Глава 32
Пропустить через сердце — слишком высокопарное выражение для историка. Виктор не понимал, как в учёном человеке со множеством наград и премий может уживаться подобная сентиментальность. Другое дело — Юля, утверждавшая что город проник в её душу и расставание с ним вызовет мучительную боль.
Сюда переехали по ошибке. Просматривая вакансии, Виктор зацепился взглядом за «тверской» в названии института, а «областного» не заметил. Им требовались преподаватели, достаточно много, но вот немецкая кафедра укомплектована. Может быть, латынь? Уже несколько лет не могут закрыть эту вакансию. Всё время кто-то совмещает, а это неудобно. Виктор решился на латынь, но потом увидел «областной» и адрес в пятнадцати минутах на электричке от Твери.
Юля настояла съездить и посмотреть. Город чем-то неуловимо напоминал родной город Виктора, и в то же время разительно отличался. Снова педагогический институт, старые здания. Вот только старость здесь иная: степенная, уважительная. Вместо обшарпанных советских зданий дореволюционные дома с лепниной. Обширный частный сектор радовал глаз резными наличниками и жизнерадостными цветами. Даже небольшая обшарпанность смотрелась иначе, придавая особый шик здешним постройкам. Аварийных домов в городе не было, так же впрочем как и новостроек. Юля была в полном восторге. Да что там говорить, Виктору самому понравился город. Решили остаться.
В Тверь Виктор ездил два раза в неделю: на буднях и в выходные. Каждый раз ему казалось, что с него заживо сдирают кожу. Дело было не в Егоре, который демонстративно избегал общения и не в Маше, которая по мнению Виктора смотрела на него волком. Всё всегда начиналось прилично, а заканчивалось скандалом. Соня его не принимала.
— Хороший папенька, — говорила она. — Двадцать семь лет его носило, а теперь приехал: любите меня! Многого хочешь! Где ты был все эти годы?
Виктор, прибитый её, в общем-то справедливыми словами, молчал. А она подначивала:
— Что? Язык проглотил?
Маша вздыхала:
— Сразу видно, чья дочь. Никакого ДНК не надо.
— Ну, чего молчишь? — не унималась Соня.
— Да что ты хочешь от меня? — не выдерживал Виктор. — Ты же сама мне писала! Зачем писала, если я такой плохой?
— А я не тебе писала, а воображаемому отцу, нормальному! Считай это психотерапией.
— Значит, я ненормальный отец?
— Нормальные детей не бросают!
Каждый раз одно и то же. Те же слова, те же эмоции. После последней фразы Виктор вскакивал, выбегал в прихожую и начинал судорожно одеваться.
— Давайте пить чай! — провозглашала Маша, и он раздевался, проходил в кухню, и они втроём пили чай. Соня не носила тёмные очки, и её невидящий взгляд проникал Виктору в самую душу, будоражил её, колол невидимыми иглами. Он не выносил, когда она на него «смотрела». Иногда Виктор успевал выйти в подъезд, ещё реже на улицу, но постояв в одиночестве несколько минут, всегда возвращался, заходил в кухню, садился за стол и пил чай.
В выходной скандалили редко: дома был Фима, обожавший нового дедушку. К тому же, по выходным с Виктором часто приезжала Юля. Фима называл её бабушкой, и Юля смеялась. Она и бабушка? Немыслимо! Мальчик не понимал причин её смеха.
— Бабушка — это жена дедушки? — спрашивал он. — Ты жена дедушки? Значит, бабушка.
Юля снова начинала хохотать, а разве можно ругаться, когда кому-то так смешно? Виктор не мог да и Соня тоже, отделываясь едким сарказмом, ранившим не меньше грубости.
— Да что ей от меня нужно? — жаловался Виктор по телефону сестре. — Мстит она мне что ли?
— Дед, ты пойми, столько лет прошло, — вздыхала Катерина. — Их просто так не сотрёшь, не забудешь.
Каждый раз Виктор обещал себе, что больше не вернётся в ту квартиру, но каждый раз приезжал и позволял сдирать с себя кожу.
После разговора с Аристархом Сергеевичем о художественной литературе Виктор задумался о том, что старик не так уж и неправ и что наверняка есть в книгах тот самый ключик к пониманию других людей, что права была и Анна Николаевна, утверждавшая, что у Виктора негибкое мышление.
После работы он зашёл в библиотеку и взял несколько книг: «Седьмой крест» Анны Зегерс, «Страдания юного Вертера» и Фауста Гёте. Нужно же было освежить в памяти программу курса немецкоязычной литературы.
Читать начал с Зегерс.
«Vielleicht sind in unserem Land noch nie so merkwürdige Bäume gefällt worden wie die sieben Platanen auf der Schmalseite der Baracke 3», — прочитал он первое предложение и задумался. Знакомые слова с трудом обретали смысл. Виктор перечитал медленнее и перевёл про себя: «Возможно, ещё никогда в нашей стране не были срублены такие удивительные деревья, как семь платанов перед бараком номер три».
