ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Митинг на площади Нации был назначен на три часа дня, но уже задолго до этого улицы города были запружены народом. По Сталиналлее шли рабочие оптического завода, по Ленинштрассе — колонна металлистов, по Бранденбургштрассе — студенты, учащиеся. Над колоннами — знамена, разноцветные флажки, гирлянды шаров.

В колонне оптического завода шагал Пауль Роте, рядом с ним, держась за руки, шли Катрин Патц и Бригитта Пунке. Демонстранты пели:

Немцы ежегодно собираются на площади Нации в начале мая, чтобы возложить венки на могилы советских воинов. И сегодня могильные холмики, что находятся прямо на площади, были убраны живыми цветами — розами, астрами, гвоздикой, и эти холмики стали похожи на большой разноцветный ковер.

Прибыла группа советских военных, ее возглавлял подполковник Крапивин. Они возложили венок на братскую могилу и долго стояли возле нее. Крапивин несколько раз прочитал надписи на плите, вспомнил свою жизнь, может быть во многом похожую на жизнь тех, кто лежит в этой братской могиле.

Вот он, Ванька Крапивин, босоногий мальчишка, бегает по росистым лугам, холодным, обжигающим. Ременный кнут через плечо — подпасок он у доброго Кирея Воробьева. Много знал Воробьев, или, как его прозвали в селе за малый рост, Воробышек, забавных, смешных историй: и о том, как бедняк Киря целый год драгоценный клад искал в урочище, где жили разбойники и водились волки, но так и не нашел; и о том, как в самую полночь ведьма по чужим дворам шастала, доила коров, попивала парное молоко за здоровье крепко спавших хозяев, а когда однажды накрыли ведьму, то оказалось, что это вовсе не ведьма, а самая настоящая плутовка Дарья-шинкарка. Воробышек рассказал Ваньке и о прекрасной жар-птице, которая выше колокольни летает в самом что ни на есть голубом небе, хвостом за облака цепляется и ничего не боится, и что управляет этой птицей крепкий, могучего телосложения Иванушка-богатырь.

Много раз рассказывал дед Кирей Ваньке эту сказку о жар-птице, и тут как раз, будто в подтверждение Воробышкиной сказки, однажды из-за горки вылетела эта самая жар-птица и опустилась на луга, где Крапивин пас коров. Все село, помнится, собралось посмотреть на птицу. Дед Воробышек с Ванькой тоже прибежали. Воробышек стащил с головы опаленный солнцем картуз, поздоровался с человеком, вылезшим из птицы, спросил:

— Наш аль не наш аропланчик-то?

И когда парень в квадратных очках ответил: «Наш, дедушка, наш», хлопнул себя от радости по лбу.

Ваньке очень понравились эти очки летчика и сама жар-птица. Он лазил под аэропланом, разглядывал винт, пытался забраться на крыло, но летчик прикрикнул на него:

— Хлопец, не смей!

Летчик сам встал на крыло, вытащил пачку газет из кабины, передал Ваньке:

— Держи.

Ванька схватил пачку, прижал к груди — тяжелая.

— Вот оно что! — воскликнул дед Воробышек. — Пошту теперича возить нам станут на этой птице. Вот до чего дожили мы с тобой, Ванька!

И в самом деле, самолет стал прилетать в село три раза в неделю. Как только он появлялся на горизонте, Ванька умолял Воробышка:

— Разреши хоть глазом взглянуть, может, прокатит меня летчик.

Дед ласково трепал Ваньку за черные свалявшиеся волосы и говорил:

— Беги, пострел, да смотри не укати с этим самым аропланом-то.

Ванька бежал к самолету, летчик встречал его как старого знакомого, здоровался за руку:

— Ну как Ванька Крапивин живет-поживает?

— Живем помаленьку, — отвечал Ванька, а сам уже болты у самолета ощупывал, хлопал по крылу. — А я нынче тебя еще дальше увидал, вон там, над самым лесом, — говорил Ванька и смотрел в глаза летчику: похвалит он его или нет. — Гляжу, черненькая точка появилась. И сразу деду Воробышке — летит!

— Хороший у тебя дед, Ванька, — говорил летчик. — Не дед, а сказка!

— На сказки он мастак, целый короб у него сказок, — отвечал Ванька. — Он и о жар-птице этой рассказывал. — Ванька показал на самолет.

— О, твой Воробышек не только сказочник, но и профессор. Знаешь, ученых так называют, — сказал летчик.

— Куда там! — возразил Ванька. — Вот скот пасти он умеет. Ух, как умеет!

— Скот тоже надо знать, как пасти, это профессия, — ответил летчик и продолжал: — Вот что, Ванька, снеси газеты в село, на почту, а я пока машину осмотрю. Придешь, прокачу тебя, ей-ей, прокачу.

У Ваньки сердце заколотилось от радости, забилось часто-часто, того и гляди выскочит из груди.

— А не врешь? — выпалил он и покраснел.

— Летчики не врут. Им не положено врать, — нахмурился парень, пошел к винту, крутнул его несколько раз.

Ванька стремглав побежал в село. За спиной болталась пачка газет. Словно на крыльях, примчался назад.

— Ого, молодчина, — похвалил его летчик. — Как на самолете!

— Я бегать умею, — похвалился Ванька. — Когда бзык бывает, знаешь, как за телятами надо припускаться.

— Бзык, говоришь? — Летчик рассмеялся. — Это какой еще такой бзык?

— В жару бывает, — серьезно ответил Ванька, — слепень налетит на телят, начнет их чкалить, а они хвост трубой — и айда домой. Вот тут-то за ними и поспевай.

