Глава 83 «Контратака»

 

____

Цзыси, прошу, не лишай меня того, что уже мне дал.

____

Поскольку Гу Юнь ничего не смыслил в иглоукалывании, то мог только в точности следовать указаниям барышни Чэнь. До него раньше доходили несколько преувеличенные слухи, что якобы одна неправильно поставленная игла может парализовать человека, поэтому он действовал крайне осторожно и взвешенно, вымеряя каждую мелочь — вплоть до глубины втыкания игл. С его плохим зрением это было нелегкой задачей.

Вздохнул с облегчением Гу Юнь лишь тогда, когда последняя игла встала на место. В процессе от волнения он вспотел и вытер руки лежавшим рядом поясом-полотенцем [1]. Когда он снова повернулся к своему пациенту, то заметил, что Чан Гэн наклонил голову на бок и, не моргая, его разглядывал. Двойные зрачки и алые проблески исчезли, взгляд его сделался спокойным и отстраненным. Слабый свет от паровой лампы отражался в глазах Чан Гэна, словно язычки пламени в масляном светильнике, зажженном перед статуей Будды.

— Куда ты смотришь? — спросил Гу Юнь.

Чан Гэн приподнял уголки губ в подобии улыбки: из-за того, что тело его было истыкано серебряными иглами, лицевые мышцы парализовало, и он не мог даже рассмеяться.

Гу Юнь невольно залюбовался плавными изгибами его красивой спины. Как бы не хотелось ему сейчас «отыграться», он не смел нарушить указания лекаря и распускать руки. Наконец он откашлялся и произнес:

— Все. Хватит уже улыбаться. Лучше ложись поскорее спать. Тебе завтра разве не надо рано вставать?

— Цзыси, — из-за того, что Чан Гэн не мог пошевелить лицевыми мускулами, говорил он исключительно тихим нежным шепотом, и от этого его слова звучали еще более капризно. — Ты меня поцелуешь?

Гу Юнь строго на него посмотрел:

— Ты, что, нарываешься? Похож на ежика, а все равно пытаешься меня соблазнить.

Чан Гэн успел прекрасно его изучить — одного обращения «ифу» было бы достаточно, чтобы тот сдался без боя. Каким бы бесстыдным не казался Гу Юнь, глубоко внутри он оставался человеком благородным и, пока в тело принца были воткнуты иглы, пальцем бы его не тронул. Поэтому с едва заметной улыбкой Чан Гэн уставился на Гу Юня. В глазах у него играли озорные искры.

Гу Юнь про себя подумал: «Свалился же ты на мою голову».

Впрочем, Гу Юнь не был не знавшим плотских желаний старым монахом. Плечи сидевшего перед ним прекрасного юноши были такие широкими, а талия — тонкой. Волосы черным атласом рассыпались по белым плечам. Разве можно остаться равнодушным? Гу Юню ничего не оставалось, кроме как выпрямиться и прикрыть глаза, чтобы немного отвлечься... Вскоре рядом раздался шорох. Открыв глаза, Гу Юнь увидел Чан Гэна, подобно трупу поднявшегося с кровати. Тот легонько поцеловал его, а затем мягко поймал его верхнюю губу своими, оттягивая и посасывая. Густые его ресницы едва заметно дрожали, что никак не вязалось с напряженным из-за игл выражением лица.

Больше всего Гу Юню хотелось оттолкнуть этого наглеца куда подальше, но тело его было утыкано иголками — непонятно за что ухватиться-то. В итоге он не успел ничего предпринять, потому что Чан Гэн повалил его на кровать.

Его полуобнаженный возлюбленный прижался к нему. У Гу Юня дернулся кадык. Ему казалось, что его непоколебимое терпение вот-вот станет стальным. Вне себя от гнева он шлепнул Его Высочество Янь-вана по заднице и заорал:

— Ты, что, сдурел?! Мы же не вытащили иглы!

Чан Гэн уткнулся подбородком в изгиб его шеи и пробормотал:

— Ничего страшного. Когда в тот день ты лежал в моих объятиях, мне все казалось, что это сон. Уже много лет не снилось ничего приятного. Если сон хорошо начинался, то вскоре оборачивался кошмаром. Я сам себя тогда перепугал и это спровоцировало ужасные видения.

Гу Юнь поднял взгляд к пологу над кроватью и спросил:

— Что ты обычно видишь в этих кошмарах?

Непонятно было, услышал ли его Чан Гэн или нет. Тот не спешил с ответом — только пристально глядел и периодически целовал его щеку.

Гу Юнь протянул руку, чтобы помешать ему.

— Не приставай. Ты только и можешь, что разжечь во мне огонь, а остальное — уже не твоя забота.

Чан Гэн вздохнул. Впервые в жизни ему захотелось нарушить строгий наказ лекаря. Не удержавшись, он понизил голос и произнес:

— Тебе к лицу парадные одежды.

Гу Юнь нашел на его теле место, куда не были воткнуты иглы, и осторожно обнял.

— Разве все, что я ни надену, мне не к лицу?

Его немного клонило в сон. Из-за того, что Чан Гэн маялся бессонницей, в комнате постоянно курились успокоительные травы. Непонятно, действовали ли они вообще на принца, зато Гу Юнь, как рыбка, случайно заплывшая в чужой пруд, засыпал все раньше и раньше.