«И в самом деле негибкое мышление!» — усмехнулся Виктор и вдруг осёкся. Дело всё-таки не в мышлении, каким бы оно ни было, а в том, что за многие годы он потерял чувство языка. То самое, что позволяет неосознанно складывать слова в предложения и читать, не переводя в уме с иностранного языка на родной.
Чем по сути он занимался долгие годы? Твердил заученные наизусть лекции, которые никогда не правились и не изменялись. Разговоры со студентами и вовсе нельзя учитывать: простые фразы, обыденные слова, не менявшиеся годами шаблоны и обороты речи.
На душе стало гадко. Виктор отшвырнул Зегерс, схватился было за «Вертера». Ещё хуже! Слишком много метафор, сложносочинённых предложений.
— Гёте читаешь? — он и не заметил, как пришла Юля. — Ужасное чтение. Нет, написано конечно хорошо, но этот Вертер...
Виктор с удивлением посмотрел на жену.
— Ты читала? — спросил он.
— Конечно. На русском естественно.
— Так о чём книга?
— О мазохисте, — ответила Юля. — Человек вместо того, чтобы уехать и попытаться зализать свою рану, сближается с безответной любовью и ковыряет, ковыряет...
— Не знал, что ты любишь читать, — Виктор и в самом деле был удивлён. — Никогда не видел тебя с книгой.
— Вить, но сейчас же не обязательно читать бумажные. У меня есть планшет. С него и читаю.
— А мне не говорила.
— Правда? — Юля задумалась. — Ну, да, не говорила. Я думала, ты и так всё видишь. К тому же, тебе ведь это неинтересно.
«Вот так мы и живём, — с горечью подумал Виктор. — Вроде бы вместе, но ничего друг о друге не знаем. Словно чужие. А я ещё Соню хочу понять. Юлю и то не смог».
Весь вечер он читал «Седьмой крест», принципиально в оригинале, продираясь сквозь текст и через несколько часов вздохнул с облегчением: его мозг не так уж и заржавел. Только толка в чтении Виктор так и не увидел.
— Понимание, — ворчал он. — Какое тут понимание! Откуда оно возьмётся! Я так и не понял, как к ней подступиться.
— Ты же не про Соню читаешь, — засмеялась Юля. — Вот если бы она сама написала книгу, тогда...
«Письма!» — подумал он. — «Есть же письма! Настоящая исповедь, автобиография».
В выходные Виктор поехал к Катерине, высыпал на пол письма из мешка, разложил по датам и принялся читать. Перед его глазами проходила жизнь маленькой девочки, шумной и непоседливой. Она никогда не плакала, любила апельсиновый джем и запах осенней листвы в парке. Девочка обожала слушать аудиокниги, а самую любимую «Волшебник Изумрудного города» знала практически наизусть.
Она никогда не чувствовала себя одинокой и несчастной. Виктор поражался тому, что несмотря ни на что его дочь сумела сохранить жизнелюбие и интерес к миру, оставаясь при этом прямолинейной и чересчур эмоциональной.
— Ну, как, дед, понял хоть что-то? — поинтересовалась Катерина.
Виктор пожал плечами. Говорить на тему дочери ему не хотелось.
— Ко мне вчера Паша приходил, — продолжила сестра. — Просил прощения.
— Только не говори, что ты его простила!
— Не простила. Пока.
— Что это значит твоё «пока»? — разозлился Виктор. — Опять к алкашу своему вернёшься?
— Простить не значит вернуться. Вот смотри, ты попросил прощения, а Соня же тебя не простила? А если бы простила, то это вовсе не значит, что она продолжила бы с тобой общаться. — Катерина посмотрела на него долгим немигающим взглядом.
— Не простила... — Виктор осёкся. Он вспомнил вдруг, как почти год назад впервые за долгие годы приехал в Тверь. Зашёл в квартиру, молча выслушал рыдания Сони, справедливый упрёк Егора. Потом они все сидели в комнате, и Виктор сумел выдавить из себя слова о переезде и о том, что скоро они будут чаще видеться. Всё.
Потом встал и ушёл. И в последующие встречи он так и не произнёс самых важных слов. Он не объяснил случившегося в прошлом, не попросил прощения. А разве можно простить того, кто не просит?
— Я должен идти, — сказал он сестре. — Мне нужно бежать.
Показалось вдруг, что если он как можно быстрее не поговорит с дочерью, то случится что-то страшное.
В поезде Виктор дочитывал «Седьмой крест». Ему было важно знать, спасётся ли последний из беглецов. Как там говорил Аристарх Сергеевич? Надежда? Или мучительная смерть? Если финал книги счастливый, то, может, и у него всё получится? Впрочем, это всего лишь суеверие.