Летчик надел очки, взял Ваньку под мышки, посадил в кабину, где только что лежали газеты, привязал ремнями. Залез в самолет сам, пристегнул ремни, поправил очки, обернулся к Ваньке:

— Не боишься, «бзык»? — засмеялся он.

Ванька сглотнул слюну, покачал головой:

— Нет, не боюсь.

— Тогда поехали! — крикнул летчик и попросил рослого парня крутнуть винт.

Заревел мотор. У Ваньки захолонуло сердце, он крепко вцепился в борта кабины. Самолет плавно тронулся с места, убыстрил бег. Подпрыгивая на кочках и выбоинах, он вдруг легко оторвался от земли и круто пошел в гору. Ваньку прижало к сиденью. Набрав высоту, самолет полетел по горизонтали.

Ванька немного пришел в себя. Оказывается, и впрямь ничуточки не страшно. Взглянул за борт справа — и перед глазами предстала удивительная картина: речка, в которой он каждый день купается, бежит по лугам извилистой лентой. Ванька не знал, что она такая длинная: теряется где-то там, за горизонтом. А вон Ванькин остров — сверху он похож на огромный арбуз, такой же круглый, полосатый. Ага, догадался — на острове капустные грядки. Сюда он приходит с матерью поливать их. Переходят прямо через воду, старица мелкая, воробью по колено. А это стадо, которое пасет Ванька. Где же дедушка Воробышек? Неужели не увидит? Жаль, очень жаль. Я бы ему помахал рукой и крикнул: «До свидания, дедушка Воробышек!» Почему до свидания? Лучше скажу: «Мне не страшно, дедусь, смотри».

Летчик опустился ниже, накренил самолет, показал рукой в сторону. Ванька взглянул. На широкой луговине, на пригорке, стоял дед Воробышек. Он то и дело подбрасывал вверх свой картуз, махал руками, наверное, что-то кричал. Ванька, наклонившись через борт, помахал Воробышку рукой и крикнул:

— Дедушка, привет!

Самолет, сделав круг, пошел над полями, над лесом. Ванька никогда еще не видел такого огромного леса — на десятки верст раскинулся он от села до села. Бывал Ванька в этом лесу, с отцом ездил за дровами, даже выводок волчат однажды мужики в логове нашли и забрали с собой, но Ванька знал лишь опушку леса, а тут, поди ж ты, с самолета какая красота!

Пролетели над селом, над родным Ванюшкиным селом. Шестьсот дворов в его селе. Он знал их наперечет: каждое утро приходит на край села, хлопает кнутом, чтобы бабы выгоняли скот, приходилось и обедать почти в каждом доме — такой порядок у пастухов. Они нанимаются пасти скот с приварком — обедают по очереди у хозяев. Разные бывают хозяева, одни непременно щами с мясом накормят или наваристым картофельным супом, другие квасом с хлебом отделаются. Вон крыша красная, железная. Это дом Моти Марковой. Жадная баба — квасом с картошкой в мундире потчевала, как будто у нас этого добра нет. А тот дом, дедушки Воробышка, всегда открыт настежь: ветрам и людям. Заходи, народ, четвертинку принесешь — гульнем на здоровье. А этот, на отшибе, под соломенной крышей, — Ванькина изба. Может, отец или мать выйдут, взглянут из-под руки на самолет, в котором летит их сын Ванька Крапивин. Нет, кажется, не вышли. Жаль.

Летчик сложил в крест руки над головой. Это, как догадался Ванька, наверное, означало, что идем на посадку. Да, самолет, планируя, пролетел над площадкой, с которой стартовал, сделал разворот, стал снижаться. Колеса и костыль одновременно коснулись луга, и самолет побежал по неровному грунту. Остановился, замер.

Летчик снял шлем, повернулся к Ваньке, спросил:

— Жив?

— Жив! — ответил Ванька и стал отстегивать ремни. — Ну и ладно!

Вылезли из кабины. Летчик насторожился, пристально посмотрел на Ваньку:

— Слушай, хлопец, почему у тебя штанишки мокрые?

Ванька схватился за штаны, пощупал, рассмеялся:

— Сухие.

...Прошло время. И однажды, вот так же посадив Ваньку в самолет, летчик увез его с собой в город, где был настоящий аэродром с взлетно-посадочной полосой, ангарами, мастерскими. Здесь Крапивин и прошел школу учлета. Тот же летчик Алексей Рудаков, как потом узнал его имя Иван, учил Крапивина летать, выписывать в небе сложные фигуры.

Теперь Иван сам летал в родное село, возил «пошту» землякам. И однажды даже прокатил на самолете старенького деда Воробышка...

Потом военное училище, скоростные самолеты-истребители, фронт. Сколько пришлось пережить за эти годы, годы войны! Были и горечь отступления, и гибель боевых друзей... Но была и радость победы. Радость большая, необъятная.

От пуль и снарядов Крапивина несколько фашистских летчиков нашли себе могилу. Потерял и Иван Крапивин своего друга и наставника — Рудакова Алексея Дорофеевича. Он был командиром его эскадрильи. Горька утрата, невозместима. Но что поделаешь — война. Как сейчас, помнит Иван — разгорелся бой над Можайском. Немцев — десятка два, а наших — всего девятка. Рудаков ее возглавлял. Разбил он всех на пары, приказал прикрывать друг друга и внезапно атаковать немцев со стороны солнца. Сам он выбирал более трудные цели. Срубил одного фашиста, другого, а на третьем споткнулся, фашист ударил Рудакова в хвост. Не успел Алексей Дорофеевич выскочить с парашютом. Конечно, не ушел и фашист. Его сбил Иван Крапивин. Это был его пятый лично сбитый самолет...