Огромный железный лук Гу Юня наконец удалось модернизировать, чтобы внедрить его в армии. Восходящая звезда и сын мясника Гэ Чэнь и правда обладал исключительным даром и был ниспослан небесами. Он сконструировал совершенно новую золотую коробочку — необычайно легкую, чтобы луком было просто управлять.

Если прежде натянуть тетиву обычному человеку было не под силу, то теперь это стало в два раза проще. В результате чего любой рядовой мог без малейших усилий выпустить из подобного лука даже стрелу байхун. Это оружие отличалось высокой точностью, железные стрелы были толще обычных и их не сдувал ветер. После запуска массового производства в армии отпадет необходимость в стрелах байхун. Более того, железными стрелами можно было зарядить и боевые орудия. Главная особенность новых железных стрел состояла в том, что в полете они ускорялись в два раза. Так же они могли взрываться, уничтожая ряды противника.

В конце шестого месяца, когда противостояние между алчными тиграми из Черного Железного Лагеря и западными странами завершилось, военная обстановка на северных и южных границах временно стабилизировалась, и Великая Лян получила передышку. Императорский двор прекрасно понимал, что первостепенная задача сейчас — успокоить сердца людей и обеспечить благоденствие, обратив особое внимание на то, чтобы устроить куда-то появившихся повсюду из-за войны беженцев.

Только где этим беднягам было осесть и устроиться?

Ведь невозможно напрямую выделить им земельные наделы: не нашлось в стране настолько благородных и щедрых людей готовых уступить им свои владения.

Военный совет несколько раз приглашал чиновников и министров на утреннюю аудиенцию во дворце, но эту проблему так и не удалось решить. Предложенные идеи ни на что не годились — скажем, кто-то предлагал отправить беженцев возделывать залежные земли [3] и тому подобное. Император Лунань был разгневан и строго осудил придворных за бездействие:

— Почему бы нам тогда, подобно птице Цзинвэй, не бросить беженцев в Восточное море? [4]

Ко всеобщему удивлению глава Военного совета Его Высочество Янь-ван так и не взял слова. Шесть министров и провинциальные чиновники стали спихивать вину друг на друга и устроили свару. И вдруг Ду Ваньцюань вместе с тринадцатью другими влиятельными купцами со всей страны отправил прошение, где заявил, что хотел бы по примеру Запада организовать везде частные предприятия и нанять для работы на них беженцев.

Для этого проекта не требовалось много земли. Вполне хватит тех средств, что Чан Гэн конфисковал у живших вдоль Великого канала продажных чиновников, которые не смогли толком позаботиться о беженцах. Купцы рассчитывали взять за образец использование сельскохозяйственных марионеток в Цзяннани и нанять частных механиков, чтобы выпустить партию подобных механизмов для гражданского населения.

С распространением второй партии ассигнаций Фэнхо при дворе появилась новая сила, напоминающая мощное подводное течение. Хотя втайне они уже начали действовать, на первый взгляд пока совершенно ничего не происходило. Тем купцам, что первыми приобрели ассигнации Фэнхо, предложено было сделать некоторые послабления. Например, чтобы они могли напрямую подать прошение в Военный совет и с одобрения Императора приобретать в год небольшое количество цзылюцзиня — с условием, что топливо будет использоваться только для нужд армии.

Само предложение поступило от министра общественных работ Мэн Цзюэ, скромного ученого из Ханлиньской академии. Он утверждал, что это позволит убить двух птиц одной стрелой — не только предотвратит повсеместные волнения беженцев, но и также покажет всем, что императорский двор ценит добрые дела. Кроме того, вырученные деньги от продажи цзылюцзиня по завышенной цене торговым домам можно потратить на закупку снабжения для армии и прочие военные расходы.

Всего один брошенный камень породил тысячи волн. К тому времени знатные чиновники наконец опомнились.

Гу Юнь долго отсутствовал при дворе, зато теперь ему посчастливилось наблюдать потрясающую картину того, как придворные готовы были обнажить друг против друга мечи и взвести тетивы луков [5]. Он был потрясен увиденным и решил, что находиться во дворце сейчас опаснее, чем на поле боя.

Тринадцать влиятельных купцов подали прошение, обострившее противостояние между потомственными учеными и молодыми талантливыми академиками из Ханьлиня. К тому времени самые сообразительные уже догадались, что чиновники и купцы вступили в тайный сговор. А самые дальновидные поняли, что новая сила при дворе неизбежно повлияет на судьбу ученых и предчувствовали грозящую опасность.

Сторонники купцов обвиняли знать в том, что, объединившись в фракции, они руководствуются лишь эгоистичными побуждениями, и это вредит стране и ее народу. Вечно они праздно болтают, но на самом деле сами ничего не делают. Дошло до того, что представители торговых домой метко поддели своих оппонентов:

— Если благородные господа знают, как еще помочь беженцам, пусть поселят их у себя в поместьях.