После того покушения западных стран его старые раны напомнили о себе. Прошло целых полгода, и Гу Юню заметно полегчало, но он чувствовал, что здоровье его уже никогда не будет таким, как прежде. На поле боя Аньдинхоу был точно натянутая тетива. Но стоило ему вернуться во дворец, где не нужно спать с боевым топором под подушкой [2], и тетива эта ослабла. Все чаще на него накатывала непроходящая слабость. Они перекинулись всего парой слов, но глаза уже закрывались.

Чан Гэна всегда восхищало его бесстыдство, поэтому со смешком ответил:

— Вот бы ты наряжался лишь для меня — чтобы никто больше не видел тебя в парадных одеждах, броне или повседневном платье и не бросал жадные взгляды...

Не понять было, сказано в шутку или всерьез. Лежавший с закрытыми глазами Гу Юнь счел, что это были лишь нежные игривые слова, что приятно нашептывать в постели. Он недобро ухмыльнулся:

— Боюсь, что это невозможно. Но ты единственный можешь любоваться мною без одежды.

Взгляд Чан Гэна мгновенно изменился. Торчащие по всему телу серебряные иглы не помешали ему медленно поднять руки и начать беспорядочно гладить тело любимого, окончательно его разбудив.

Гу Юнь уклонился от поставленных им самим игл, после чего похлопал Чан Гэна по спине и сонно пробормотал:

— Не шали. Мало я в тебя иголок воткнул?

Снаружи кто-то тихонько постучал в окно.

Глаза у Гу Юня по-прежнему слипались.

— Хм? Я открою.

С этими словами он осторожно оттолкнул Чан Гэна в сторону и распахнул маленькое ажурное окно. Грязная деревянная птица влетела в комнату и упала прямо ему в ладонь. Выглядела это изделие довольно старым. Гу Юнь с его собачьим нюхом сразу учуял исходивший от нее сильный запах сандала.

Он вернулся в постель и передал птицу Чан Гэну.

— Письмо от плешивого осла Ляо Жаня? Куда это он, интересно, на этот раз сбежал?

После того, как Ли Фэн провел зачистку в храме Хуго, его настоятелем собирались назначить Ляо Жаня за успешное спасение правителя. Вот только Ляо Жань категорически отказался от этого поста, предпочтя бездельничать в храме, а вскоре отправился странствовать по свету как бродячий монах.

— Он помогает беженцам обустроиться в Цзянбэй. — Чан Гэн не очень ловко поднялся. — Иногда простой люд охотнее верит словам монаха, чем чиновников.

Чан Гэн вскрыл брюшко деревянной птицы, достал письмо и быстро проглядел его. Улыбка на его лице тут же угасла. Спустя некоторое время он тяжело вздохнул и отложил письмо в сторону.

Гу Юнь взял послание в руки и сам прочел, после чего спросил:

— Если в Цзянбэй эпидемия, то почему об этом ничего не слышно?

— Климат у них жаркий и влажный. Умерло много людей. Если вовремя не позаботиться о трупах, то неудивительно, что начнется эпидемия... В прошлом году Великий канал восстанавливали. Я поручил чиновникам устроить беженцев, а эти лживые ублюдки скрыли от меня правду, — прошептал Чан Гэн, сев в постели. Вид у него был до того изможденный и усталый, что казалось, душа его держится в бренном теле лишь при помощи нескольких серебряных иголок. Он посмотрел на угол кровати. Из-за длинной тени от лампы в изголовье кровати казалось, что лицо его еще сильнее осунулось. — Я надеялся на то, что принятых мер хватит хотя бы года на два, а потом я что-нибудь придумаю. Кто знал, что все так обернется...

Если бы система не прогнила до основания, то благородные местные чиновники не напоминали бы разбойников...

Гу Юнь заметил, что Янь-ван совсем не удивлен таким поворотом событий, поэтому спросил:

— Так ты обо всем этом знал?

Чан Гэн замер.

— Цзыси, помоги вытащить иглы. Мне полегчало.

Императорский двор продолжал свои распри несмотря на то, что жители страны были истощены войной, и многие погибли.

Гу Юнь аккуратно вытащил иглы, после чего достал тонкие одежды и накинул их на Чан Гэна. Затем он крепко обнял его за талию и сказал:

— Не думай сейчас об этом. Лучше хорошенько выспись. Поделись со мной своими проблемами. Тебе не обязательно нести это бремя в одиночку.

Чан Гэна взволновали его слова — он повернулся к Гу Юню и резко спросил:

— Неужели ты готов помочь мне с чем угодно?

Подумав, Гу Юнь дал ему следующий ответ:

— Кроме вещей незаконных и бесчестных. Если ты попросишь меня о звездах с небес, я не смогу подарить тебе луну. Но в любую непогоду я готов подставить к небу лестницу, чтобы помочь тебе их достать. Так пойдет?

Последнее предложение он сказал с веселым выражением лица, и оттого это походило на шутку, но на этот раз Чан Гэн не засмеялся. Может быть, после игл его занемевшее тело еще не расслабилось, а может, он уловил в словах Гу Юня скрытый подтекст.

Гу Юнь нежно поцеловал его в ухо.

— Иди сюда, ложись.

Вместо того, чтобы последовать его просьбе, Чан Гэн схватил Гу Юня за подбородок. Еще недавно принц был совершенно спокоен, словно море звездной пыли, но вдруг небесная синева пошла рябью, и от привычной мягкости не осталось и следа. Его щеки побледнели, а глаза — потемнели; на руках вздулись вены, пробуждая силу мифического древнего злого божества.

Когда Гу Юнь недовольно нахмурился, мертвая хватка Чан Гэна чуть ослабла. Долгое время юноша смотрел на него с непередаваемым выражением лица.