, а затем поджарь их и скорми ему на ужин.

Ходили слухи, что большинство солдат Запада являлись наемниками. Им неведомы были ни отвага, ни страх смерти. Впрочем, Гу Юню и не понадобилось особо его запугивать: стоило стражнику занести гэфэнжэнь, как пленник сразу все им выложил.

Как верно догадался Чан Гэн, солдаты Запада превратили обширные территории в пойме реки в бесплодные земли, оставив по одному сторожевому посту на каждую область. Людей у них было всего несколько десятков, по большей части — кавалерия.

— Одна часть армии выступает в авангарде, сражаясь с генералом Чжуном, а другая тем временем... — губы Сюй Лина вытянулись, пока он подбирал подходящее слово: — ... устраивает набеги, чтобы захватить пленников, чтобы те работали в шахтах или были их рабами. Награбленные богатства отправляются обратно на родину, чтобы заткнуть рот тем, кто был недоволен, что верховный понтифик стоит во главе армии.

К тому времени внезапный ливень как раз прекратился, и серебристый лунный луч пробился сквозь облака. Горизонт застилал густой туман и дым, но сельскохозяйственных марионетки больше не хлопотали в поле и крестьяне не судачили за чаем о политике [9].

Сюй Лин прошептал:

— Этот подчиненный подумал о том, что хотя в Цзянбэй беженцы находятся в крайне бедственном положении, у них есть, где укрыться от дождя, и каждый день им дают миску жидкой каши...

— Не время для разговоров, — перебил его Чан Гэн. — Идем. Пусть этот ничтожный западный пес покажет нам дорогу к их сторожевому посту.

Повинуясь его приказу, двое солдат Черного Железного Лагеря тут же схватили пленника.

— Ваше Высочество Янь-ван! — спустя пару шагов окликнул Чан Гэна Сюй Лин. — Когда мы сможем сразиться с этими западными псами?

Чан Гэн не замедлил шага и ответил, не поворачивая головы:

— Если нам удастся устроить многочисленных беженцев в Цзянбэй и небеса не пошлют на страну никаких природных бедствий, то спустя год-другой... Если запасы цзылюцзиня в шахтах восемнадцати племен к тому времени не иссякнут, то мы сможем наладить поставки топлива с северной границы. Вот тогда я надеюсь, мы покажем этим западным псам!

Как же в нынешние смутные времена, когда при дворе трудно и шаг сделать, а страну заполонили беженцы, взять передышку? Не говоря о том, чтобы объединиться против иностранцев?

Сюй Лин сделал глубокий вдох, глаза его покраснели. Он подошел к Янь-вану и прошептал ему на ухо:

— Ваше Высочество, понимаете ли вы, что некоторым ваше решения реформировать систему государственного управления показалось чересчур радикальным и вы для них точно бельмо на глазу... Если Ян Жунгуй действительно нечист на руку и сокрыл информацию об эпидемии, то ему это совершенно точно известно. Поэтому в качестве последнего средства он может обменять все имеющееся в его поместье серебро и золото на ассигнации Фэнхо. А потом объявит, что это Ваше Высочество насильно заставили местных чиновников покупать ассигнации, ставя им невыполнимые задачи, из-за этого им пришлось нарушить закон и брать взятки. Управление по контролю и надзору и цензорат явно объединятся, чтобы нанести решающий удар. Что вы тогда будете делать?

На губах Чан Гэна играла легкая улыбка.

— Если есть кто-то другой, кто способен разобраться с этим бардаком, освободить Цзяннань и вернуть мир на наши земли, то я соберу вещи и уйду со своего поста. Господин Сюй, я ведь трудился в поте лица не ради собственной выгоды или чтобы люди потом восхваляли меня... Если кто-то желает меня в чем-то обвинить, это их право. Совесть моя чиста перед собой и Небесами, и посреди ночи я могу спокойно спать — хоть в здании Военного совета, хоть в императорской тюрьме [10], — не боясь, что духи моих предков придут, чтобы отвесить мне оплеуху...