Представители нескольких знатных семей аж покраснели от гнева и ввязались в яростный спор, отвечая, что разве могут купцы и промышленники войти в высокие чертоги [6] и разве можно отдать главное достояние страны в виде цзылюцзиня в частные руки. В итоге все закончилось фразой:

— Не знаю, сколько денег вы, господа, получили от этих купцов, что теперь яро отстаиваете их интересы.

Аньдинхоу в этом споре не произнес ни слова, поэтому все генералы лишь нервно переглядывались и тоже хранили молчание, наблюдая за происходящим со стороны. Военному совету пришлось вмешаться, чтобы урезонить спорщиков.

Гу Юнь мельком посмотрел на Императора Лунаня и заметил, что тот действительно постарел. Государю ведь было никак не больше тридцати, но в волосах уже проглядывала седина, а на лице застыло сердитое и жесткое выражение. Гу Юнь вдруг подумал: «Если бы в тот день, когда мы едва не потеряли столицу, красноглавый змей Ли Фэна сбила шальная стрела, разве это не стало бы для него лучшей участью?»

Ли Фэн словно прочел его мысли. Правитель поднял на него взгляд и посмотрел ему прямо в глаза.

После окончания аудиенции Гу Юня попросили задержаться.

Перед началом войны отношения Императора и Аньдинхоу окончательно испортились. Затем Гу Юнь без устали носился по полям сражений — у них с государем не было ни единой возможности увидеться наедине. Когда-то они вместе росли во дворце, но с тех пор прошло столько времени... воспоминания детских лет давно поблекли. Поддавшись порыву, Ли Фэн попросил Гу Юня ненадолго задержаться. Только когда они плечом к плечу прошли в Императорский сад, правитель вдруг понял, что сказать-то ему нечего и вся ситуация выглядит невероятно неловко.

И тут к ним подошел закончивший уроки наследный принц.

Ли Фэн редко навещал Внутренний дворец [7], и детей у него было немного. Наследному принцу недавно исполнилось восемь, он был невысок ростом и выглядел сущим ребенком. Мальчик при встрече с Ли Фэном казался немного напряженным и формально, и смиренно приветствовал его:

— Отец-император.

После чего он украдкой перевел взгляд на Гу Юня и заволновался. Ему явно хотелось с ним заговорить, только он не знал точно, кто перед ним.

Гу Юнь улыбнулся ему:

— Ваш подданный Гу Юнь приветствует Его Высочество наследного принца.

Принц был потрясен. Какой же мальчишка не любит слушать легенды о великих героях! С одной стороны, встретить настоящего героя во плоти было чрезвычайно волнительно, но с другой стороны перед отцом-императором он обязан был сохранять положенное принцу достоинство. Его личико покраснело, и он немного заикался:

— Маршал... Маршал Гу! Нет... Ну... Великому дяде [8] ни к чему церемонии. Я... Я осваивал письмо, подражая каллиграфии великого дяди...

Выражение лица Гу Юня было крайне загадочным:

— ... Ваше Высочество крайне добры.

То, что его назвали «великим дядей», сильно задело его, из-за чего ему казалось, что у него отросла борода длиной в два чи [9].

Ли Фэн отослал прочь всех слуг, позволив лишь наследному принцу сопровождать их. Никто не слышал, о чем они разговаривали с Гу Юнем. Дворцовые слуги заметили лишь, что наследный принц крайне привязался к Аньдинхоу и не хотел с ним расставаться. Все закончилось тем, что мальчик уснул у Гу Юня на плече и Аньдихоу сам отнес его в покои в Восточном дворце [10].

Перед уходом Император Лунань попросил Гу Юня почаще заглядывать во дворец, чтобы давать наставления принцу, когда будет возможность.

Государь и его подданный скоротали время за приятной беседой. Похоже, небольшой разлад между Императором и Аньдинхоу, а также конфликт между императорской властью и армией оказался легко забыт.

Тем временем Цзян Чун вошел в красиво обставленную отдельную комнату в башне Ваннань и поспешил достать из рукава тайное донесение, чтобы передать его Чан Гэну:

— Прочтите это письмо, Ваше Высочество. Похоже, наше положение при дворе еще довольно шаткое. Возможно, мы немного поторопились.

В письме содержалась копия донесения. Цзян Чун понизил голос:

— Это пришло из дворца. После того, как аудиенция закончилась, несколько влиятельных семей во главе с Ван Го объединились и направили это донесение напрямую Императору. Думаю, они давно это все спланировали.

С равнодушным видом Чан Гэн взял в руки письмо и спросил:

— Ты про Ван Го? А он уже успел обелить свое имя? Во время осады в столице генерал Тань погиб. Дядя, что, решил, что больше некому расследовать его преступления?

Цзян Чун стал говорить еще тише:

— Ваше Высочество, понимаете ли, Ван Го — родня государя со стороны вдовствующей императрицы. Поэтому пока тот не планирует восстание, Император и пальцем его не тронет... Да и потом разве стоит сейчас вспоминать тот случай? Реши Император тогда избавиться от своего дяди, разве не получил бы он сам репутацию правителя, который обманутый колдунами и злодеями, казнил своих верных подданных? Поэтому Император решил его не трогать.